Йозеф Шкворецкий - Львенок
— Я и не хочу все. Я хочу одну-единственную девушку.
— Вы легко обзаведетесь какой-нибудь девушкой. Их миллионы.
К милой ироничности в голоске барышни Серебряной добавилась вдруг (так мне во всяком случае показалось) небольшая доля кокетства. И одновременно я услышал противный призыв телефонистки:
— Повесьте трубку, пожалуйста. Междугородный звонок.
— Я сразу же перезвоню вам, можно?
Поколебавшись, она ответила:
— Можно.
Плотина рухнула!
Едва я повесил трубку, как телефон затрезвонил.
— Алло!
— Мне товарища Блюменфельдову.
— Она куда-то вышла. Извините, с кем я разговариваю?
— Я Гартман. Она утром звонила мне из-за какого-то… какого-то отцовского рассказа. Что-то насчет цитаты.
— Минутку, товарищ. Сейчас я ее найду.
Вот это я называю — быстрая работа. Я не знал, чему больше удивляться — точности предсказания шефа («Всех успеет обегать и обработает нам половину совета еще до начала заседания») или же твердолобой энергии Даши, которая больше подошла бы нападающему команды по регби. Цитата из старого Гартмана! Ха-ха!
— Блюменфельдова! — заорал я на весь коридор. В дальнем конце отворилась дверь и возникла Дашина голова.
— Звонит товарищ Гартман.
Блюменфельдова мгновенно выскочила из комнаты.
— Уже иду!
Она побежала гениальным женским стилем (коленки вместе!) — изумительные груди, обтянутые блузкой из «Тузекса», упруго подпрыгивают, на лице написано такое счастье, словно спустя годы объявился ее давно оплаканный возлюбленный.
Я бестактно остался в комнате. Да и при чем тут такт? Не о любви же, в самом деле, речь!
Даша жадно схватила трубку и прокудахтала:
— Привет, Яроушек!
Телефон распищался аккуратным голосом молодого Гартмана. Даша пропела: «Секундочку! Я возьму ручку!», но ничего подобного делать не стала, молодой Гартман что-то диктовал ей, а она ничего не писала, однако же повторяла за ним его слова по слогам. Потрясающий спектакль!
— Да ты просто чудо, Яроуш! Послушай, мне еще нужно… а может, я лучше зайду к вам домой?..
Но тут заглянула Анежка и на самом интересном месте позвала меня к телефону в нашу комнату.
Экая неприятность! Шефиня.
— Хорошо же ты звонишь! — упрекнула она меня.
— Извини, работы по горло.
— А я и забыла, какой ты у нас усердный труженик. Навестишь меня?
— Сегодня вечером не смогу.
— Я тоже. Сразу после обеда.
Мне смутно припомнился вчерашний пьяный разговор. Анежка вострила уши.
— После четырех, годится? Если что-то не заладится, звякну.
— Я жду, друг мой. Что поделывает Цибулова?
— Множит проблемы.
Шефиня рассмеялась.
— Пока! — сказала она. — Оревуар!
Я отшвырнул телефон и побежал обратно к Блюменфельдовой.
— Не переутомись! — крикнула мне в спину Анежка, но я не обернулся.
За это время Даша успела закончить свои сюсюканья с молодым Гартманом и готовилась уходить. Она держала перед круглым пухлым личиком зеркальце, обсыпанное пудрой.
— Я еще один звоночек, а?
— Прошу! — Она сунула зеркальце в сумочку, воинственно пробежалась пальцами по пуговкам блузки и объявила: — Если меня будут искать, я у молодого Гартмана.
Я многозначительно подмигнул ей.
Она многозначительно подмигнула мне.
— А Цибулова тоже будет? — спросил я.
— Отстань! — отрезала она и покинула помещение.
Я тут же сел к телефону. Мне ответила сама русалка.
— Это опять я, — сказал я. — Пойдемте со мной на гимнастику.
— А профессор Жамберк тоже пойдет?
— Нет.
— Я хочу, чтобы он был.
— Господи! — застонал я. — Может, еще шефа позвать? Тогда бы вы уж точно согласились, да?
— Нет, — ответила она. — Им я уже пресытилась.
— Да вы и вправду стерва!
— Мы оба не без греха. Послушайте, а может, вы попытаетесь уговорить господина Жамберка?
Я молчал. Тишина была долгой. Наконец Ленка спросила:
— Алло! Вы еще здесь?
— Здесь. Я размышляю.
— О чем?
— Пытаюсь разложить все по полочкам. Либо вы страшно любите гимнастику, но боитесь, что я буду к вам приставать, и…
— Что — «и»?
— … и в этом случае Жамберк будет работать вашим телохранителем…
Я опять сделал паузу.
