Аркадий Арканов - Кафе Аттракцион
Д. Саут втянул в себя немного холодной пены и стал ждать. "Верблюд" начинал действовать минут через пятнадцать. Д. Саут закрыл глаза. Чепуха... П. Карри не мог быть здесь четвертого марта. Это чья-то шутка. По всей видимости, кого-то из тех, кто знал его по колледжу... Д. Саут не мог только уловить смысла этой шутки, но, с другой стороны, почему надо непременным образом во всем искать какой то смысл. Ну и хорошо, что кто-то двенадцать лет назад в день гибели П. Карри вспомнил его. Может быть, в последнем калейдоскопе беспорядочных разорванных мыслей в сознании П. Карри возник этот "кто-то", который и принял его сигнал, его своеобразный "SOS", и, не придав этому значения, попросил бармена приготовить смесь под названием "верблюд", печально увековечив тем самым память никому не известного космического пилота. И, не желая присваивать себе чужого, оставил в книге посещений фамилию П. Карри. Нормально, в конце концов. А вот о чем подумает Д. Саут, что он вспомнит в последний момент? Больших стрекоз, за которыми он любил гоняться в детстве по зеленой траве? Отца с матерью, пропавших без вести во время знаменитого урагана? Обиды, нанесенные ему? Обиды, нанесенные им самим?
Отвратительная, конечно, была история с женой Г. Кэррола. Глупая, никому не нужная. Ни ему, ни Г. Кэрролу, ни его жене. Г. Кэррол был наивен и глуп. Недаром его прозвали "тюфяк". Но он был честен, любил свою жену и ни о чем не догадывался. Или делал вид, что ни о чем не догадывается... Начал действовать "верблюд". И когда Г. Кэрролу стало известно, что Д. Саут. Неженка, "тюфяк". Он как-то странно улыбнулся, встретив в тот день Д. Саута, и ничего не сказал. Только глаза его были удивлены: вы, Д. Саут, вы же не такой, как они, а туда же.
Г. Кэррол после этого подал в отставку и уехал куда-то, оставив Д. Сауту неприятное наследство воспоминаний, от которых он так и не может до сих пор Избавиться.
"Это все от музыки", - подумал Д. Саут. Оркестранты в нише сменились. Появились другие и заиграли что-то беспечно комфортабельное. Он огляделся. Кафе постепенно заполнялось разного рода посетителями, военными, коммивояжерами, неграми, работягами, старухами, сутенерами. Но при всей непохожести и разношерстности всех объединяло какое-то общее выражение лиц. Какая то грустная усталость, отсутствие, покорное ожидание чего-то. Д. Саут подошел к зеркальной стене. Его лицо было таким же. "Наверное, от света", - подумал Д. Саут. И тут он увидел в зеркале Г. Кэррола. Вне всякого сомнения, Г. Кэррола. Это был "тюфяк". Он сидел за отдельным столиком в конце зала, с тем же отсутствующим взглядом. Он, как показалось Д. Сауту, совсем не изменился, хотя прошло уже с тех пор тринадцать лет. На нем был форменный китель с погонами полковника, он что-то безразлично жевал и смотрел куда-то в никуда. Д. Саут оглянулся. Да, это был Г. Кэррол. Д. Саут поспешно подошел к своему столику, глотнул из кружки уже значительно потеплевшего "верблюда", закурил и направился в конец зала.
- У вас очень усталый вид, - произнес Г. Кэррол без всяких эмоций.
- Здесь у всех такой, - ответил Д. Саут. - А вы не изменились.
- Какая разница? - сказал Г. Кэррол.
- Вы давно здесь живете? - спросил Д Саут, испытывая неловкость и не зная, с чего начать разговор.
- Мы куда-то летели, но вдруг испортилась погода, самолет сделал вынужденную посадку, и я оказался здесь, неизвестно для чего.
- Мне повезло, что я вас встретил именно сегодня.
- Никто ни перед кем не виноват. Чувство вины люди придумывают себе сами. Перед теми, кого они считают ниже себя или выше себя. У вас ведь нет оснований считать меня ниже вас, а тем более - выше.
- Но вы знаете, что я имею в виду, Г. Кэррол? - с трудом произнес Д. Саут.
- Откуда вам известно мое имя? - по-прежнему без всяких эмоций спросил Г. Кэррол.
- Мы служили вместе. Потом вы подали в отставку. Неужели я так изменился? Это было тринадцать лет назад. Я - Д. Саут.
- Д. Саута я знал. Это был отличный пилот и порядочный парень. Вы с ним тоже знакомы?
- Слушайте, Г. Кэррол, - сказал Д. Саут, - вы знаете, что я имею в виду. Я не извиняюсь перед вами. Это глупо. Я просто обязан вам был это сказать, тем более сегодня. Вы можете думать обо мне что угодно, но я хочу остаться честным. Именно перед вами...
- Зачем все это? - пробормотал Г. Кэррол. - Я куда то летел. Погода испортилась. Я оказался здесь. Вы подходите ко мне... Почему?
