Тадеуш Доленга-Мостович - Карьера Никодима Дызмы

Дызма попытался было перед сном оценить события прошедшей ночи, но шум в голове и непрестанная икота так замучили его, что он махнул на все рукой и повалился в постель.

Проснулся он с головной болью. День был в разгаре. Никодим обнаружил, что слал во фраке и в брюках — костюм напоминал теперь тряпку. Он был зол на себя; впрочем, вчерашняя попойка в обществе Вареды и двух влиятельных чиновников могла облегчить ему доступ к министру.

Никодим вспомнил, что должен быть сегодня на обеде у Пшеленской. Необходимо распорядиться, чтобы отутюжили костюм.

Куницкому Никодим послал телеграмму, сообщив, что вынужден задержаться в Варшаве из-за отсутствия министра.

К Пшеленской он отправился в автомобиле: окна ее квартиры выходили на улицу — возможно, кто-нибудь заметит машину, а это для него весьма существенно.

Откровенно говоря, Дызма не очень-то представлял себе, о чем говорить с теткой Понимирского да еще с каким-то там Кшепицким, а главное — не видел смысла в таком разговоре. Он согласился прийти просто из любопытства, просто потому, что его привлекало посещение великосветского дома.

Переступив порог, Дызма сразу понял, что впервые побывал в этом доме при необычных обстоятельствах. Теперь здесь царили порядок и тишина и все было исполнено внушительного благообразия. Правда, с коборовским домом эта квартира сравнения не выдерживала, но было здесь что-то неуловимо-приятное, и это еще больше импонировало Дызме.

Лакей распахнул перед ним дверь в гостиную, несколько минут спустя появилась пани Пшеленская. На этот раз она выглядела как настоящая светская дама. Вместе с ней вошел мужчина лет тридцати пяти.

— Пан Кшепицкий! Пан Дызма! — познакомила их Пшеленская.

Кшепицкий галантно раскланялся. Его небрежная повадка и слегка гнусавый голос сразу же не понравились Никодиму. Он должен был, впрочем, признать, что Кшепицкий хорош собой и, пожалуй, даже привлекательней секретаря суда в Лыскове, пана Юрчака, который был известным на весь уезд сердцеедом.

— Очень рад, что мне выпала честь познакомиться с вами. Я имел удовольствие столько слышать о вас, — заявил Кшепицкий и сел, высоко поддернув брючину.

Этот человек сразу показался Никодиму хитрым и неискренним, и Дызма решил, что будет начеку. Поэтому он уклончиво ответил;

— Люди как люди — всегда что-нибудь скажут.

— Извините меня, — заметила пани Пшеленская, — но я только от пана Кшепицкого узнала, какой вы замечательный политик. К стыду своему должна признаться: мы, женщины, в политических вопросах — невежды.

— О, зачем преувеличивать, — возразил Кшепицкий и поддернул другую брючину.

Дызма не знал, что сказать, и только откашлялся. Выручил его лакей, доложив, что кушать подано. Во время обеда Пшеленская и Кшепицкий, которого та называла то по фамилии, то просто Зызей, стали расспрашивать Дызму о том, что происходит в Коборове. Пшеленскую интересовало в основном отношение «этой несчастной Нины» к брату и мужу, меж тем как Зызя забрасывал Никодима вопросами о доходах Куницкого, о состоянии Коборова. Дызма старался отвечать как можно короче, чтобы ненароком не выдать свою неосведомленность в этих вопросах.

— Не будете ли вы добры сказать, явственна ли болезнь Жоржа, можно ли думать о признании его правоспособным?

— Как вам сказать… Конечно, он сумасшедший, но, может быть, он сумеет какое-то время держать себя в руках…

— Совершенно верно, — подхватила Пшеленская. — Его болезнь состоит именно в том, что у него ослабевают сдерживающие центры; но если он поймет, что это необходимо, я думаю, на какой-то срок он сможет держать себя в узде.

— Пожалуй… — промямлил Дызма.

— Опасаюсь только, — продолжала Пшеленская, — что Нина не согласится с нашими планами.

— Ну, — пожал плечами Кшепицкий, — зачем ей знать о них? Сделаем все потихоньку. Самое главное — найти ходы в министерстве юстиции, но об этом беспокоиться нечего, раз судьба послала нам в союзники пана Дызму. Не так ли?..

— Ах, как замечательно, что вы, коллега Жоржа и его друг, встретились с ним именно теперь! — воскликнула пани Пшеленская.

Пить кофе перешли в маленькую гостиную. Кшепицкий вынул блокнот и карандаш.

