В. Артемов - Остроумие мир. Энциклопедия
* * *
В 1779 году Вольтер отправился из Швейцарии в Париж. На городской окраине его остановили и сиросили, не везет ли он чего-либо, подлежащего оплате пошлиной.
— Господа, — отвечал он им, — у меня в экипаже нет никакой контрабанды, кроме самого меня.
* * *
Какой-то почитатель преследовал Вольтера своими письмами до такой степени, что философу стало, наконец, невтерпеж и он отправил своему истязателю такую записку:
«Милостивый государь, я умер и, таким образом, впредь уже не в состоянии отвечать на ваши письма».
* * *
Вольтер написал трагедию «Орест». Супруга маршала Люксембура немедленно вслед за первым представлением этой трагедии написала Вольтеру длиннейшее письмо, содержавшее ее собственный отзыв о пьесе, ее критику произведения Вольтера. Просмотрев это послание, Вольтер послал маршалыне свой ответ, состоявший всего из одной строки: «Сударыня, Орест пишется через О, а не через Н».
Та в своем письме писала везде Норест, вместо Орест.
* * *
Кто-то из назойливых друзей Вольтера переделал несколько стихов в его трагедии «Ирина» и навязывал Вольтеру свою переделку, уверяя, что так будет лучше. И вот однажды к Вольтеру пришел знаменитый строитель моста Нельи, архитектор Перрона, и как раз в эту минуту у Вольтера сидел его фанатичный друг, переделыватель его стихов. Представляя своих гостей друг другу, Вольтер сказал архитектору:
— Счастливец вы, господин Перрона, что незнакомы с этим господином, а то бы он переделал арки вашего моста!
* * *
Однажды, в то время когда Вольтер играл в карты с какой-то очень набожной дамой, случилась сильная гроза. Трусливая богомолка вся затряслась и начала умолять, чтобы закрыли окна, двери, спустили занавески. Главное же, что ее ужасало, это то, что она в такую минуту находилась вместе с безбожником и нечестивцем. Что, если Господь в своем праведном гневе избрал этот момент, чтобы поразить злодея-атеиста своими громами? И все это она в припадке страха выкрикивала громко, не стесняясь присутствием самого безбожника.
— Сударыня, — заметил ей Вольтер, — я в одной строке своего стихотворения сказал о Боге больше хорошего, нежели вы мыслили о нем всю вашу жизнь.
Очевидно, философ намекал на свою знаменитую строфу: «Если бы Бог не существовал, то надо было бы его выдумать».
* * *
Однажды Ламетри, приглашенный ко двору Фридриха в одно время с Вольтером, в беседе с королем очень свободно заговорил о том, что берлинская публика недовольна сближением короля с Вольтером, что это сближение находят чрезмерным и неприятным. Король на это заметил, что все эти тревоги напрасны, что он умеет извлекать пользу из людей, что для него человек все равно, что апельсин: выдавил сок, а кожуру бросил прочь.
«С этой минуты, — пишет Вольтер в своих записках, — я, конечно, стал подумывать о том, чтобы как-нибудь загодя обезопасить свою апельсинную кожуру».
* * *
Кружок враждебных Вольтеру лиц начал распускать слух, что одна из его трагедий, «Альзира», написана не им.
— Я очень желал бы, чтобы так и было на самом деле, — заметил некто, слышавший это.
— Почему же так? — спросили его.
— Потому что тогда у нас было бы одним великим поэтом больше.
* * *
Какой-то адвокат, явившись к Вольтеру, приветствовал его пышными словами:
— Я пришел поклониться светочу мира!
Вольтер тотчас позвал свою родственницу, г-жу Дени, и попросил ее принести щипцы для снимания нагара со свеч.
* * *
Во время регентства Вольтер был посажен в Бастилию за какую-то эпиграмму, направленную против регента. Его выручил из темницы герцог Бранкас. Он сам приехал за ним в Бастилию и повез его прежде всего к регенту благодарить за помилование. Случилось, что регент заставил их долго ждать. А на дворе стояла отвратительная погода — дождь, снег, слякоть. Вольтер, созерцая в окно эту непогоду, сказал герцогу:
— Глядя на такую слякоть, можно подумать, что на небе тоже учреждено регентство.
* * *
До революции податные откупщики во Франции были настоящими шавками, которых народ считал хуже всяких разбойников. И вот однажды у Вольтера, в кругу гостей, затеяли рассказывать поочередно разные истории про разбойников. Когда очередь дошла до Вольтера, он начал свой рассказ так:
* * *
— Жил-был в старые времена податной откупщик… — тут он оборвал рассказ и добавил: — Дальше, ей-Богу, забыл, господа!
