Елена Бушаева - В поисках короля
— Ну да… а эти?
— Протрутся о стремена.
— Эти ничего.
— Как ходить на таком каблуке? Зачем он вообще?
— Чтобы выше быть… ну да ладно. Эй, лавочник, что ты мне за дрянь подсовываешь? Шито гнилой ниткой! А эти соплями клеены?! У них же подошва отвалится через три шага!
— Я знаю, что нужно достопочтенной варварке. — Поклонился лавочник, глядя, однако, с некоторой неприязнью. — Вот эти, из толстой вареной кожи, прошитые ниткой из каната корабля, побывавшего в Аду, закаленные смолой. Подошва толстая, не боится камней дорог…
Хмель повертел сапоги, сшитые на женскую ногу, явно уже ношеные.
— Сколько?
— Две монеты.
— Сколько?!
— Очень редкий товар. — Не уступал лавочник.
— Подержаный!
— За новые я попросил бы пять.
— Откуда они? — Вмешалась Рут.
— Мне их продала воительница. — Пожал плечами лавочник. — Она очень нуждалась в деньгах. Я обновил их как мог, вычистил, заменил шнурки. Две монеты.
Рут придирчиво повертела сапоги. Они были и впрямь хороши, даже руке приятно.
— Меряй. — Распорядился Хмель.
Дикарка запрыгнула прямо на прилавок и взялась за сапог.
— Погоди. Дай еще носки. — Обратился Хмель к лавочнику. — Да не шерстяные, дурень, у нее же враз нога сопреет! Давай тканые.
Рут зашнуровала сапог, обхвативший икру как ласковая ладонь, вытянула носок. Хмель с одобрением наблюдал за ней.
— Часто про них спрашивают? — Спросил он как будто между делом.
— Нечасто. — Признался лавочник. — Воительницы мимо нас проезжают редко…
И осекся, сообразив, что хитрый покупатель его поймал.
— То есть, спросом не пользуются. — Невинно заключил Хмель. — Кроме того, они женские, а здешние бабы больше носят вот такое.
Он показал на разукрашенные и расшитые цветной ниткой низкие сапожки на каблуках, которые крестьянки надевали по праздникам, и на совсем уж маленькие и кричащие туфельки, которые носили придорожные девки, торгующие собой.
— Размер тоже редкий, у здешних нога шире, а эта узкая. И стоят дорого, мало у кого наберется две монеты. — Гнул свое Хмель.
— Сколько вы хотите? — Несчастным голосом спросил лавочник и вправду замучившийся с этими сапогами.
— Дадим две монеты. — Хмель подмигнул удивленной Рут. — Но в придачу нужно еще вот что…
Придорожня была битком набита народом.
— Это еще что? — Удивилась Рут, прижимая к груди драгоценные сапоги, которые отказалась носить прежде чем как следует вымоет ноги. — День, почему крестьяне не на работе?
— Праздник же! — Пояснила придорожная девка.
— Какой это? — Завел глаза к потолку Хмель, успевший подзабыть крестьянские праздники.
— День, в который Тринидад убил нашего лорда.
— За такое дело надо выпить. — Решил Хмель, проталкиваясь к столику, за которым спали двое уже налившихся мужика. — И обновы обмоем заодно.
— И поедим. — Добавила Рут, освобождая себе стул.
Мужики не возражали, они только крепче обнялись под столом и принялись негромко похрапывать.
— Сидра. — Велел Хмель. — Из недозрелых яблок, самого лучшего. Гулять так гулять.
Пока они ждали, когда им принесут еду, Рут вкратце пересказала, как встретилась с Гарретом, как выхаживала его, про его превращения, про то, как встретила Хмеля, а сама мучительно пыталась вспомнить эту деревеньку, где она, оказывается, убила лорда. Убитых лордов вспоминать было бесполезно, Тринидад давно потеряла им счет. И деревню эту она тоже не помнила, хотя за прошедшее время все могло измениться. Здесь были руины замка, как теперь по всей стране, наверняка с убиенцами, но лезть туда и выяснять, какие именно боевые действия проходили в этой местности, у варварки не было ни малейшего желания.
Сидр им подали отменный, чуть кислый, вроде не очень крепкий, но от него сразу приятно закружилась голова, и все вокруг окрасилось золотистым цветом. Рут расслабленно прислонилась к спинке высокого стула и оглянулась вокруг, довольная жизнью и новыми сапогами, в придачу к которым оборотистый Хмель вытряс из лавочника четыре пары тонкой работы носков, новый пояс с золотым тиснением, две пары перчаток и теплую куртку «на будущие холода».
— Сильно не налегай на питье. — Предупредил он. — На голодный желудок голову сносит только так.
