Борис Леонтьев - Похождения штандартенфюрера CC фон Штирлица (Книги 1,3,5,7,8)
- Ну, чего? Не помню я!
- Як же ты не помнишь, Никита?
- А-а! - рассмеялся Хрущев. - Они нам прислали заключение медицинской экспертизы Центральной Лондонской клиники, как щаз помню:
Уважаемый господин Хрущев!
Вашу мочу мы подвергли тщательному анализу. Все в норме. Сахара нет, белков нет!
- А ты говоришь - колбаса! Над нами весь мир ржет! Придурок ты! - Суслов не на шутку рассвирепел.
- Это кто - придурок?! Ты кому такие вещи говоришь?
- Тебе, тварь!
- Ну ты, фраер, заткнись, щас как дам больно!
- Господа, - на чистом русском языке проговорил шофер. - На вас же люди смотрят!
И действительно, по обеим сторонам автомобильной магистрали толпились любопытные американцы c цветами, Пепси-колой, сосисками, сардельками, тушенками, очаровательными проститутками и кубинскими сигарами.
У Хрущева засверкали глаза, когда он увидел транспаранты алого цвета c надписью:
Товарищи, через двадцать лет наше поколение
будет жить при коммунизме!
Догоним и перегоним Америку!
- Сусликов, твою мать! Я не пойму, мы где: в Нью-Йорке, в Москве или еще где?!
- В Штатах мы, в них родимых. Просто эти проклятые капиталисты нашего языка не знают, вот и вывесили КПСC знает что.
- Издеваются, - пробурчал Хрущев.
- Что по этому поводу скажет Кальтенбруннер! неожиданно для себя и для Хрущева сказал Суслов.
- Чего?! - хором прокричали Хрущев и лиловый негр.
- Ой, простите, товарищ Первый секретарь. Это у меня так... просто вылетело, сам не знаю, почему. Наверное, все из-за Штирлица! - и Суслов мирно потупил глазки.
- Смотри у меня, харя! Давно сортир не драил? - Никита Сергеевич зверским взглядом окутал Суслова и влепил ему, просто так, наверное, для порядка, небольшую пощечину.
Суслов расплакался. Хрущеву снова стало скучно и противно, казалось, что этому путешествию не будет конца.
"Ну, Федька, смотри у меня! Я умею сажать не только кукурузу! Я найду на тебя управу!" - Никита Сергеевич еще раз вытер свою лысину и мельком плюнул в морду Суслову, который удивился этому необычайно и заплакал сильнее.
- Плачь, плачь, срачная задница, Нью-Йорк слезам не верит! Эти сытые хари еще будут возносить меня на самые высокие пьедесталы! Я буду учить их строить социализм! - Хрущев посмотрел в окно и наивно заулыбался. Толпа скучных американцев не заметила его улыбки и продолжала c удивительным бесстрастием пожирать сардельки. - Сусликов, твою мать! А выпустили ли почтовую марку c моей xa... физиономией, в честь моего приезда в Штаты?
- Выпустили, выпустили, - заплаканным голосом сказал Суслов.
- Ну и что же?
- "Ну и что же?" - передразнил Суслов.
- Ты чо дразнися? А?! Я тэбе спрашиваю, берут марки-то?
- Не-а!
- Чавось?
- Нет, говорю тебе, не берут! На хрена им, Никита, нужны твои марки! Их и приклеить то никуда нельзя!
- А шо ж, трудно сробить шо ли? Харькни, да клеи себе, на здоровье, хоть на задницу.
- Да плюют то не туда, куда надо...
Хрущев надолго задумался, пытаясь понять, куда это плюют на марку так, что ее невозможно приклеить и почему она из-за этого никому не нужна. "Не понятно, - подумал Хрущев. - Надо спросить у Штирлица. Но что бы по этому поводу скажет Кальтенбруннер? Стоп! Какой еще там Кальтенбруннер? Причем здесь он? И вообще, кто он такой?!"
- А кто такой Кальтенбруннер? - поинтересовался Никита Сергеевич.
- А бог его знает! - сказал приглушенный голос из багажника.
- Кто это? - хором спросили Хрущев и Суслов.
- Так это же я, Пельше.
- Пельше, твою мать, ты чего там делаешь? Полезай сюды! Ты то мне как раз и нужен. Шофер, останови машину! Эй вы, там, оглохли, что ли? Stop car! Stop! I sad, чувырло!
Автомобиль остановился, из багажника вылез дорогой товарищ Пельше. Через минуту c грохотом открылся капот и из-под радиатора начал выползать Борман.
- Здравствуйте, Никита Сергеевич! - поздоровался Пельше.
- Guten Tag! - поприветствовал Мартин Рейхстагович.
- Хиллоу, халлоу! - неохотно поздоровался Хрущев.- Живо в машину, тут люди кругом, еще покалечат не на шутку.
Автомобиль вновь тронулся, дорогой товарищ Пельше начал записывать очередное послание Центра Штирлицу:
"Алекс - Юстасу.