И вдруг Д. Сауту стало легче. Действительно, что он привязался к несчастному "тюфяку"? Что он требует от него какого то отпущения? Он высказался. Это Главное. Неужели он подсознательно ждет, чтобы Г. Кэррол пожал ему руку и сказал, что все чепуха, что все дело прошлое, что не стоит вспоминать?.. Но ведь именно тогда Г. Кэррол остался бы в глазах Д. Саута прежним "тюфяком" Нет. Все правильно. И все справедливо. Главное, что он высказался. И вот почему наступило облегчение. К столику подошел официант:
- Г. Кэррол, погода наладилась. Вам пора. Он протянул Г. Кэрролу счет. Тот взглянул на счет, вынул из бумажника деньги и стал рыться в карманах, выгребая оттуда мелочь, как это делал некоторое время назад мужчина с нахальным выражением лица. Затем он встал и, не глядя ни на кого, направился к выходу в сопровождении официанта.
Едва Д. Саут сел за свой столик, как в оркестровой нише появился средних лет мужчина во фраке и произнес поставленным, но безучастным, усталым голосом:
- Уважаемые дамы и господа! Мы рады предложить вам наш фирменный сюрприз! Оставшееся время каждый из вас проведет с человеком, о котором он сознательно или подсознательно мечтал всю свою жизнь! Только сегодня! Никогда раньше и никогда больше! Женщина ваших грез! Мужчина вашего воображения! Через мгновение состоится парад мечтаний. У каждой мечты на спине номер, который соответствует номеру вашего столика! Никакой путаницы! Вашему - ваше! Мы гарантируем полную конгруэнтность, абсолютное совпадение! Прошу!
И под звуки болезненно узнаваемого и в то же время незнакомого марша в зал вошли двадцать восемь человек - пятнадцать мужчин и тринадцать женщин. Теперь Д. Саут распознал в музыке знаменитый бетховенский похоронный марш, извращенный мажором. Шествие открывал генерал лет семидесяти, при регалиях и с апоплексическим затылком. За ним шла горбунья лет сорока с ярко напомаженными губами. Затем широкоплечий, узкотазый красавец с четким пробором. Невзрачная девушка в очках. Голый подросток. Негритянка в белых шортах... Взгляд Д. Саута заскользил дальше и остановился на высокой загорелой девушке с прямыми соломенными волосами в голубом и коротком пляжном халате.
Он почувствовал, легкое головокружение, и ему показалось, что когда-то он уже видел эту девушку, хотя прекрасно сознавал, что видит ее впервые. Но эти прямые соломенные волосы, этот голубой халат, этот загар... Что-то далекое и щемящее всплыло в памяти Д. Саута... Часов шесть утра. Лето. Куда-то они едут с отцом на машине. И неожиданно, как смена кадров в кино, открывается перед ними залив, пустынный песчаный берег и единственная фигурка, стоящая на чуть расставленных длинных ногах, лицом к морю, с прямыми соломенными волосами, в коротком голубом халатике. И он, пятнадцатилетний мальчишка, прокричал ей что-то, и, может быть, она услышала и обернулась, но дорога свернула резко влево, а Д. Саут поклялся себе, что непременно разыщет эту девушку, но вскоре в загородном парке, полном комаров, стал взрослым, столкнувшись со жгучей брюнеткой на коротких упругих ногах, с хриплым низким голосом.
С последним аккордом странного марша участники парада повернулись спинами к посетителям, и Д. Саут увидел на ее халатике No 18. Его столик имел тот же номер...
Оркестр в нише сменился. Снова появилось тихое трио, и мечты стали расходиться по соответствующим номерам. Д. Саут встал, когда она подошла к нему. Сердце его бешено колотилось.
- Ты когда-нибудь стояла лицом к морю? - спросил он.
- Сегодня, - сказала она. - Рано утром. Потом я услышала, как кто-то крикнул, обернулась, но никого не было. - Она смотрела на Д. Саута спокойно, без робости, но все с той же грустной отсутствующей улыбкой.
- Это был я, - сказал Д. Саут.
- Я поняла.
- Откуда?
- Не знаю. Я уверена, что это был ты. Я сегодня утром думала о тебе.
- Но вечером за этим столиком мог оказаться другой.
- Нет. Только ты.
- Ты всем так говоришь?
- Нет. Только тебе.
- Но ведь это твоя работа.
- Значит, это не ты видел меня сегодня утром?
- Я! - испуганно произнес Д. Саут. - Только я!
- Тогда какая разница, что было вчера, - устало сказала она.
В зале появился человек во фраке.
- Нам надо переодеться, - сказала она, словно извиняясь.
Д. Саут провел рукой по ее прямым волосам.
- Ты вернешься?
- Я никуда не денусь до самого конца.
Он закрыл глаза.
Ему вдруг захотелось, чтобы этот вечер, его финальный вечер, не кончался. В последние годы он все чаще и чаще пытался представить себе свой последний момент. Свою последнюю кровать, последнюю рюмку, последнюю женщину... Он видел себя усталым и старым, недопившим последний стакан, недотронувшимся до последней женщины, обессилено падающим на последнюю гостиничную кровать, запутавшимся в сумеречном лабиринте угасающего сознания. Но он и не предполагал, что последний вечер принесет ему столько облегчения, столько невероятного блаженства, столько желания продлить этот последний вечер до бесконечности. И Д. Саут просто физически ощутил то самое вселенское равновесие, по которому все минусы в конце концов обязательно соберутся в одной чаше весов, а все плюсы - в другой. И ни одна чаша не будет перевешивать. Это закон. Его жизнь тоже разместилась в двух чашах. В одной - сегодняшний вечер, в другой - все остальное. И еще он почувствовал, что первая чаша начинает переполняться и что в его силах не явиться утром к З. Гроунду и превратить, таким образом, свой последний вечер в первый.
