Алексей Смирнов - Пассажиры
Но умная псина поняла, где находится, быстро угомонилась, и мои нервы успокоились соответственно. Электричка весело неслась, размахивая мороженым.
Однако вдруг я услышал скрипучие, газоиспускательные звуки, которые были во сто крат отвратительнее таксиных. Я никак не мог установить источник, крутил головой. Потом увидел и понял, что хозяин таксы, недовольный ее сном, будит ее, делая так губами. Та морщилась, но он не унимался и делал дальше.
Денисы и Дионисы
Сколь отрадно возрождение античной культуры стихосложения в двух дебильных молодых людях, что заняли переднее сиденье троллейбуса. Одиночное. Они сидели друг у друга на коленях, являя собой образчик патологии влечения. В своем недуге они утешали друг друга стихами.
Один читал громко и складно, что-то про крокодилов и плаванье в бассейне с неизбежным кусанием – я не успел записать, к сожалению; потом – про кукушку, которая чешет ему часы.
Другой вторил тихо, но в унисон, судя по взаимному благодушию.
А троллейбус стоял на Литейной пробке, как влитой. Пробка образовалась на славу: поучительная и познавательная. Вокруг стояла тишина.
Когда двери распахнулись, влюбленная пара с клиническим – поверьте специалисту – диагнозом на лице, одним на двоих, в обнимку помчалась навстречу зоологическим чудесам, ради которых зоопарки не надобны, их везде предостаточно.
Что нужно делать, чтобы стать героем романа?
Не так уж много.
Чтобы попасть в мой роман или во что другое, человек может сделать, к примеру, такую вещь.
Напротив меня, в электрическом поезде, сидел юноша лет семнадцати-двадцати, и он слушал плеер (в роман попал). Без машинки вполне нормальный и заурядный, в соединении с плеером он вмиг обернулся редкостным идиотом. Веселое цоканье маршировало прямиком в мозговое представительство половых функций. Безымянный молодой человек полностью растворился даже не в музыке, а в предмете. Он не просто слушал цоканье, он облизывал плеер, слюнявил; изумленно отводил руку с плеером, чтобы рассмотреть его во всей полноте инженерного замысла. Потом подносил обратно к лицу, прикладывая то к левой, то к правой щеке – по-христиански. Глаза его плавали, ни на чем не задерживаясь, рот искривлялся в инопланетном резонансе.
В Москву! В Москву!
Мое путешествие было скромным и тихим, и все события подобрались какие-то скромные и тихие.
В поезде проводница остановила меня, когда я шел курить:
– Вы в который тамбур идете? – (подозрительно).
– Вон в тот.
– Вы настоящий пассажир!
Звучали и другие странные вещи. Например, некая мама урезонивала дочку: «Солнышко пропало – туалет закрыт».
…В самой Москве я по привычке глазел на разные объявления. В метро попадались такие, каких я в Питере не видел – например, обучение танцу живота. У нас не учат почему-то, плетемся в хвосте у столицы. Еще в метро же висят большие рекламные щиты, где написано про какие-то волшебные крутящиеся кольца с молитвой. Девять, семь, три или одно?
Также: «Профилактика случайных связей». И лечение закономерных.
…Брат рассказал, что по площади Хо Ши Мина бродит врач-гинеколог, пассивный педераст, и всем предлагает за бутылку водки орально-генитальные услуги.
Банда
В нашем районе сформировалась банда карманников. Орудуют в троллейбусе №20.
Их все уже знают. Похоже, что они так и не довели до конца ни одного дела.
Стоит им втиснуться и вздохнуть с облегчением и надеждой, как контролер объявляет: «Осторожно, в троллейбусе карманники». Публика очень быстро их обнаруживает по рукам, трясущимся в естественных карманах и полостях тела. Салон наполняется радостным и свирепым узнаванием. Карманников изгоняют на улицу.
На улице те потерянно стоят, шипят и ругаются скверными словами.
Они, в основном, страшные тетки с расплющенными лицами. Есть еще один или два мужика, в перекрученном галстуке.
Их очень жалко.
Создается впечатление, что это вовсе и не карманники, а какая-то компания, которая некогда выпила боярышник и уже не может остановиться в галлюцинаторных метаниях.
Банда-2
Сегодняшнее происшествие.
Я втиснулся в автобус, а следом – женщина.
– Отдайте мой кошелек, пожалуйста, – обратилась она к пассажирам. – Там очень важные карточки. Заберите деньги, а кошелек отдайте.
Никто не шелохнулся.
Женщина монотонно повторила:
– Отдайте мой кошелек! Пожалуйста. Копейки заберите, а кошелек отдайте.
– Да кто же отдаст, – послышалось из толпы.
Появились первые гипотезы.