— Либо?
— Либо вы страшно любите Жамберка, но из-за того, что этот дундук сам ни за что не позвонит, мне придется поработать посредником.
В трубке раздалась песенка ее смеха.
— Вы доводите все до крайности.
— А что на самом деле?
— Мне жалко господина профессора. Я не хочу, чтобы он грустил.
— Тогда позвоните ему.
— Не хочу.
— Почему?
— По кочану, — сказала она приятным тоном. Я уже полностью уверился в том, что все это только игра, в которой мне в конце концов удастся забить превосходный гол.
— А если я смогу его переубедить, то вы… пойдете?
— Ну… да.
Вдалеке послышался чей-то чужой голос, барышня Серебряная обратилась к кому-то у себя в комнате, а потом сказала в трубку:
— Мне надо к директору. Позвоните мне, когда договоритесь с господином Жамбер-ком. Прощайте.
И немедленно отсоединилась.
Я развалился в Дашином кресле, на ее подушечке из пенорезины, которую она всегда подкладывала под зад. Еще чего, ящерка ты моя! Я так и вижу, как уговариваю Вашека прийти. И вижу тебя — как ты капризничаешь из-за того, что вечером Вашека не будет. А его не будет. А я буду. Ты от меня не избавишься, потому что тебе не хочется от меня избавляться.
Я вернулся к себе и выждал полчаса. Вполне достаточно, чтобы уговорить этого застенчивого недотепу. В конце концов в такой ситуации он не должен был долго сопротивляться. Время я коротал за чтением письма какого-то психа-пенсионера, который предлагал издательству свои услуги в качестве «безупречного переводчика как с, так и на немецкий, английский, испанский, французский и итальянский языки», потому что прежде он долгие годы работал одним из директоров концерна «Шихт-Унилевер», «что само по себе является рекомендацией в том, что касается знания языков». А как насчет того, что напрямую касается нашего отдела кадров? Я написал привычный отказ — мол, в настоящий момент мы не можем ничего и т. д., но что в будущем мы непременно и т. д. Потом я глянул на часы и отправился обратно в пустую комнату Блюменфельдовой.
Но не успел я туда войти, когда меня опять настиг зов Анежки:
— Карел, телефон!
— Кто?
— Какая-то товарищ Серебряная.
Ого! Что происходит?
Анежка замерла в дверях. Я попросил ее со злорадством:
— Пожалуйста, переключи на Блюменфельдову.
После этого в моей комнате нельзя было подслушивать у второго аппарата. Анежка обиделась и с гордо вскинутой головой закрыла за собой дверь.
Однако же переключила.
— Теперь это для разнообразия я, — сказала барышня Серебряная.
— Помогите!
— Что с вами?
— Я теряю сознание. Не может быть! Вы?!
— Угу. Я только хотела вам сказать…
— Хотели?! Мне?!
— Успокойтесь. Вы очень волнуетесь, а совершенно не из-за чего. Я не смогу прийти вечером на гимнастику.
Это меня отрезвило.
Я лишился дара речи.
— Вечером я еду в командировку в Либерец. Мне нужно быть там в семь утра, и иначе я никак не успеваю.
— Я еду с вами.
— Я еду с товарищем директором.
Меня охватила глубокая печаль. Вечер начал напоминать пустыню.
— Как же вы меня разочаровали, кувшиночка!
— Что?
— Я говорю — вы меня разочаровали.
— Нет… как вы сказали? Шиночка или что-то в этом духе?
— Кувшиночка. Так я привык вас называть.
— Моя фамилия Серебряная.
— Ничего-то вы мне не позволяете.
— Вы сам себе позволяете. Итак, прощайте… — сказала она и тут же добавила лукаво: — На некоторое время.
Я немедленно ухватился за эти спасительные слова:
— Погодите! А когда вы возвращаетесь?
— В субботу вечером.
— Я вас встречу.
— Я не хочу.
— Я понесу ваш чемодан.
— У меня не будет чемодана.
— Тогда сумку. Или газету. Или что вы захотите.
— Я ничего не захочу. Если собираетесь меня разозлить, то приходите.
— Я хочу прийти, но не хочу вас злить.
— Тогда останьтесь дома и побеседуйте с вашей совестью.
— Никогда еще она не была у меня такой чистой, как нынче.
— А как насчет вашей девушки-балерины?
— Но…
— Я серьезно, я, как всегда, серьезно! — В ее голосе зазвучал знакомый вчерашний холодок. — Вы действительно меня не интересуете, господин редактор. Оставьте всякую надежду, хорошо?
Было похоже, что она говорит искренне. Надежды, пробужденные во мне недавним кокетством, стремительно увядали.