— Я позволил себе приготовить нечто вроде коротенького доклада, — начал он. — Разрешите?.. Так вот: в общих чертах дело представляется следующим образом. Нам известно, что аферист по имени Леон Куник, шестидесяти шести лет, сын прачки Геновефы Куник, родом из Кракова, который подозревался в свое время в скупке краденых вещей — это зарегистрировано в актах львовской полиции, — занимался ростовщичеством и впоследствии, уже будучи ростовщиком, опутал семью Понимирских и с помощью обмана лишил ее состояния…

— Пани Куницкая, — прервал его Никодим, — утверждает, что обмана здесь не было.

— Ну, конечно… Но каждый факт можно истолковывать по-разному. Хе-хе-хе… Если прокурор получит надлежащую инструкцию, ему будет ясно, как поступить. Кроме того, мы знаем, что Куник девять лет тому назад получил новое удостоверение личности и сменил свою фамилию на «Куницкий», вписав в бумаги имя отца. Это уже явное беззаконие. Далее. Всем нам известен его процесс о поставке шпал. Тогда, к сожалению, не было доказано, что этих шпал в действительности не существовало. Куницкий добился оправдания с помощью документов, подтвердивших его невиновность, но сомнений нет: эти документы он приобрел нечистым путем… Железнодорожный чиновник, который их выписал, впоследствии бежали как в воду канул. Все это можно откопать и снова представить суду. Как вы полагаете?.

— Разумеется! — воскликнула Пшеленская.

— Мне тоже так кажется, — вставил Дызма, с недоверием глядя на Кшепицкого. Вспыхивающие в продолговатых глазах огоньки, постоянная игра мускулов на лице, острый профиль — все это производило впечатление настороженности, постоянной готовности к контрудару. Кшепицкий облизал кончиком языка верхнюю губу и добавил:

— Самое главное — отобрать у него Коборово. И тут начинаются трудности. Юридически его владелицей является пани Нина, а она на это не пойдет.

— Да, надо думать, не пойдет… — согласился Дызма.

— Поэтому, — продолжал Кшепицкий, — у нас остается единственный выход: Жорж должен подать на Куницкого прокурору жалобу, в которой будет выдвинуто обвинение, что Куницкий заставил его сестру дать ложные показания…

— Гм…

— Выдвинуть такое обвинение Жорж сможет лишь тогда, когда будет признан правоспособным. Поэтому следует добиться от судебных властей разрешения вторично исследовать психическое состояние Жоржа! Я советовался с адвокатом. Тот говорит, что такое переосвидетельствование в принципе допустимо. Надо только, чтобы об этом попросил кто-нибудь из родственников Жоржа.

— Я — ни за что на свете! — запротестовала Пшеленская. — Ни за что! Хватит с меня неприятностей. Только мне недоставало, чтоб мое имя трепали в газетах…

— Прекрасно, пани Фина, — ответил Кшепицкий, которого этот разговор начал раздражать. — Значит, вы считаете, что это сможет сделать Нина?

— Нет, — заявил Дызма, — Нина пальцем не шевельнет.

— А у Жоржа больше нет родственников, — заметил Кшепицкий и поднял вверх указательный палец с непомерно длинным и холеным ногтем.

— Все равно не буду вмешиваться в это дело… Все равно…

Лицо у Кшепицкого сделалось злым.

— Ладно, — сказал он сухо. — Значит, не о чем говорить. Тем самым вы поставили крест на тех сорока тысячах, которые Жорж должен вам и мне, и крест на замужестве Бибы Хульчицкой.

Наступило молчание.

— Жаль только, — добавил Кшепицкий, — что нам пришлось побеспокоить пана Дызму.

— Не могу, право, не могу! — упорствовала Пшеленская.

— Не горит! — заявил, подумав, Никодим. — Можно и отложить дело.

— А тем временем найдется какой-нибудь выход, — добавила с облегчением пани Пшеленская.

Кшепицкий вскочил.

— Тем временем, тем временем! А тем временем мне нужны деньги до зарезу!..

— Я постараюсь что-нибудь найти для вас, — промямлила в нерешительности Пшеленская.

— Ах, опять каких-нибудь пятьсот или тысячу злотых! — махнул рукой Кшепицкий.

Пшеленская покраснела.

— Может быть, отложим этот разговор до другого раза. Не думаю, чтоб это интересовало пана Дызму.

— Извините, — буркнул Кшепицкий.

— Разрешите еще кофе?

Разлив по чашкам кофе, Пшеленская заявила:

— Может быть, вы, пан Дызма, сможете повлиять на Нину? Если она терпеть не может мужа… Пан Дызма похож на человека, который умеет одолевать любые преграды, влиять на любой характер…

— Конечно, но какая ему выгода, — не без цинизма заметил Кшепицкий.

— Но, Зызя, — возразила Пшеленская, — пан Дызма — друг Жоржа, не правда ли? А этого, я полагаю, достаточно.