Михаил Задорнов - Михаил Николаевич Задорнов
В одном магазине я не поленился и насчитал… тридцать семь сортов маслин! Поскольку я не мог нафантазировать такое количество сортов того, о чем я вообще имею смутное понятие, я расспросил продавца, чем они различаются. Оказывается, вместо косточек там внутри разные орешки. В одних — миндаль, в других — арахис… В третьих — такие, глядя на которые Мичурин бы свалился с того, что сам вырастил. Удивительно! Как-то эти орешки попадают в эти маслины. И попадают туда без руководящей роли партии. Без участия министерств и ведомств. Никто не издает указ «О всемирном высасывании косточек» и не вешает плакат «Орешки — в жизнь!». Со всей продуктовой вакханалией справляются фермеры — два-три процента населения в стране! В отличие от наших сорока процентов, занятых в сельском хозяйстве. Причем этим двум процентам фермеров не помогают высасывать косточки студенты Йельского университета и профессура Гарварда…
В одном супермаркете я насчитал девяносто сортов кефира! Есть кефир с привкусом клубники, есть с привкусом земляники, черники. Есть с шоколадом, есть с орешками. Есть с орешками, шоколадом, клубникой, черникой и земляникой… Как я понять могу, чего я хочу? Я все хочу! Может быть, меня больше никогда за границу не выпустят, после того как я расскажу, сколько я видел кефиров. Может быть, вообще перестройка на днях закончится. Так что я хочу все кефиры сразу! Здесь, немедленно! Я хочу принять «ерша» из этих кефиров! Именно это выражает мое «индустриализационное» лицо, когда я смотрю на эти кефиры, расставленные на полках, как книги в Ленинской библиотеке.
Вы попробуйте прийти у нас в магазин и спросить у продавщицы: «Какой из кефиров вы мне сегодня рекомендуете?» Продавщица вам тут же ответит: «Вчерашний, козел!» Поскольку за семьдесят лет так называемой советской власти мы научились выпускать два сорта кефира: вчерашний и позавчерашний. Бывает еще двухнедельный, но это уже не высший сорт!
Когда в Америке заходишь в продуктовый магазин, невольно перекидывается грустный мостик на Родину. Даже наши эмигранты, прожившие по 20 лет в Америке, сознаются, что это происходит с ними до сих пор. И жалко становится наших женщин. Почему их женственные лица должны превращаться в «индустриализационные», а ноги — в тромбофлебитные, если во всем мире и слов-то таких нет, как «кошелка» и «авоська»?
Мужиков мне не жалко. Мужик у нас всегда в порядке. Принял стакан, и он в Америке. Принял еще один — в Австралии. Наутро в канаве представил себя в Венеции!
В один супермаркет мне довелось зайти с женщиной из Воронежа. Она приехала к сестре. Сестра Валя уже пятнадцать лет в Америке. Мать категорически не хотела отпускать свою дочь навсегда. Прокляла ее. Старая большевичка, мать Вали до последнего дня искренне верила нашему правительству и Кукрыниксам, что Америка — это небритый дядя Сэм с жирным мешком денег вместо туловища и носом, похожим на Гренландию.
Провожая дочь, несмотря на проклятие, она жестко сказала: «Если будешь там голодать, напиши — консервов вышлем!»
— Жалко, мама не дожила до перестройки, — говорила Валя. — Не смогла к нам приехать. Мне так хотелось, чтобы она увидела, как я живу.
Вместо мамы приехала сестра с десятилетним сыном. Когда она зашла в супермаркет, она заплакала. В ее глазах был только один вопрос: «За что?» Вопрос, который нам на Родине даже задать некому. Десятилетний сын тянет маму за рукав.
— Мам, это что?
— Это клубника, сыночек.
— Неправда, мам, такой клубники не бывает.
Валя уговаривает сестру не набирать так много. Взять только на вечер. При этом по привычке набирает сама. Но сестра не может поверить в то, что все это будет здесь и завтра, и послезавтра.
— До завтра же все испортится! — оправдывается она перед Валей.
Валя улыбается:
— Завтра завезут свежее.
— А это?! Куда они денут это?
— Сама не понимаю… Куда все уходит?
Вопрос — что американцы делают с непроданными продуктами — приходит на ум только советскому человеку. Сами американцы над этим никогда не задумываются. Каждый занят своим делом. Его не интересуют дела другого. В отличие от нашего человека с его тревожным государственным умом, который должен все знать, все понимать и каждому указать из собственной нищеты, как должно быть.
— Дядя, — просит меня мальчик, — сфотографируйте меня на фоне этой клубники. А то в школе не поверят…
И снова горький мостик перекидывает меня на Родину.
За неделю до моей поездки в Америку у моего друга в Москве умерла мать. По этому случаю ему разрешили (после того как он принес свидетельство о ее смерти) закупить продукты для поминок в подвале гастронома. На двери небольшого помещения было написано: «Для спец-контингента». Даже не для контингента, а для «спецконтингента». И радость приобщения к нему ты можешь испытать только в случае смерти кого-то из своих близких. И все! И до новой смерти.
Ну что ж! Зато, как утверждают советские идеологи, мы живем в гуманном обществе, где человека не страшит его будущее. Где он спокоен за завтрашний день. У американцев в этом отношении, безусловно, общество значительно суровее. Американцы не знают, что ждет их завтра: поездка на Багамы или в Италию? Покупка виллы или машины? У нас все четко! Никакой тревоги за будущее. Через десять лет выслуги на одном месте — прибавка к зарплате на 15 рублей, к концу жизни — расширение жилплощади на 15 кв. см… А может быть, даже подойдет очередь на спальный гарнитур, который тебе, в общем-то, уже и не очень нужен, потому что ты остался один…
Потрясение первое
За время поездки по США у меня было несколько потрясений.
Первое — перед моим первым концертом на загородном шоссе под Нью-Йорком. Говорят, на этом же месте испытали потрясение и другие наши известные артисты.
Импресарио, который организовал мои гастроли по Америке, до меня организовывал гастроли Пугачевой, Жванецкого, Хазанова и многих других наших звезд. Его секретарша почти всех возила по магазинам. Теперь она хорошо разбирается в советском искусстве, поскольку точно знает, кто что покупает и какого размера.
— Благодаря вашим я узнала, где у нас в Америке самые дешевые магазины. Да, да… Правда! Я очень много нового узнала от ваших. Представляете, один ваш музыкант привез с собой из Москвы лупы и продавал
