Валерий Хайт - Большая книга одесского юмора (сборник)
А закончил бы я ее так:
– И знаешь, мой неизвестный друг, чем дольше я живу, тем больше мне кажется, что дело здесь вообще не в секретарях и не в большевиках, а дело здесь в удивительной способности нас всех, рожденных на этой земле, дернуться иногда в сторону нормальной жизни, но тут же повернуться и снова брести по оврагу за каким-то очередным призраком.
И продолжаться это будет до тех пор, пока представительницы прекрасной половины нашего населения не перестанут быть вот такими же наивными козочками, а представители сильной половины – соответственно…
Спасибо за понимание.
Репа и Баренбрикер
Году в шестьдесят шестом товарищ Репа, работник отдела пропаганды райкома партии, решил перейти на службу в КГБ. А хоть простым оперуполномоченным! В зарплате он при этом терял, но уж очень хотелось товарищу Репе еще с детских лет подержать, так сказать, в руках «карающий меч революции». Не получилось. Товарища Репу завернула медицинская комиссия, так как ему не удалось пройти психиатра.
Но через пару лет в КГБ открыли отдел по борьбе со всякими там инакомыслящими, и кого же брать в этот отдел, если не человека, который много лет просидел на культуре и пропаганде, к тому же с детства мечтал…
На медицинской комиссии зануда психиатр опять было заартачился. Но с ним поговорили где следует. И он сказал: «Хорошо. Я дам товарищу Репе справку, что он нормальный. Но учтите: если Репа нормальный, то тогда ненормальные все остальные!» – «А остальные нас не интересуют!» – ответили психиатру. И зачислили товарища Репу в КГБ. И не каким-нибудь оперуполномоченным, а сразу начальником нового отдела. Так что он и в зарплате выиграл. Вот что такое идеологически правильная детская мечта!
Понимая, что Одесса – город специфический и самым главным врагом его отдела является международный сионизм, товарищ Репа вызвал к себе на беседу председателя еврейской общины Ицхака Рувимовича Баренбрикера. И был промеж них разговор, ставший потом легендой.
– Гражданин Баренбрикер! – строго сказал товарищ Репа. – Какие процессы происходят в одесских околосинагогальных кругах?
– Околокаких, вы говорите, кругах? – переспросил престарелый Ицхак Рувимович.
– Повторяю, – еще более строго сказал товарищ Репа. – Какие процессы происходят в одесских околосинагогальных кругах?
– Ах, вот вы о чем… – сказал Баренбрикер. – Да какие там у нас процессы!.. Было бы о чем говорить! Последний процесс был четыре года назад, когда судили Левку – заправщика сифонов. Дали ему полтора года, можно сказать, ни за что… А с тех пор нету у нас вообще никаких процессов! Все наши евреи живут тихо. Соблюдают социалистические законы. В смысле: не попадаются. Так что…
– Гражданин Баренбрикер! – совсем уже строго перебил его товарищ Репа. – Вы что, не понимаете, о чем я вас спрашиваю? Я руковожу отделом по борьбе с вражеской идеологией!.. Хорошо, поставим вопрос по-другому. Какова обстановка в одесских околосинагогальных кругах?
– А вот это, гражданин начальник, – оживился Ицхак Рувимович, – вопрос очень даже животрепещущий! Обстановка в одесских околосинагогальных кругах, я вам скажу, антисанитарная! Около синагоги, да и вокруг, кучи мусора. Дворники подметают спустя рукава. Мы уже жаловались участковому милиционеру, но и он не реагирует. Вот если бы вы, гражданин начальник, помогли нам решить вопрос с этим мусором… То есть я имею в виду не милиционера! Упаси господи! А… хотя и его тоже. То мы бы уж вам…
– Баренбрикер! – окончательно разозлился товарищ Репа. – Вы что, и вправду не соображаете, о чем я с вами говорю? Повторяю: я здесь поставлен, чтобы бороться со всякими гнусными антисоветскими извращениями! В первую очередь – с сионизмом. А ну, отвечайте мне быстро: каковы настроения у евреев, которые приходят в одесскую синагогу?
– Так нужно было так и спросить! – начал быстро отвечать Ицхак Рувимович. – У евреев, которые приходят в одесскую синагогу, настроение очень хорошее! Когда евреи приходят в синагогу, у них вообще всегда настроение улучшается. Я вам больше скажу: вот вы сейчас на меня ругаетесь, настроение у вас плохое. А вот если вы, уважаемый товарищ Репа, каждую субботу будете приходить к нам в синагогу, настроение у вас всегда будет замечательное!
– Да что за чушь вы несете! – взревел Репа, поднимаясь из-за стола. – В самый последний раз спрашиваю вас, Баренбрикер: вы уясняете себе суть задаваемых мною вопросов?
