Григорий Горин - Комическая фантазия (Сбоник пьес)

Шум. В глубине сцены появляется Рыбник. В его руках пистолет.

Рыбник. Гезы в городе! Тиль, тебе опять повезло!.. Радуйся! (Стреляет Палачу в спину.) Все! Я привел приговор в исполнение!

Палач (Тилю). Во, один дурак уже перепутал! (Падает.) За что я люблю тебя, Тиль, — с тобой всегда весело! (Умирает.)

Рыбник (подбежал к Палачу). Я выполнил божью волю: Тиль Уленшпигель мертв!

Тиль. Тиль Уленшпигель жив!

Рыбник (в отчаянье). Этого не может быть!

Тиль. Во Фландрии все может быть!

Рыбник в упор стреляет в Тиля. Тиль, невредимый, идет к выходу.

Ну вот… Ты опять мне не веришь…

Рыбник снова стреляет в Тиля. Тиль невредим.

Ой, как тебе не везет, рыбник… Ты бездарный человек. Даже на убийство у тебя нет таланта. (Уходит.)

Рыбник. Ты опять посмеялся надо мной, боже?! Мне подложили холостые патроны… (Стреляет в себя.) Нет! Настоящие… Извини… (Умирает.)

Конец второй части

ЭПИЛОГ

На пустой сцене сидят Тиль и Ламме, задумчиво смотрят в зал.

Ламме. Тиль, но молчи… Говори про что-нибудь, а?..

Тиль. Про что?

Ламме. Про что хочешь!.. Слова какие-нибудь говори… А то, когда ты молчишь, мне не по себе… Ерунда всякая в голову лезет.

Тиль. Живой я, Ламме, живой! Сколько повторять?

Ламме. Так я понимаю, а все-таки… Ведь ты лежал. Когда мы ворвались в тюрьму, ты лежал…

Тиль. Ну, лежал…

Ламме. Зачем?

Тиль. Стреляли кругом… Чего стоять-то?

Ламме. Я к тебе нагнулся, а ты не дышишь!

Тиль. Это я пошутил.

Ламме. Шутки у тебя, Тиль, какие-то безвкусные!.. Раньше, бывало, на осла задом-наперед сядешь или, помнишь, на базаре пел: «Не помещается в седле его большая шея!»… Это да! Это всем на радость. А тут вдруг лежишь… Над тобой знамена. Оранский речь говорит, а ты и не шелохнешься…

Тиль. Заслушался. Ведь так красиво говорил: «Тиль — Дух Фландрии. Великий гёз Уленшпигель!»…

Ламме. Это конечно… Такое про себя послушать каждому приятно… Ну а потом?..

Тиль. Что потом?

Ламме. Зачем потом тебя плащом накрыли?

Тиль. Холодно было…

Ламме. Ну, а на похороны ты зачем согласился?

Тиль. Ребята упросили… Поминки все-таки… Оранский шесть бочек вина выставил… Не пропадать же добру?

Ламме. Это конечно… Погуляли хорошо… (Сердито.) И все-таки зря! Теперь расхлебывай!.. Ведь многие и вправду думают, что тебя нет. Памятник, говорят, тебе решили ставить… Только не знаю где. Одни говорят — в Амстердаме, другие — в Бриле, а третьи — вот тут, на дороге… Очевидцы все спорят, где ты почил… Ты сам-то кому отдаешь предпочтение?

Тиль. Я лично — за Амстердам.

Ламме. И я… Уж соглашаться — так на столицу… (Сердито.) Кончай дурить, Тиль! Давай объявись!.. В магистрат, что ль, сходим или просто на площадь. Выйди, крикни: «Вот он — я!» Должны ж поверить, не слепые ведь…

Тиль. Оно конечно… Но тоже, с другой стороны, зачем людей беспокоить? Все уже свыклись с мыслью, что меня нет… Не время сейчас, Ламме!

Ламме. Вот упрямый! Ну, как хочешь… Только со мной не молчи! Говори про что-нибудь!..

Тиль. Хватит говорить. Скоро люди соберутся, а у нас ничего не готово… Давай дело делать!..

Вдвоем они поднимают большой деревянный крест, устанавливают посреди сцены.

Ламме. Вот так… Ничего!.. Эх, табличку бы надо… «Здесь покоится прах духа Фландрии…» Нет! «Дух праха…» Фу, запутался!

Тиль. Да ну их, таблички… (Вешает на крест свой шутовской колпак.) Так понятней будет!

Один за другим появляются друзья, соратники, родные Тиля, печально рассаживаются вокруг креста, склоняют головы.

Ламме. Тиль. А может, пора объявиться?! Ведь все собрались… Самое время!