Но и этого было достаточно, чтобы слушатели расхохотались над краткой историей о «разбойниках».
* * *
Одно время Вольтер гостил в монастыре Сенон, у его настоятеля Кальме. Его привлекала в монастырь, собственно, прекрасная тамошняя библиотека. Но, живя в монастыре, он не желал входить в него, как говорится, «со своим уставом» и потому усердно выполнял весь обиход монашеской жизни, посещал церковную службу. Однажды он даже участвовал в какой-то духовной процессии, причем шел, опираясь на руку своего секретаря; этот последний, надо заметить, был протестант. Когда это рассказали известному остряку маркизу д'Аржансу, он воскликнул;
— Это, кажется, единственный случай, когда неверие, опираясь на ересь, воздавало почтение церкви!
* * *
Посетив однажды свою добрую знакомую, г-жу Шатлэ, Вольтер стал играть с ее маленьким сыном. Он усадил ребенка к себе на колени и говорил ему:
— Милый мой дружок, для того чтобы уметь ладить с людьми, надо всегда иметь на своей стороне женщин; а чтобы иметь их на своей стороне, надо их знать. Вот ты и знай, что все женщины лживы, лукавы, обманщицы.
— Как, — прервала его рассерженная хозяйка, — что вы говорите? Как все женщины?
— Сударыня, — остановил ее Вольтер, — грешно говорить ребенку ложь, детям надо всегда говорить правду!
* * *
Отец Вольтера все хотел купить сыну какую-нибудь хорошую почетную должность, — в те времена подобное продавалось и покупалось. Но Вольтер всегда, когда заходила об этом речь, говорил:
— Я не хочу почета, который покупают; я сумею приобрести почет, который мне ничего не будет стоить деньгами!
* * *
Вольтер умел льстить, когда считал человека достойным. Так, во время посещения Франции Франклином знаменитый американец пожелал видеть Вольтера, слава которого уже давно перешла через Атлантический океан. Вольтер с трудом говорил по-английски, но при встрече Франклина заговорил и некоторое время поддерживал беседу на английском языке. Потом он перешел на французский, но при этом заметил:
— Я не мог отказать себе в удовольствии хоть немножко побеседовать на языке Франклина.
* * *
У Вольтера был старший брат, богослов, столь же усердно погруженный в теологическую литературу, как Вольтер в поэзию. Их отец иногда говаривал:
— У меня выросли сынки — два дурака: один дурак в прозе, другой в стихах.
* * *
Один аббат, по имени Сюёр, представился Вольтеру в качестве писателя.
— Господин аббат, — сказал ему философ, приветствуя его, — вы носите имя, очень известное в живописи.
* * *
Какой-то приезжий гость посетил Вольтера в его замке Фернэ, загостился там и порядочно надоел хозяину. Вольтер говорил про него:
— Этот человек— сущий Дон-Кихот, только навыворот: тот принимал гостиницы за замки, а этот — замки за гостиницы.
* * *
Вольтер не ладил с Пироном. Но вот однажды очень удивленный Пирон видит в окно, что к его дому подходит Вольтер и входит в подъезд. Пирон решился принять его по возможности любезно и ждал только звонка, чтобы отворить дверь. Но звонок не раздался, а вместо того послышалось какое-то царапанье, словно бы кто писал на двери. Переждав некоторое время, Пирон отворил дверь и на ее наружной стороне увидал написанные мелом слова весьма неприличного свойства. Пирон решил отомстить. Он сам в парадном туалете явился к Вольтеру как бы с визитом, и когда тот выразил некоторое изумление по поводу его посещения, Пирон ему сказал:
— В моем посещении нет ничего удивительного: я у себя на двери нашел вашу визитную карточку и поспешил отдать вам визит.
* * *
У Вольтера одно время жил в качестве приживальщика какой-то отставной иезуит по имени Адам. Вольтер, представляя его посетителям, всегда повторял одну остроту:
— Вот господин Адам, только это вовсе не первый человек!
* * *
Вольтер и Пирон однажды поспорили, кто из них искуснее в лаконизме, и решили для состязания написать друг другу письма, которые должны были состоять хотя бы из одной только фразы, но совершенно законченной и осмысленной. Бой был открыт Вольтером, который прислал Пирону записку, содержащую два кратчайших латинских слова: «еду в деревню». Ответ Пирона не замедлил последовать; он состоял всего лишь из одной буквы. Но буква эта по-латыни значит— «иди, поезжай». В настоящем случае эта буква представляла собой вполне законченный и осмысленный ответ на письмо Вольтера.
