Борис Мирский - Сатирическая история от Рюрика до Революции
Как всякая раса, «раса царей» имеет свои разновидности: известны ее специальные типы, – носы Бурбонов, подбородки Габсбургов, глаза Романовых и т. п. А, если хотите, то есть и общий тип «царственной наружности», который делает так театрально похожими друг на друга всех королей, принцев и царей, – а, в особенности, женский пол расы, – к какой бы фамилии и к какому бы государству они ни принадлежали, – на разных их условных, символических и схематических изображениях: на монетах, марках, лубочных картинках, рыночных бюстах и т. д. Сходство это не только понятно, – оно обязательно. «Царственный тип» выработан в несколько скудных разновидностей долгим кровосмешением нескольких старинных семейств, и человек «царственного типа» непременно удается атавистически в одну из таких разновидностей, как штампованный. Оригинальная наружность – такая же великая редкость в царственных семьях, как оригинальный ум. За двести лет европейской истории в числе коронованных особ ее вряд ли можно насчитать хоть десяток лиц, в которых индивидуальность господствует над типом. У нас в России счет этот ограничивается великолепным Петром I, уродившимся не в семью Романовых, но в мать Наталью Кирилловну Нарышкину, или в того анонимного отца, о котором, по уверению Ягужинского, только черт знает; и безобразным Павлом Первым, уродившимся Бог весть в кого. В потомстве же Павла, через Николая, все штампованные лики вюртембергского образца, по наследству от императрицы Марии Федоровны (второй супруги Павла, родоначальницы царствующих «Романовых»).
Часто лики очень красивые, как например, у Александра I, у Николая I, иногда не только красивые, но и симпатичные, как у Александра II и у сына его, цесаревича Николая Александровича, но все – красивые и безобразные, добрые и злые, привлекательные и отталкивающее – одинакового образца, вылеплены по шаблонам «белокурой царственной расы». До чего бедны эти шаблоны, можно судить по тому совпадению, что сейчас, например, в царственных семьях русской и английской имеются три лица, портреты которых люди невнимательные легко смешивают по первому взгляду; император Николай II, герцог Йоркский и великий князь Александр Михайлович. Если сходство между первыми двумя объясняется примесью «датской крови», то это объяснение никуда не годится в третьем случае, так как Александр Михайлович – сын великого князя Михаила Николаевича и Ольги Федоровны Вюртембергской. Это игра сходства не семейного, но расового.
Оригинальность в царственных семьях, подчинившихся предрассудочным и ошибочным традициям племенной выработки породистого скота, появляется только чрез редкие и случайные привносы демократических элементов: так, кровь захудалой дворянки Натальи Нарышкиной дала России Петра Великого. Говоря точным заводским навыком, шаблон породы нарушается в «царственной расе» только ублюдками. Поэтому нет ничего скучнее портретных галерей в дворцах Романовых, Габсбургов, Гогенцоллернов и т. д. Ряд лиц, убивающих воображение зрителя своим ординарным однообразием. Особенно заметна эта скудость впечатления при сравнении с портретами правителей в государствах с выборными началом. Не говоря уже о президентах республик, из которых каждый, каков он ни есть, характеризует общество своей эпохи своею особою физиономией, проверьте эту разницу хотя бы по портретам римских пап: в каждом дышит яркая индивидуальность, не скрадываемая даже единством исторических атрибутов и костюмов. Когда вы рассматриваете изображение выбранных правителей, вы ищете:
– Что говорит это лицо?
Пред портретами Романовых, Габсбургов, Гогенцоллернов и др. первый и последний вопрос:
– Чего можно ждать от этого типа?
Итак, свожу мою мысль. Царственные фамилии, путем кровосмесительных и обособленных от остального человечества браков, выродились в особую расу. Им угодно считать ее выше человечества («Божией милостию»), но человечество с этим самомнением «царственной расы» совсем не согласно, ибо раса эта, – правда, по хищничеству своему, очень хорошо выкормленная, на огромном большинстве своих представителей чрезвычайно тупоумна; за крайне редкими исключениями, совершенно невежественна и, чрез привилегии безнаказанности, развила в себе множество специальных пороков, остальному человечеству недоступных и почитаемых в нем за сквернейшие преступления. Таким образом царственная раса стоит в человечестве опасным исключением из общей морали и права, живущими бездельно, роскошно и порочно, за счет национальных групп, которыми она питается, как некий хищный паразит, пожирая и уничтожая всех, кто пытается противопоставить ее аппетитам свои права общечеловеческого равенства и братства.