– Уясняю! – ответил Баренбрикер. – Вы спрашиваете у меня, Ицхака Баренбрикера, старого человека, председателя одесской еврейской общины, согласен ли я работать на КГБ.
– Да, – сказал товарищ Репа. – И какой будет ваш ответ?
– Согласен! – ответил Баренбрикер. – Но не имею права.
– Почему?
– Потому что я ненормальный! – И Баренбрикер показал товарищу Репе соответствующую справку, подписанную уже знакомым нам психиатром. – И я вам, опять-таки, больше скажу! – продолжил Ицхак Рувимович. – Кого бы вы ни приглашали к себе на беседу из этих, как вы их называете, околосинагогальных кругов, все вам покажут точно такие же справки, так как мы все ненормальные. Потому что нормальный у нас в городе на данный момент только один человек, а именно – вы. С чем я вас и поздравляю.
На этой мажорной ноте беседа была окончена.
Сердце маклера
– И мы еще жалуемся? – спрашивал, бывало, Лева Рыжак собравшихся за столом, когда общий стон по поводу непомерно тяжких налогов начинал заглушать треск раскрываемых устриц и хлопанье пробок шампанского «Дом Периньон». – И нам еще что-то там тут не нравится?! Да. Нам пока нелегко. Мы, например, не можем еще открыто говорить, где мы берем свои деньги, но зато мы уже можем открыто их тратить! Мы выходим на улицу, оглядываемся по сторонам и видим, что можем свободно купить все, что вокруг нас стоит или движется! Или это уже не прогресс? Или это не то, за что боролись всю свою жизнь лучшие умы человечества? Вы вспомните, что мы имели раньше, ну, в смысле естественных прав хорошо обеспеченного человека? Сплошные же нарушения!
И тут Лева обычно рассказывал всем историю, которая вкратце выглядела примерно так.
Лет пятнадцать назад Лева Рыжак, тогда еще молодой, но уже известный всему городу подпольный маклер, вернулся с работы и чуть не зарыдал на плече у жены.
– Рита! – говорил он. – Сегодня в нашем дворе я видел ужасное: вдову Грудиновкер, нашу соседку, вынесли из ее квартиры и увезли туда, откуда еще никто не возвращался. В реанимационное отделение еврейской больницы!.. Неужели мы потеряем ее – такую светлую, чистую?.. Такую большую!..
– Ты имеешь в виду вдову Грудиновкер? – спросила его жена.
– Я имею в виду ее квартиру! – ответил Лева. – Мое сердце этого не выдержит!
– Но что же мы можем сделать, Лева? – спросила жена. – Мы же не имеем к этой квартире ни малейшего отношения!
– Пока не имеем. Но у меня есть план, Рита. И ты обязана с ним согласиться! Иначе… Иначе произойдет самое страшное, что ты только можешь себе представить!
– То есть что?! – испугалась Рита. – Ты отойдешь в мир иной вместе с вдовой Грудиновкер?
– Хуже! Квартира вдовы Грудиновкер отойдет государству!
Потом Лева еще что-то долго и страстно говорил жене на ухо, но этого уже никто не слышал. Зато через какое-то время его видели в сберегательной кассе, где он снимал с книжки все, что на ней было. А через час он уже разговаривал с врачом еврейской больницы.
– Доктор! – говорил Лева. – Сегодня утром к вам в больницу привезли вдову Грудиновкер…
– Утром?.. – задумался врач. – Что ж… получается, ей осталось жить всего несколько часов…
– Вы что же, ее осматривали?
– Нет. Просто исходя из обычного опыта работы нашего отделения…
– Послушайте, доктор. Я буду платить вам двадцать пять рублей в день, – сказал Лева, – но она должна прожить еще как минимум трое суток!
– Молодой человек, – сказал доктор, – я разделяю ваши чувства… Вы же, наверное, родственник… Но медицина, увы, не всесильна… Тем более в нашем отделении…
– Хорошо, – сказал Лева, – тридцать рублей в день.
– Прекратите! – обиделся врач. – Неужели вы действительно думаете, что к тем больным, за которых нам платят, мы относимся как-то иначе, чем к тем, за которых не платят? Уверяю вас, мы ко всем относимся одинаково. Поэтому я же вам говорю: если утром ее к нам привезли, значит, к вечеру вы уже можете забирать ее вещи…
– Тридцать пять рублей в день! – сказал Лева.
– Я сейчас позову милицию, – сказал врач.
– Пятьдесят!
– Вот это уже другой разговор… С этого и нужно было начинать. Но больше трех суток я вам не обещаю.
– Хорошо, – сказал Лева, – попробуем уложиться.