Тиль. Еще не время, Ламме. Мое время придет… Знаешь, Ламме, когда мир и покой, когда все хорошо, я, может, и не очень нужен. А вот случись в доме беда, когда опасность… тут я объявлюсь! Тут я уж точно объявлюсь!.. (Тихо запел.) «А вот и где мои слуги, моя свита, пажи, стражи, кони, герцогини?» Ты не бойся: люди услышат! Не глухие же!.. (Громко запел.)

Ой, Тили-тили Тиль — будем петь и веселиться!Ой, Тили-тили Тиль — по ком плачет виселица!..

Занавес

Тот самый Мюнхгаузен

Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен — барон.

Марта — его жена.

Якобина фон Мюнхгаузен — его супруга, баронесса.

Феофил фон Мюнхгаузен — его сын.

Томас — слуга.

Бургомистр.

Рамкопф — адвокат.

Судья.

Пастор.

Фельдфебель.

Музыкант.

Горожане.

Действие происходит в одном из многочисленных германских княжеств XVIII века.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Просторная гостиная в доме барона Мюнхгаузена. Стены украшены многочисленными картинами, изображающими барона во время его знаменитых путешествий и подвигов. Здесь же развешаны головы и рога подстреленных бароном зверей.

В центре гостиной — большой камин. Рядом — книжные шкафы, заполненные книгами в дорогих переплетах. В правом углу гостиной — клавесин. В глубине лестница, ведущая в кабинет барона. Возле лестницы — огромные часы с маятником.

Слуга Томас вводит Пастора.

Томас. Прошу вас, господин пастор. Господин барон сейчас спустится.

Пастор. Хорошо, я подожду.

Томас делает попытку уйти, Пастор останавливает его.

Послушай, твой хозяин и есть тот самый барон Мюнхгаузен?

Томас. Да, господин пастор. Тот самый.

Пастор (указывая на рога и чучела). А это, стало быть, его охотничьи трофеи?

Томас. Так точно.

Пастор. И этот медведь? (Указывает на чучело.)

Томас. Да, господин пастор. Господин барон поймал его прошлой зимой.

Пастор. Поймал?

Томас. Так точно! Господин барон пошел в лес на охоту и там встретился с этим медведем. Медведь бросился на него, а поскольку господин барон был без ружья…

Пастор. Почему без ружья?

Томас. Я же говорю: он шел на охоту…

Пастор (растерянно). А? Ну, ну… Дальше.

Томас. И когда медведь бросился на него, господин барон схватил его за передние лапы, сжал их и держал так, пока тот не умер.

Пастор. От чего ж он умер?

Томас. От голода… Медведь, как известно, питается зимой тем, что сосет лапу, а поскольку господин барон лишил его такой возможности…

Пастор (с усмешкой). И ты в это веришь?

Томас. Конечно, господин пастор. (Указывая на медведя.) Да вы сами посмотрите, какой он худой.

Пастор. Ладно, ступай…

Томас уходит. Пастор с любопытством оглядывает гостиную, пристально рассматривает книги. Стенные часы вдруг издают негромкое шипение, затем бьют три раза. Тут же наверху в кабинете раздаются два пистолетных выстрела. Пастор вздрагивает, испуганно прижимается к стене. Быстро входят Томас и Марта.

Томас. Фрау Марта, я не расслышал, который час?

Марта. Часы пробили три, барон — два… Стало быть, всего пять.

Томас. Тогда я ставлю жарить утку?

Марта. Да, пора.

Из своего кабинета по лестнице сбегает Мюнхгаузен. Ему лет пятьдесят, но он бодр и энергичен: лихие усы, белый парик с косичкой, за поясом пистолет.

Мюнхгаузен. Так, дорогие мои, — шесть часов! Пора ужинать!

Марта. Не путай нас, Карл. Ты выстрелил два раза.

Мюнхгаузен (смотрит на часы). А сколько на этой черепахе? Ах, черт, я думал, они уже доползли до четырех… Ладно, добавим часок… (Достает из-за пояса пистолет.)

Марта (хватает его за руку). Карл, не надо. Пусть будет пять! У Томаса еще не готов ужин.

Мюнхгаузен. Но я голоден! (Стреляет, пистолет дает осечку.) Вот, черт возьми, получилось — полшестого… Ладно! (Томасу.) Поторапливайся, у тебя в запасе полчаса!

Томас уходит. Дрожащий Пастор выходит из-за укрытия.

Марта (заметив Пастора). У нас гости, Карл.

Мюнхгаузен. А, дорогой пастор! Рад видеть вас в своем доме.

Пастор (все еще напуган). Я тоже… рад вас видеть, барон. Я приехал, потому что получил от вас письмо, в котором…

Мюнхгаузен. Знаю, знаю, ведь я сам его написал. Итак, вы получили письмо и приехали. Очень мило с вашей стороны. Как добрались?

Пастор. Спасибо, хорошо.

Мюнхгаузен. Вы ведь из Ганновера, не так ли?