Неизвестен Автор - Загадка седьмого кессона
И нашел, нашел-таки Семен жемчужное зерно в этой пыльной груде, выискал воспаленными глазами - что про него, Семена, в этих книгах пишут.
Оказалось, что счастье это неизбывное, великое сострадание к миру живому, который без него уже который год совсем доходит, это понимание, что ты - это все, а все - это ты, в христианстве называется благодать, в буддизме - сатори, в исламе - марифат. Вот только не нашел Семен, как такое состояние у алеутов называется или в индейском жилище фигвам, но больше того, что он нашел, его уже ничего не интересовало.
А достигают такого состояния бескорыстным служением людям, убийством своего эгоизма, аскетизмом, голоданием.
И словно подменили Семена...
...Сквозь выплавленный на малое время, исчезающий иллюминатор смотрел на круг своей жизни Семен, на свою восемнадцатилетнюю маяту в стране милосердия и сострадания, и задыхался, и плакал, как тогда, в метро, потому что за все эти годы не смог он, в общем-то, по-настоящему помочь ни единой живой душе - ни в Молдавии, куда он бросился работать за харчи сразу после дивного своего открытия, ни в других городах и весях... казалось бы, огромная территория - шестая часть чего-то там - была доступна ему, а вот поди ты, не было ему нигде места...
А стройка спала.
Ночь покрутилась-покрутилась вокруг гигантского котлована, похожего на цыганский табор, и решила уходить - все равно у этих ребят ей ничего не отломится!
Рассветало толчками.
Толчки были мягкие, но мощные, со все нарастающим размахом, пульс природы пошел вразнос - взбесившийся часовой механизм - и Петру Ивановичу Подболотову казалось во сне, что кто-то несобранный размашисто подключает к нагрузке один энергетический агрегат за другим. Из серо-черного кошачьего мрака, как будто со дна морского, всплывали, проявлялись то здесь, то там белые округлые предметы. В Батавии это походило бы на сексуальную игру космических сил, но в этом суровом краю не хватало витаминов для простого продолжения рода, поэтому сексуальные игры были отменены.
Свет ударил сквозняком, последнее стремительное ускорение духа подхватило Петра Ивановича, он задергался, закричал что-то жалобное, окончательно проснулся и к душевному облегчению признал в подозрительных предметах монтажную всячину, занесенную снегом.
И тут раздался стук в дверь.
Позднее, когда придет пора разбираться во всей этой истории, чтобы раздать по заслугам синяки и шишки, все заинтересованные стороны, словно сговорившись, примутся танцевать именно от этого стука, как будто именно он явился причиной последующих невероятных событий. Но это не так. Все началось пол-года или пол-века тому назад, а вернее всего искать эту первопричину как можно дальше и глубже - например, в затонувших городах Атлантиды, где она, запорошенная временем, возможно, и сейчас валяется на какой-нибудь полке в обнимку с Надеждой на Завтрашний День.
Итак, послышался стук в дверь, потом она приоткрылась, и сквозь клубящийся мороз в верхний угол просунулся совсем уж противоестественный в этих местах предмет - голый череп, такой круглый и полированный, как будто злые подземные воды толкали, мытарили его с мамонтовых времен и наконец выкатили - вот вам, Петр Иванович, информация к размышлению!
Однако, голубенькие глазки черепа светились младенческой мудростью не мог он быть таким древним, не мог, поэтому Подболотов спохватился: ошибся со сна, черт попутал, и сказал:
- Заходите, товарищ, заходите. Что случилось?
Лысый сначала продвинул толстый портфель, потом вошел сам и с порога прижал палец к губам:
- Тише, Петр Иванович, тише! Извините за раннее беспокойство, скорее поставьте вашу собаку!
- Какую собаку?
- Музыку! Я вам потом все объясню.
- Да кто вы такой, черт возьми?! - не выдержал Подболотов и осекся: вспомнил, что где-то видел лысого, раза два встречался с ним на совещаниях о-го-го какого масштаба и, значит, играл тот в гармонии сфер определенную роль, играл, хотя и сидел оба раза скраешку, на кончике стула, как бы подчеркивая этим свою непричастность к текущему моменту.
- Да поставьте вы пластинку!
Нехотя, Подболотов вылез из-под одеяла и зашлепал к столу, по дороге обернулся и еще раз поглядел на пришельца. Тот стоял как вкопанный, не спешил шевелиться, и по этой основательности Петр Иванович окончательно поверил, что пришелец в своем уме.