Представляя собою результат наследственного вырождения и векового одичания в узко фамильной замкнутости, дарственная раса отстала от всего человечества на много столетий умственным и нравственным развитием. Цели ее существования низменны, средства достижения всегда коварны, грубы и жестоки. Самодержавие есть огромное сцепление расового зла, которое злом же и поддерживается. Этот расовый и неискоренимый характер самодержавного зла почитает законною и необходимою борьбу с ним не только по соображениям социального и политического порядка, но и с точки зрения антропологической: в современных революциях, помимо временных и преходящих причин и поводов, дышит неизменный культурный инстинкт человечества, устремляющий деятельность свою к повсеместному уничтожению порогов и препон на пути цивилизации к всемирному единству и братству народов.
Борьба с автократическою расою соединяет в себе процессы самозащиты и движения вперед нации, зрелых, растущих и жизнеспособных; она основа их исторического прогресса, без которой немыслим его свободный и успешный ход; она уничтожаете чисто зоологические, так сказать, опасности прошлого и настоящего и дает гарантии безопасного будущего. Борясь с самодержавием, современный революционер повинуется тому же естественному закону, по которому Геркулес, Тезей, Илья Муромец и Добрыня Никитич истребляли сказочных властелинов доисторического мира – полулюдей – полуживотных: кентавров, минотавров, Соловьев-разбойников и Змеев-Горынычей – чудовища человекообразия и сверхъестественной силы, но не человеческая. Современный революция – естественная борьба человечества против вредной двуногой породы, наследственно созданной тысячелетними условиями искусственного полового подбора и алчного, свирепого паразитизма. Все подобные породы, принципиально и зоологически враждебные цивилизации, должны быть или покорены и приручены человечеством, или истреблены. Таков и культурный закон. И – в том политический процесс противодинастических революций. Когда судили Людовика XVI, раздался голос, произнесший фразу столь многозначительную, что почти мистическую:
– Он достоин смерти за то, что он был королем!
Мы живем в бурную эпоху, котораяспорая повторила уже много подробностей Великой французской революции, и надо отдать справедливости петербургским иерархам – они будто подряд взяли стараться, чтобы зловещих параллелей этих накопилось все больше и больше.
Qous vult perdere dementat prius!
Петергоф превратился в вулкан преступление против общества, работающий с постоянством, почти механическим. Настолько, что даже, когда там собираются сделать уступку в сторону порядочности, то, по неловкости и неискренности, превращают ее в новую гнусность. Хвастают амнистией – и дают обществу подлог частного помилования. Печатают манифест о четырех свободах – и вооружают черные сотни бить и резать всех, кто свободам поверит. Дразнят конституцией – и объявляют осадное положение в Польше. Отменяют смертную казнь – и приговаривают к расстрелу 300 человек кронштадтцев. Учреждают ответственное министерство, – и должны составить его из департаментских сторожей, потому что даже и в правых рядах общества не нашлось человека, настолько неосторожного, чтобы правительству Николая II – как бы оно ни называлось – Витте ли, Трепов ли – поверить. Господин Витте, в удовлетворение общественного мнения, убирает г. Трепова со сцены за кулисы, и даже притворяется, будто такого актера в труппе больше нет. А неблагодарное общественное мнение, чем бы броситься в объятия первого (и единственного) министра, находит, что пред ним разыгрывают финальную сцену из «Горя от ума». В то время, как Александр Андреевич Витте энергически упрекает Софью Павловну Трепову, что обязан ей позором, общество зажпмает уши и твердит, как Фамусов:
Друг! Не финти! Не дамся я в обман.Хоть подеритесь – не поверю!
Все, все делается правительством очень скверно. Но, если бы делалось и хорошо, – поздно! Да! Поздно, не нужно, бессильно! Нет поворотов назад, и не будет примирения с настоящим! Век перерос все конституционные компромиссы, до которых в состоянии додуматься царственная раса и ее клевреты. Очень может быть, что мы будем свидетелями даже не одного, а нескольких подобных компромиссов, но они – лишь стекла в калейдоскопе и будут менять свои цветные фигуры с калейдоскопической же капризностью и быстротою, пока тяжелая рука народа не овладеет инструментом!) политических призраков и обманов и не отбросит его презрительно, чтобы смотреть на свет простым и прямым глазом.
