Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2

Читал ли ты хотя Жорж Занда?

Да я, кормилец, не учен.

Возможна ль с ними пропаганда!Нам нужно лень забыть и сон,Вступить в борьбу открыто, смело,Нам нужно всем, карая зло,Чтобы в руках горело дело…

У нас сгорело всё село,Так не поможешь ли мне, барин?

Ну как тут будешь солидаренС подобным скифом? Как егоВстряхнуть, чтоб он от сна проснулся?

                 (тихо)Мой барин, кажется… того…Немножко головой рехнулся.

Смущенный странным языком,Мужик пришел в недоуменье,И прогрессиста с мужикомНа этом кончилось сближенье.Один из них пошел домой,Себя беседой растревожа,Другой домой побрел бы тоже,Да дом его сгорел зимой.

223. ПОЛУСЛОВА

Обучена в хорошей школеТы, муза бедная моя!От света, с тайным чувством боли,Желанья жгучие тая,Ты изломала бич сатирыИ сходишь так в мир грустный наш:В одной руке — обломок лиры,В другой же — красный карандаш.Ты тихо песни мне диктуешь,То негодуя, то любя,И вдруг, прервав сама себя,Свой каждый стих процензируешь,И, дрогнув порванной струной,Твой голос слух на миг встревожит,Но только смех один больнойНаружу вырвется, быть может.К чему ж нам петь?                             И я едваРасслушал, затаив дыханье,Ее ответ: «ПолусловаВсё ж лучше вечного молчанья…»

224. ПРОБУЖДЕНИЕ

Зачем его мы разбудили?Зачем обманывали мы?В глубоком сне он, как в могиле,Не отличал от света тьмы,Любви от вечного гоненья,Отвык желать и думать онИ тем был счастлив в сновиденьи,Что наяву считал за сон.И этот сон вы разогнали,Вы разбудили беднякаИ вместо хлеба камень дали,Когда дрожащая рукаЗа подаяньем потянулась.Но берегитесь, чтобы в немНегодованье не проснулось,Глаза не вспыхнули огнем;Тогда, стряхнувши униженье,Он сам себе не будет рад,И те же самые каменьяНа вас обратно полетят.

225. ЗОЛОТОЙ ВЕК

Октавы

Немало развелось теперь людейВсем недовольных — холодом и зноем,Печатью, сценой, множеством идей,Нарядами с нескромным их покроем,Решеньями присяжных и судей,И стариной и новой жизни строем,И русскою сатирой, наконец…Вступись же, сатирический певец,

Скорей за репутацию сатирыИ отвечай: вы правы! мы скромны,Не кровопийцы мы и не вампиры,Но в этом не видать еще вины,Как думают различные задиры.Когда нет зла среди родной страны,Где каждый счастьем ближних только занят,Где без улыбки праздничной лица нет,

Как может быть сатира наша зла?Какие сокрушительные ямбыПридут на ум, когда одна хвалаСама собой ложится в дифирамбы,Когда поэт, как из цветка пчела,Отвсюду мед сбирает, и не вам бы,Друзья мои, скорбеть, что этот медСатире нашей пищи не дает.

Живем мы в век «отчетностей» и съездов,Общественных, обеденных речей,Манифестаций шумных у подъездовИ экономной топки для печей,Прогресса всех губерний и уездов,Где что ни шаг, то всюду для очей —«Отрадное и светлое явленье»,Достойное похвал и умиленья.

Сегодня — где-нибудь народный пир,А завтра шумный праздник юбилеяИ торжество на целый русский мир,Где, от вина и счастия алея,Сливаемся мы в сладкозвучный клир,И никогда такая ассамблеяНасмешки злой — о, боже сохрани! —Не вызовет в печати в наши дни.

Кто ж явится с сатирою бесстыднойСреди торжеств, веселья и утехСмущать в толпе покой ее завидный?Нет, на такой мы неспособны грех.У нас есть только юмор безобидныйИ цензированный самими нами смех,Без всякого ехидства и протеста:В Аркадии сатирикам нет места.

Но все-таки мы смелы чересчурИ говорим с известною свободой;Без страха наш развязный балагурТрунит над бедной финскою природой,На «чернь» рисует ряд карикатур(Над «чернью» смех похвальною стал модой),А иногда, как гражданин-пиит,Городовых и дворников казнит.

До колик мы смеемся иногда,С эстрады клубной слыша анекдотыО плутовстве одесского жида,О мужичке, который до икотыНапился пьян… Всё это без вредаНас развлекает в клубе в день субботы;Тот смех лишь возбуждает аппетитИ нашему веселью не вредит.

Наш юмор безобиден. Скуки радиСтишки запретные мы любим почитать,Мы подтруним над «сильным мира» сзади,Чтоб льстить в глаза и стулья подавать,И наши черновые все тетрадиНаполнены — коль правду вам сказать —Хвалебными посланьями к вельможам…Мы никого сатирой не тревожим.

