Курт Воннегут - Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями
— Отец! Вот приятная неожиданность!
— Явиться сюда мне было нелегко.
— Но, надеюсь, ты не сомневался, что здесь тебе будут рады.
— Смотреть не могу на этот развал.
— Что ты, здесь сейчас куда лучше, чем неделю назад.
— Вот как?
— Неделю назад у нас была генеральная уборка, перевернули весь дом сверху донизу.
Сенатор поморщился и поддел носком ботинка жестянку от пива.
— Надеюсь, не ради меня? В конце концов, если я считаю, что здесь рассадник холеры, это не причина, чтоб и ты так считал. — Он говорил спокойно и тихо.
— Ты ведь знаком с Делбертом Пичем?
— Слышал о нем, — кивнул сенатор. — Здравствуйте, мистер Пич. Я, разумеется, знаю о ваших военных подвигах. Дважды дезертировали, не так ли? А то и трижды?
Пич промямлил, что никогда не служил в армии, — в присутствии такой важной особы он весь сжался и поскучнел.
— Ну, значит, то был ваш отец. Прошу извинения! Трудно сказать, какого человек возраста, если он не бреется и не моется.
Пич молча согласился с предположением, что его отец дезертировал трижды.
— Нельзя ли нам на несколько минут остаться вдвоем, — обратился сенатор к Элиоту, — или это идет вразрез с твоим представлением о том, сколь открытым и дружелюбным должно быть современное общество?
— Я ухожу, — объявил Пич, — сам вижу, когда я лишний.
— Полагаю, что возможности этому научиться у вас были богатейшие.
Пич, прошаркавший к дверям, оглянулся на этот выпад и даже сам удивился, как до него вдруг дошло, что его оскорбляют.
— Человеку, который зависит от голосов простых людей, сенатор, не следует говорить этим людям гадости!
— Человеку, не просыхающему от пьянства, мистер Пич, следует знать, что пьянчуг не подпускают к избирательным урнам.
— А я вот голосовал! — Это было явное вранье.
— Если вы голосовали, так, наверно, за меня… Большинство отдает свои голоса за меня, хотя я никогда в жизни с жителями Индианы не заигрывал, даже во время войны. А знаете, почему они голосуют за меня? Да потому, что в каждом американце, пусть он даже вконец опустился, сидит такой же костлявый и гнусавый старый зануда, как я, и еще больше, чем я, ненавидит жуликов и слюнтяев.
* * *— Ну, привет, отец. Вот уж не ожидал тебя увидеть! Приятный сюрприз. Выглядишь великолепно.
— А чувствую себя прескверно. И новости у меня скверные. Решил, что лучше мне самому тебе о них сообщить.
Элиот озабоченно нахмурился:
— Когда у тебя в последний раз был стул?
— О чем ты говоришь?
— Прости, пожалуйста.
— Я приехал не за слабительным. Судя по анализам, желудок у меня перестал работать нормально с тех пор, как был отвергнут законопроект о возрождении нации. Но я здесь совсем не поэтому.
— А сам сказал, что все очень скверно.
— Ну и что?
— Обычно, когда ко мне обращаются с такими жалобами, то в девяти случаев из десяти оказывается: всему причиной запор.
— Сейчас я скажу тебе, в чем дело, и тогда посмотрим, взбодрит ли тебя слабительное. Молодой адвокат, который работал у Мак-Аллистера, Робжента, Рида и Maк-Ги и имел свободный доступ ко всем твоим личным бумагам, дал деру. Его наняли Розуотеры из Род-Айленда. Они собираются загнать тебя в суд. Хотят доказать, что ты сумасшедший.
Взревел будильник. Элиот подхватил часы и направился в красной кнопке на стене. Он сосредоточенно следил за ходом секундной стрелки. Губы его шевелились, он отсчитывал секунды. Вытянув средний палец левой руки, он нацелился, ткнул им в кнопку и привел в действие пожарную сирену — самую пронзительную во всем Западном полушарии.
Душераздирающий рев отшвырнул сенатора к стене, он скорчился и зажал руками уши. В Новой Амброзии, за семь миль от конторы Элиота, собака взвилась с места и стала носиться кругами, порываясь ухватить себя за хвост. В пилгородской кофейне какой-то приезжий опрокинул кофе и облил себя и хозяина с головы до ног. В салоне «Красота» со стокилограммовой Беллой сделался легкий сердечный приступ. А окружные остряки останавливались, чтобы повторить бородатую и далекую от истины шутку про начальника пожарной дружины Чарли Уормергрема, открывшего страховую контору рядом с пожарным управлением: «Ноди, так перепугался, что чуть не свалился со своей секретарши».
Элиот отпустил кнопку. Горластая сирена захлебнулась собственным ревом и перешла на безостановочное гортанное бормотание: брл, брл, брл.
Никакого пожара не было. Просто в Розуотере наступил полдень.
* * *— Ну и сумасшедший дом! — скорбно вздохнул сенатор и медленно выпрямился. — А позабыл все, что хотел сказать.