Щелкнул автопуск, и сквозь легкое газированное шипение понеслись по вагончику сладкие звуки про дождь, похожий на дым, в котором растворяется, исчезает прошлое, и остается только легкое личное воспоминание о благословенной стране, но и оно оседает вроде воздушного пирога - пш-ш-ш...
Комната наполнилась временем% недели, месяцы, годы летали по вагончику, как большие желтые бабочки и щекотали Петра Ивановича пониже уха, возле сонной артерии. КАк всегда, он закрыл глаза, но какая-то посторонняя нота властно вплелась в томительный хоровод. Петр Иванович напрягся вслепую, словно дирижер, чтобы выхватить эту постороннюю ноту, вскинуть кверху фальшивым солнцем и с размаху потушить - переломить о колено...
Но не дернулся Петр Иванович, не совершил справедливое, в общем, деяние, потому что настырный звук затрепетал совсем рядом, за спиной, неясный ритм оформился в нем, возвысил его в ранг музыки, и когда Подболотов резко повернулся, он увидел, что лысый подобрался совсем близко и бубнит что-то, не разжимая губ. Петр Иванович, как лошадь от змеи, отпрянул было назад, но в насекомом гудении пришельца явственно послышалось:
- Петрываныч-вам-пакет-петрываныч-вам-пакет-петрываныч-вам...
Такую уж фразу тот поставил на конвейер и малым этим трудом вернул Подболотова к обстоятельствам.
Петр Иванович - чтобы не поворачиваться к незнакомцу спиной - завел руку назад и выключил проигрыватель, музыка, утончаясь на конце, скользнула пестрой лентой - блл-у-у! - и исчезла, как вода в раковине.
Лысый тотчас же снова приложил палец к губам, полез в портфель и вытащил толстенный пакет, весь заляпанный сургучом и мастичными печатями. Потом он с трудом подмигнул - видно, нелегко давалась ему эта роль, большому человеку - и протянул Подболотову пакет.
- Это, Петр Иванович, материал по седьмому кессону, помните,
Вы запрашивали?
- Ничего я не запрашивал, у меня и пятого кессона нет! - хотел было отмежеваться от странного посетителя Подболотов, но у того черт знает откуда, вроде бы из рукава, словно шпаргалка на экзамене, выскочила красная книжечка, три черные буквы прочертили в белесом воздухе некое козлиное слово, и Петр Иванович святым духом понял, что - по словам одного мудрого человека - прошло время уклоняться от объятий и настало время обниматься.
- Оставьте материал. Я потом посмотрю.
- Нет, нет, Петр Иванович. У вас могут появиться вопросы, посмотрите, пожалуйста, при мне, чтобы я потом Вас не беспокоил.
Подболотов разорвал обертку.
В пакете была толстенная голубая книга с крестом на обложке и сопроводительные письмо. Книгу Подболотов положил на стол - не та минута, чтобы чужой мудростью жить! - а на письмо возложил большие надежды.
И не ошибся.
Письмо было напечатано на бланке уже знакомой Петру Ивановичу организации, и телеграфный адрес и расчетный счет указывались в углу, наверное, для того, чтобы все, имеющие с ней дело, знали - по какому счету им придется платить...
Подболотов скользил глазами по бланку, словно жук-водомерка по воде: не касаясь глубин, а в голове его уже троекратно, как на вече новгородском, повторилась формула "свободное волеизъявление". Неизвестно откуда она всплыла, но ой как соответствовала мгновению, потому что бланком предписывалось Подболотову "в двухдневный срок со дня получения подготовить свои соображения по методам отделения хляби от тверди вообще и по завершению строительства Вавилонской Башни, в частности".
На этом директивная часть письма кончалась и другим шрифтом было перечислено приложение: Библия, Книги священного Писания Ветхого и Нового Завета в одном томе общим объемом 100 (сто) печатных листов.
И подпись на письме была - короткая, но вразумительная.
- Понятен материальчик? - нарушил молчание лысый.
Подболотов поднял со стола том.
Он лег в руку приемисто, как парабеллум (не раз и не два спасала Подболотову жизнь эта немецкая побрякушка), и с неожиданной тоской Подболотов подумал, что за последнее время редко держал книгу в руках, отвык уже, и что сейчас вот, с книгой, он похож на хвастунишку Кэто или как его там - сунул голову в чужую рисованную шкуру с шашкой в руке и надеется, что вылетит из объектива птичка и донесет куда надо добрую весть о боевом парне на коне и под знаменем...
Подболотов раскрыл том.
На титульном листе зиял фиолетовый штамп "Изменения не сообщаются", и гриф стоял "Совершенно секретно особой важности". А ниже черным по белому бросалась в глаза надпись: "Перевод с еврейского".