Принесли мелко рубленное мясо в подливке, приготовленное с луком и сладким перцем. Рут запустила в него пальцы, рот тут же наполнился слюной.
— Вкусно!
— Конечно! — Отозвался Хмель с такой гордостью, будто сам готовил. — Эх, кто бы спел еще! Люблю, когда хорошо поют под сидр или пиво, душа радуется!
— Можно и так. — Согласился его сосед. — Играть умеешь?
Он показал на висящую на стене старую гитару.
— Я и петь умею. — Похвастался Хмель. — Давай ее сюда.
Рут страдальчески приподняла брови, зная по опыту обыкновение мужчин заблуждаться насчет погибшего в них менестреля. Старый Хольт, когда напивался, начинал завывать сиплым голосом такие скабрезности, что послушать его собиралась вся младшая половина варварского войска, а уж если ему начинал подпевать сам Дон Тринидад, то подтягивалась и взрослая, которая потом расходилась по палаткам и претворяла сюжеты песен в жизнь. Молодой Хольт слагал песни и читал ей стихи старых лордов, но сам не пел никогда. Хмель, между тем, подкрутил гитарные колки, побряцал струнами, подмигнул приготовившейся ко всему Рут и неожиданно начал очень приятным голосом:
Я когда-то был псом и на волка похож не слишком,Но нарушил собачий закон и теперь мне крышка.Мутный свет облаков, злое солнце над лесом встало,И теперь я среди волков, я один из стаи…
— Эх подстрелят меня! — Подтянул его сосед, до этого одобрительно слушавший.
— Да потащат по снегу волоком. — Согласился Хмель, ловко перебегая пальцами по струнам. — Но до этого дня…
— Я побуду немного волко-о-ом! — Подтянула уже вся придорожня.
Это вы научили меня выживать,Гнать лося по лесам, голосить на луну,И теперь, когда некуда больше бежать,Я вам… объявляю войну!
Рут знала эту песню, ее часто пели наемники, но родилась она не от них. Хольт говорил, что это песня лордского сына, чьего отца убили, а дом разрушили. Когда он отомстил обидчикам, лорды объявили его вне закона, и он ушел в Шервудский лес, и грабил там своих бывших друзей-лордов, делясь добычей с такими же, как он, оборванцами. «А я думала, это про тебя» — Сказала ему Тринидад.
— Я когда-то был псом благородным с гербом на флаге! — Вдруг подтянул новый голос, разом перекрывший все другие, красивый и сильные, но изрядно пьяный. — Но собачий закон охраняют всегда дворняги.
— И теперь я в бегах, в пене, в мыле, в крови в азарте! — Продолжал ничего не заметивший Хмель. — Волчий бог в облаках намечает мой путь по карте!
— Ну а мне бы волчат! — Жалобно подтянула придорожная девка. — Да забиться в нору, где сухо.
— Только от палача… — вздохнули-всхлипнули струны, — перегаром несет да луком!
Второй припев Рут допела, стуча кружкой по столу в такт, пользуясь царившим шумом и тем, что ее фальшивого пения все равно никто не услышит. На гитаре лопнула струна, потом вторая, придорожня захохотала и наперебой стала предлагать Хмелю выпить, девки засновали возле столика чаще. Он отложил гитару, крайне довольный собой.
— Очень хорошо. — Похвалила его Рут. — А про ведьму и осла знаешь?
— Знаю. Да только это же женщине надо петь. — Невнятно сказал Хмель, обсасывая заболевшие с непривычки пальцы. — Эта песня, про лорда и варваров, да? Я раньше не знал…
— Да кто его знает. — Рут допила сидр. — Может так, а может, про крестьянина и наемников. Все песни каждый слышит по-своему.
Они расплатились и вышли, провожаемые криками сожаления и обещаниями назавтра достать новую гитару. Хмель украдкой обернулся и поймал призывный взгляд придорожной девки, мелькнувшей у двери пышной юбкой, и подумал, что надо будет сюда вернуться, как станет светать. Кони мирно ждали их, хрупая овсом, Хмель и им тоже решил устроить праздник на сдачу, полученную за демонскую шкуру. Конь Рут поднял голову и всхрапнул, темная тень метнулась вдоль стены, варварка перехватила занесенную руку с ножом и с силой ударила нападавшего ногой в живот. Тот согнулся пополам, упал, и его вырвало. Хмель мигом достал веревку и скрутил ему руки, зверски вывернув их, и привязал к коновязи. Рут узнала парня с красивым голосом из придорожни.
— Эй, ты кто такой? — Хмель побил пьяного по щекам. — Тебя Моррек послал? Или ты нас грабить решил?
— Погоди, так дело не пойдет. — Решила Рут, глядя в совершенно невменяемые глаза нападавшего. — Он же пьяный в грязь.
— Куда пьяный? А у нас говорят — в говно.