И это ли не признак, что насталВек золотой? Смех горький затаилсяВ груди людей, и каждый думать сталТеперь: «И я в Аркадии родился!»И потому российский ЮвеналВ Полонского у нас преобразилсяИ начал славить умственный застой,Как делает граф Алексей Толстой,

Который некогда так весел был и боек…— Да, век прошел проселочных дорог,Валдайских колокольчиков и троек,Исчез и крепостник и демагог;Цыганок нет, нет ухарских попоек,А вместе с тем почил на долгий срок,Похороненный с прочими грехами,Наш прежний смех — и в прозе и стихами.

По рельсам чинно ездим мы теперь,Цыганок заменили оперетки,И прогрессистом смотрит прежний зверь;Безумные попойки стали редки,Крепостники, смирившись от потерь,Не могут жить, как прежде жили предки,Повсюду тишь да божья благодать…Откуда же сатиры ожидать?

Сатира с отрицаньем неразлучна,А мы давно девизом запаслись,Что вкруг «всё обстоит благополучно»,И, искренно поверив в тот девиз,Нашли, что и без смеха нам не скучно,А если б даже им мы увлеклись,То этот смех не смех ведь, а скорееХихиканье ливрейного лакея.

226. СКАЗКА О СЛАВНОМ ВИКОНТЕ СЫР-БРИ

Жил да был виконт Сыр-Бри,Жил на воле, в полной холе,От зари и до зариТо гоняя зайцев в поле,То из дома в каждый домРаспуская массу сплетен,И на Невском был заметен,Всем известен и знаком.На столичном горизонтеОн считал себя звездой,И молвы вполне худойНе ходило о виконте.Кто там что ни говориПро его умозатменье,Но в гостиных уваженьеВозбуждал виконт Сыр-Бри.

Вот однажды в небе звездыЛишь зажглись, как фонари,—В близлежащие уездыСобрался виконт Сыр-Бри.Чтоб в пути не сбиться с толку,Взял с собою он компас,Патронташ, рожок, двустволкуИ мещерский сыр в запас.Шел он долго ль, коротко лиПод ночною тьмой небес —Наконец, из поля в поле,Забрался в дремучий лес.Вкруг себя глядит он в оба,Зги не видно, хоть смотри:Настоящая трущоба!..И струхнул виконт Сыр-Бри.

Задрожал, и вдруг из мрака,Словно волк голодный зла,Одичавшая собака,Лая, вышла и легла.Взвел курок он, приложился,Снял двустволку из-за плеч,Вдруг лай пса преобразилсяВ человеческую речь:«Господин виконт, не троньте!Не ровен на свете час:Я припомню о виконте,Помогу ему не раз,Услужу без всякой фальши!..»Постояв минуты три,Вновь путем-дорогой дальшеЗашагал виконт Сыр-Бри.

Вновь идет чрез темный бор он,Тайным страхом одержим;С мшистой ели черный воронВдруг закаркал перед ним.«Что ты каркнул из туманаМне, проклятый вестник зла?» —И навел виконт на вранаРоковые два ствола.«Эй, виконт, меня не троньте!Там, на невском берегу,Я припомню о виконтеИ помочь ему могу».— «Хорошо же! Это словоНе забудь же ты, смотри!» —И путем-дорогой сноваЗашагал виконт Сыр-Бри.

Неудачно шла охота…Уж за ночью день спешит;Вот пред путником болото,А с болота дичь летит.Разом вырвался из грудиУ стрелка невольный крик,Но лесная дичь, как люди,Закричала в этот миг:«Господин виконт, не троньте,Не стреляйте лучше в нас!Мы припомним о виконте,Угодим ему не раз…Пригодится дичь — не трогай!»— «Ну, так черт вас побери!» —И вперед путем-дорогойВновь побрел виконт Сыр-Бри.

Год прошел. Свою газетуИздавать стал наш виконт,Но, создав затею эту,Потерпел везде афронт.Ждет, а пользы нет, однако;Вдруг пред ним, как пред травойЛист, является собака:«Мой совет, виконт, усвой:Лай и вой в своем журнале,Лай на солнце, лай на свет;В том собачьем идеалеСкрыт успех таких газет.Люди глупы; похвала имВ прок нейдет, так ты схитри…»И тогда собачьим лаемЗанялся виконт Сыр-Бри.

Лай изданье спас в ту пору,Но потом всем надоел,И к виконту раз в конторуНочью ворон прилетел.«Ты полемикою жаркой,—Начал вран, — журнал спаси;Как зловещий ворон, каркайПостоянно на Руси;Предвещай беды и горе,Попридерживай прогресс,И тогда в журнальном хореБудешь брать ты перевес.За совет мой благотворныйТы меня благодари!..»И с тех пор, как ворон черный,Каркать стал виконт Сыр-Бри.

Процветает орган новый,Но, исполненный забот,Думать стал виконт суровый:Дичи мне недостает!И тогда свершилось чудо:Только мысль ему пришла,Дичь взялась бог весть откудаИ журнал весь заняла.С этих пор в нем раздаютсяЛай, и карканье, и дичь,И хоть в обществе смеются,Но — как нрав людской постичь? —Всё же орган тот читаютИ в Якутске и в Твери,И ташкентцы восклицают:«Молодец, виконт Сыр-Бри!»

227. «Поэт понимает, как плачут цветы…»