— Может, оно я к лучшему.
— Ты слышал, что я сказал насчет этих негодяев из Род-Айленда?
— Слышал.
— Ну и что?
— Огорчительно я страшно, — вздохнул Элиот, попытался выжать горькую улыбку, но ничего не вышло. — Я все надеялся, что доказывать никогда не потребуется. Кому какая разница — нормален я или нет?
— Ты сам сомневаешься, нормален ли?
— Конечно, сомневаюсь.
— С каких это пор?
Элиот округлил глаза, подыскивая честный ответ.
— Да лет, наверно, с десяти.
— Ты, конечно, шутишь!
— Приятно, что ты ничего не замечал.
— Ты был такой крепкий, разумный малыш.
— Правда? — Элиот растроганно заинтересовался, каким он был в детстве, с удовольствием слушал бы дальше и не думал о мрачных тенях, обступивших его.
— Жалею только, что мм возили тебя сюда.
— А мне здесь нравилось. И сейчас нравится, — с мечтательным видом признался Элиот.
Сенатор слегка расставил ноги, стараясь обрести устойчивость перед тем как нанести сыну удар.
— Возможно, мой мальчик. Но пора тебе уехать отсюда. Уехать навсегда.
— Навсегда? — отозвался Элиот изумленно.
— С твоей жизнью здесь покончено. Когда-то это должно было случиться. И на том спасибо этим негодяям из Род-Айленда, из-за них тебе придется уехать — и уехать немедленно.
— Они-то тут при чем?
— А как ты докажешь свою нормальность на таком вот фоне?
Элиот огляделся, но ничего примечательного не обнаружил.
— А что, разве здесь что-то не так?
— Ты сам отлично все понимаешь.
Элиот медленно покачал головой.
— Знал бы ты, отец, до чего мне все непонятно!
— Да во всем мире не найти второго такого заведения. Если б перенести все это на сцену да, по замыслу драматурга, поднять занавес, когда на сцене никого нет, зрители все извертятся, пока не узнают, что за немыслимый псих тут обитает.
— Ну, а если псих выйдет на сцену и разумно все объяснит?
— Все равно он останется психом.
* * *Элиот принял это объяснение или сделал вид, что принимает. Он не стал спорить — согласился, что ему надо умыться и собраться в дорогу. Он перерыл ящики стола, нашел небольшой бумажный пакет со вчерашними покупками — кусок мыла «Диск», флакон «абсорбина» для смазки своих могучих ступней, шампунь от перхоти, средство от пота «Эррид» и тюбик зубной пасты «Петушиный гребень».
— Приятно видеть, сынок, что ты снова печешься о своей внешности.
— Гм-м-м! — Элиот вчитывался в этикетку на «Эрриде», которым раньше не пользовался. Он вообще никогда ничем не протирал себе под мышками.
— Отмоешься как следует, бросишь пить, уберешься отсюда, откроешь приличную контору в Индианаполисе, Нью-Йорке или Чикаго, и когда начнется процесс, сразу станет ясно, что ты так же нормален, как и все.
— Угу!..
Элнот спросил отца, пользуется ли тот «Эрридом».
Сенатор оскорбился:
— Я принимаю душ каждое утро и каждый вечер. Полагаю, это снимает нежелательные эманации.
— Тут сказано, что может появиться сыпь, тогда надо перестать.
— Не смазывай ям, если беспокоишься. Главное — вода и мыло.
— Угу!
— Вот в чем беда нашей страны, — сказал сенатор. — Эти деятели с Мэдисон-авеню приучили нас больше тревожиться о собственных подмышках, чем о России, Кубе и Китае вместе взятых.
И беседа, столь рискованная для этих двоих, принимающих все так близко к сердцу, свернула в узкое, безопасное русло. Теперь они могли не задумываясь соглашаться друг с другом.
— Знаешь, — сказал Элиот, — Килгор Траут написал когда-то целую книгу о стране, в которой все силы были брошены на борьбу с запахами. Для них это стало патриотическим долгом. Ни эпидемий, ни преступлений, ни войн у них не было, вот они и ополчились яа запахи.
— Если попадешь в суд, — сказал сенатор, — лучше не упоминай, что ты без ума от Траута. Из-за твоего увлечения этим детским лепетом тебя могут счесть недоразвитым.
Разговор снова покинул спокойное русло.
Элиот упорно продолжал пересказывать роман Траута «Эй ты, чуешь, чем пахнет?», и голос его звучал раздраженно.
— В той стране, — говорил он, — велись колоссальные исследования по борьбе с запахами. За счет частных пожертвований, которые собирали матери семейств, обходя дома по воскресеньям. Целью этих исследований было создать средство против каждого запаха. Но вдруг герой — кстати, диктатор этой страны — сделал потрясающее научное открытие, хотя сам вовсе ученым не был. И никаких исследований больше не понадобилось. Он решил проблему в корне.