По нашим сведениям установлено, что мы ни хрена не знаем о гражданине Кальтенбруннере. Однако, среди членов ЦК, как зараза, распространяется страшная болезнь, суть которой состоит из двух вещей:
1. При принятии любого важного решения возникает вопрос: "Что по этому поводу скажет Кальтенбруннер?"
2. Кальтенбруннера никто не знает и в глаза его никогда не видели.
Вам необходимо изучить объект, в котором обитает указанный выше субъект и в случае удачи, доставить его в Москву.
Впредь, до особого распоряжения, это задание будет фигурировать в секретных документах ЦК под названием "Брунистская зараза".
Алекс".
- А что вы там делали, в багажнике? - спросил Никита Сергеевич. - И кто это c вами, говорящий по-перуански?
- Так работа же у меня такая, - гордо сказал Пельше. А это Борман! И говорит он не по-аргентински, как вы изволили выразиться, а по-китайски. Он немец английского происхождения, бывший фашист и рейхсляйтер. Хотя Андропов говорит, что он наш человек и работает на его ведомство давно.
- А-а! - протянул Хрущев. - Это тот, который побирался у меня под носом! Дорогой товарищ Пельше, а на хрена он нам?
- Нужен, Никита, нужен! - Пельше тоже стало жарко и он открыл окно.- Я тебе потом расскажу.
Вдруг Пельше увидел плакат c надписью:
Колхозники Техасщины,
Мичиганщины и Примиссисипья!
Дадим трехлетку досрочно!
"Бред какой-то!" - подумал дорогой товарищ Пельше и закрыл окно. От этого плаката ему стало как-то холодно, в глазах появился туман.
Когда автомобиль главы Советского правительства подъехал к Нью-Йорку, Пельше торжественно обратился к Хрущеву:
- Никита, помни, что ты представляешь великую страну! Веди себя достойно, кедами по трибуне не стучи, гопака не пляши! Не матерись... И вообще, веди себя в рамочках.
- Ты кого это, cpaka срачная c хреном безмозглым, учишь? - культурно оборвал его Хрущев. - Я без тебя знаю, как мне себя вести c этими проклятыми янки.
Пельше покачал головой, а Борман приготовил веревочку на его лице застыла улыбка великого мерзопакостника...
Впереди показались бараки, похожие на небоскребы и гордая башня ООН, ни на что не похожая.
ГЛАВА 14. НАД ЧЕМ СМЕЮТСЯ ШПИОНЫ
В эту ночь Штирлиц не спал. Великое потрясение постигло легендарного разведчика. Чудовищные душевные муки одолевали его четкий и холодный рассудок. "Что делала эта грязная фашистская сволочь под карбюратором? Что эти злыдни замышляют? На кого делать ставку? На лысого или на толстого? И что, наконец, означает эта шифровка?" - думал он, сидя на унитазе и читая вечернюю "MORNING STAR".
Но Родина ждала твердых решений от своего кумира и Штирлиц ровно в три часа ночи вызвал радистку.
"Юстас - Алексу.
Все в порядке, против вас никто ничего не замышляет, можете спокойно работать. Товарищу Федору Остаповичу Русову объявлен строгий выговор и лишение квартальной премии, и вообще, этого Kacmpy мы поставили на вид. Так что все негры довольны. Кроме этого, я лично заставил его сожрать сто килограммов "Останкинской".
Кальтенбрунер находится в Берлине, вся информация о нем у товарища Хонекера (говорят, что он, Хонекер, голубой, но мой вам совет: не верить этим слухам. Вы меня понимаете?). В случае необходимости, готов вылететь за ним немедленно."
Юстас".
Через пять минут в номере Штирлица раздался телефонный звонок и кто-то, голосом Никиты Сергеевича, прошипел:
"Алекс - Юстасу.
Ответственность за провокацию при моем выступлении в ООН полностью ложится на вас.
В случае каких-либо инцидентов - получите по роже.
За поклеп на моего друга, товарища, партнера и брата товарища Хонекера ответите по всем статьям, в том числе и по двести семнадцатой.
Алекс".
- Слушаюсь, товарищ Первый! - отрапортовал Штирлиц, но, услышав короткие гудки, добавил: - Дебил, тебя еще, лысый, научат говорить со мной!
Молодая радистка услужливо на подносе принесла Штирлицу банку тушенки. Максим Максимович подобрел, Хрущев стал ему неинтересен.
- Тебя как звать то? - участливо спросил Штирлиц, поглаживая грязной рукой нежное бедро девушки.
- Так... Маруся же я.
- Маруся! Это хорошо! Ну что ж, Маруся, давай-ка займемся тем, чем все нормальное человечество занимается в это время! полковник Исаев украдкой посмотрел на часы. Стрелки показывали 3.20. Штирлиц разделся и прижал к себе груди девушки, смущенная радистка кокетливо прошептала "Не надо!" и полностью отдалась.
В это время Шлаг, лежащий под ванной в номере Штирлица неожиданно для себя проснулся. Быстро умывшись, он здесь же, под ванной, одел новую сутану и пополз к Штирлицу.