– Это женщина, которая на задней площадке мальчика искала! «Вы не видели тут Жорика? Жорика не видели?» Вот она и шныряла повсюду! Отвлекала внимание жориком! Никого не нашла и не расстроилась даже! И вышла!
Мне показалось, что это разумное предположение. Если в автобусе ни с того, ни с сего начинают искать жорика, то это очень подозрительно.
Потерпевшая уже помалкивала.
К моему изумлению, тема жорика плавно и неуловимо логично перетекла в обсуждение политических симпатий. Кто-то, оказывается, голосовал за Единую Россию, а кто-то за Зюганова. В диспут постепенно втянулся весь салон.
Вдруг я понял, что карманники – это все пассажиры автобуса, и это они сейчас отвлекают друг друга с тоски, потому что им больше некого грабить. Кроме меня. И я поспешил к выходу.
Водила, конечно, был с ними в доле. Видя, что я ускользаю от карманников, он вдарил по тормозам так резко, что у меня отлетела интимная пуговица.
Универсальный солдат
Картина: утреннее метро, станция «Нарвская». Эскалатор на подъем, самый верх.
Пассажиры, выруливающие на финиш, обнаруживают, что им навстречу перемещается солдат.
Здоровенный детина в камуфляже шагнул на лестницу-чудесницу и сосредоточенно движется как бы вниз. То есть идет на месте. Как заведенный, пригнув голову, размеренным шагом – чтобы и вправду не обогнать эскалатор. Лицо бесстрастное, каменное, трезвое, но лучше бы пьяное.
Развлекается на манер пятилетней «девочки, скажи восемь».
Публика цепенеет, спешит куда подальше.
Через какое-то время воин привлек внимание местной секьюрити, на него гаркнули.
Вышколенный служивый сразу послушался, отошел в сторону и весело вынул мобилу.
Я присмотрелся – нет ли где регочущих однополчан и побратимов, или подруг хотя бы. Не было никого.
Уже не важно, уйдет ли такой из части с оружием или останется в ней. Мысленно он давно отовсюду ушел. И холодно взирает на приключения скорлупы.
Форма и содержание
Ребенок вернулся из-за границы. Едем в метро.
«Очень непривычно, – заявляет, – что все вокруг по-русски говорят».
«Неважно, – отвечаю, – по-каковски; главное – что».
Ребенок с чувством закивал: да, мол.
И правильно: сели в поезд, а там гуляет огромная бабища. Торгует престижнейшим и элитнейшим журналом «Гламур». Ну, какая у нас элита в вагоне? Никакой. Никто и не покупает. Кесарю кесарево, а слесарю слесарево.
Бабища села со своим гламуром и вдруг заорала, глядя перед собой:
– Вот если бы пиво продавали, так сразу бы потянулись! Ебаный Ванька, женщине подарок не сделать!… А у меня отец воевал! Хоть бы все мужчины передохли!..
…За городом меня подкараулило еще одно хитроумное отличие от Парижа.
Дано: электрички по расписанию – в 18.12 и 18.34.
Изменение 26 августа: 18.12 пойдет в 17.49.
Приходит поезд в 18.20.
Спрашиваю кассиршу: что это за рейс?
Она, с жалостливым презрением: «Это 18.08».
Колебательный политес
Иду себе к эскалатору. Станция «Нарвская».
Посреди платформы – маленькая мимическая группа: два возбужденных человека, нахмуренный милиционер и заинтересованный станционный смотритель.
Милиционер (недоуменно и с угрожающими нотками):
– Вам что, вагона мало?
Первый человек:
– Это он меня вытолкнул!
Второй человек:
– Нет, гад, это ты меня вытолкнул!
Они, получается, не разошлись в дверях и выкинули друг друга из вагона.
Я вспомнил фрейдистов, которые утверждают следующее: если двое не могут разойтись в дверях и маневрируют вправо-влево, порождая синхронные колебательные движения, то этим якобы вежливым людям на самом деле хочется вступить друг с другом в половую связь. И я припомнил многие случаи, когда я с кем-то не мог разминуться, и ужаснулся своей латентной извращенности. Там ведь и женщины были, и дети, и ветераны войны, и даже, по-моему, комнатная собачка.
А эти двое – настоящие, здоровые мужчины. Никакого подсознательного умысла. Не умеешь посторониться – получи в рыло.
Зеркальные бездны
Мелочи обыденной жизни, как всегда, являют глазам зияющие пропасти.
Еду в троллейбусе. Сижу. Передо мной – какой-то дед, затылок седой.
Встревоженная контролерша болтается взад и вперед, трудовая пчела. Подошла, настороженно уставилась мне в левую бровь и спросила, обращаясь ко мне же, сидящему в единственном экземпляре:
