Александр Струев - Сказание о Луноходе
Вожатый протянул руку и потрепал пса.
– Лежи, лежи! Скоро гулять пойдем.
Псина лизнула холеную руку хозяина и развалилась на мягком ковре.
– Я иногда жалею, что себе член, как Доктору, не отрезал, – продолжал Вожатый, – сколько бы полезного людям сделал. Генетиков прошу – работайте, изобретайте, чтобы народ половое влечение не испытывал, на физиологию не отвлекался. Разведка вражеская на этом, знаешь, сколько очков заработала? – хмыкнул Он и добавил. – Правда, и наша не отстает.
Министр внимательно слушал.
– Мне стабильность в мире нужна, вот зачем я страны покупаю. Пока все не скуплю, не успокоюсь. Эти мерзкие войны на земле, отчего по-твоему?
Сергей Тимофеевич пожал плечами.
– От личных амбиций. Кто круче, выясняют. А на народ, на планету – насрать! Как ни крути, Серега, а кому-то надо о человечестве подумать, как его сохранить, а все эти, – и Он махнул рукой, – пусть катятся к чертовой матери! Сколько живу, сколько себя помню, от человека одна гадость. Человек хороший только тогда, когда его вконец заебали, а как ему хорошо, жди от него всяческой мерзости! Без надзирателя, без жестокой команды ему не обойтись – погибнет. Человек не динозавр, двести миллионов лет рядом с соплеменниками не протянет. Вся история сраная, которую я запретил, – сплошные войны и насилия, бесконечная драка за власть. Только идеологически сильное общество, такое, как мы строим, сможет выжить. Так что, Серега, работы у тебя через край, и армия, и космос, – вставая, проговорил Вожатый. – Сейчас склады на Луне – первое дело. Когда тут огонь заполыхает, только в этих складах спасение человечеству, только так жизнь на земле сбережем!
Из приемной доложили, что приехал Фадеев.
– Пусть заходит. Сейчас расскажет, как дела международные обстоят. Послушаешь, – кивая Министру, сказал Он.
Фадеев говорил четко, обстоятельно, обращаясь к Высшему Разнокомандующему, только в самом конце доклада мельком взглянул на Министра.
– Через год истекают обязательства Руанды и Бангладеш. Для них это конец, они никогда не смогут рассчитаться с нами за воду и за питательные концентраты. Албания задолжала сто миллиардов, Филиппинское королевство за долги официально забираем, финальные бумаги с королем подписали в Гааге. На следующей неделе Сергей Тимофеевич в Манилу внутренние войска посылает, – докладывал Фадеев. – Королю подыскали остров и четыре поместья в разных частях света: под Лондоном, в Португалии, Сардинии и на Шри-Ланке. Сейчас формируем его золотые счета в швейцарских банках и в Лихтенштейне.
– Понимает, сволочь, что бумага говно, и в золото все переводит. Ну, ну! – недовольно протянул Вожатый, – Когда он нам страну передает?
– К 3 марта договорились.
– Ладно. Если обманет, вырубай им свет и наглухо закупоривай воду. Коммуникации-то у нас в кармане!
А без водички под тропическим солнышком недолго пропрыгаешь, пить-то ой-ей-ей как хочется!
– Слушаюсь! – отчеканил Фадеев.
У Великой Страны все соседи назывались союзниками, а прочие страны – сочувствующие. Периодически кто-то из союзников или сочувствующих вливался в Великую державу, расширяя государственные границы.
– Пока все страны нашими не станут, не успокоюсь! Это только кажется, что есть друзья, – разъяснял Вожатый, – поэтому мы всем верим и не верим одновременно. Политика! – подняв палец, заключил Он.
Фадеев закончил доклад, сложил документы и убрал их в пухлый портфель.
– Получается, еще одно государство присоединили. Замечательно, замечательно! – после затянувшейся паузы выговорил Вожатый. – Вели МИДу новые карты мира отпечатать и по парторганизациям разослать. За пятьдесят лет основательно границы наши расширились, надо, чтобы люди об этом знали. А для сравнения и старые карты в почту положи, тогда сразу понятно станет, с чего все начиналось. Пусть народ просвещается и знает, что мы здесь не водку жрем, а работаем!
Фадеев кивнул.
– А кто к нам добровольно войти хочет, такие страны есть? – поинтересовался Высший Разнокомандующий.
– Пока только Исландия, – ответил Фадеев.
– Значит, есть такие страны! – и Вожатый хлопнул себя по коленям. – Неплохо, очень неплохо! – повышая голос, проговорил Он. – Но недостаточно! Этакими темпами еще долго нам мировое содружество возводить, чтобы на земле мир и счастье восторжествовали. А все проклятые империалисты под ногами вошкаются! – хмуро процедил Вожатый.
Сергей Тимофеевич и Фадеев не перебивали.
– Ладно, ребята, идите! – устало проговорил Он. – Ты, Сергей Тимофеевич, обмозгуй, что я про Луну говорил, потом посоветуемся, – и взмахом царственной руки отпустил подчиненных, а сам задремал в своем замечательном кресле.
Проснулся Вожатый от мягкого прикосновения Натальи Сергеевны, которая заботливо прикрывала Его тонким верблюжьим пледом.
– Наталочка! – целуя девушке руку, трогательно прошептал Вожатый. – Не уходи, посиди со Мной!
– Поспите еще немного, Вам надо! – ласково попросила Наташа.
Он, как послушный ребенок, закрыл глаза и, причмокивая, задремал, а она еще долго сидела рядом и согревала Его сухую старческую ладонь своими теплыми, украшенными ослепительными кольцами пальчиками.
33
Вожатый распорядился заново возвести когда-то снесенные по Его указанию здания. В Москве предстояло отстроить Третьяковскую галерею, Пушкинский музей, Дом Пашкова, который красовался когда-то напротив Кремля, сотни уникальных дворянских особняков на Остоженке и в Замоскворечье, тысячи церквей и соборов. Особо пришлось повозиться Пасохину с монастырями. Через несколько лет совсем омолодилась Москва, на Ленинградском проспекте путевой дворец Петра I, как затейливая игрушка, засверкал, каждый кирпичик виден. Особой красотой пленял Новодевичий, по-парадному смотрелись дворцово-парковые ансамбли Царицыно и Кусково, а величественный и неповторимый собор Христа Спасителя по-настоящему завораживал.
– Вот где чудеса, так чудеса! Думали, глаза больше такой красоты не увидят, а оно вона как! Все Вожатый! – любуясь на чудоносного Спасителя, охали горожане. – Еще вчера под открытым небом в теплом бассейне на месте храма купались, под воду подныривая, январскому снегу радовались, и вот – смотрите!
– Сделали не хуже, чем было, даже лучше! Теперь никто не скажет, что эти здания не в наше время построены были, – после обстоятельной экскурсии заметил Вожатый.
С какой стороны московскую улицу на фотку ни снимай, обязательно в кадр либо церковь с золотой маковкой попадет, либо дом красивый. Радуйтесь, москвичи! Жалко, Наставник Москвы до такой красоты не дожил, царство ему небесное! Он-то больше других Москву любил. Москву, мед и Вожатого, вернее наоборот, – Вожатого, мед и Москву.
– Умер пасечник, – вспоминая про него, говорил Фадеев. – Не помогли пчелы медоносные, пошел в тренажерный зал штангу жать и – до свиданья! Он каждый день перед завтраком в зал ходил. До ста тридцати килограммов на штангу наворачивал, рекорды бил. Жмет что есть мочи и во все горло с перекошенной мордой выкрикивает: «Пятьдесят два! Пятьдесят три! Пятьдесят четыре!..». Так до пятидесяти пяти не досчитал, бедолага, тромб оторвался, и – тополя! «Мама» сказать не успел. Теперь ему ни штанга, ни пчелы с узкой мордочкой, ни сено пропаренное под подушкой не пригодятся, – закончил Фадеев.
– Говорил я, не надо рекордов! Учил, бросьте эти состязания к дьяволу! Не слушают! Хуже ослов! – сокрушался Вожатый. – Жалко Московского Наставника, недалекий был человек, а преданный. Врага мог голыми руками задавить и ни разу не подвел. Такая в нем любовь к Родине жила. Царство ему небесное! Ну да ничего, и без него как-нибудь справимся!
С каждым днем преображалась Москва. В заново отстроенном храме Христа Спасителя воскресные службы с факельным шествием проводить разрешили. Да и в Загорске, по соседству с секретным предприятием, стали монастырь старинный потихоньку восстанавливать; невиданной красоты постройки – храмы многокупольные, изящные часовенки, колокольни стрельчатые узорные, строгие семинарские корпуса; границы монастыря стенами величавыми укрепили. Пусть народ православный радуется, молитвы Господу воздает, Вожатого под благовест добрым словом вспоминает! Поговаривали, что город Загорск скоро в Сергиев-Посад переименуют, но, слава Богу, до этого не дошло!
Но хоть и поднимались на пустырях здания, хоть и мостили розовым гранитом дороги, хоть и хорошела Москва, хмурился Вожатый:
– Засрем город! Загадим!
– Да где же загадим? Смотрите, красотища какая! Ни соринки, ни былинки, как в операционной, порядок сногсшибательный! – удивлялись Заседатели Палаты.
– Не в этом дело! – недовольно отрезал Вожатый. – Для кого мы город восстанавливаем, для иностранцев недобитых что ли? Для наших людей, для своих граждан стараемся, а им иностранцы вшивые прохода не дают, покой смущают! Увидит простой человек, как по улице пугало выряженное вышагивает, потом только и шепчутся – во что иностранец одет, какие у него ботинки-не-ботинки! Какая сумка на плече несуразная, какого фасона шарф болтается, и с какой самодовольной харей он в переулке озирается! Преклонение перед иностранщиной, как перед божеством, пошло, как будто они не люди вовсе или мы перед ними второй сорт. Что за глупость! И ничем эти мысли дурацкие из головы обывателя не вышибить, хоть режь! Поэтому, я думаю, надо нам новую столицу искать, подальше, понезаметней, туда все посольства и дипломатические миссии переведем. Вот там пусть щеголями и разгуливают! Долго я об этом размышлял, «за» и «против» взвешивал и, в конце концов, на Суздали остановился. Суздаль государственной столицей объявим.
