Авраам Покой - Сборник эссе
Мне крайне трудно было понять, зачем многие пишут и читают эту вялую гадость, лишенную малейших проблесков тепла. Размышляя над этой загадкой, я съел весь белый шоколад в доме и был вынужден лично ехать за ним в город (секретариат в разъездах). Джип чуть не вылетел в кювет на обратном пути, но зато у Космоса появилось разумное объяснение происходящего.
Дело в том, что уэбги — и те, кто пишет, и те, кто восторгается написанным — были выведены в условиях полуразвалившейся, но еще действующей европейской семьи XX века, в которой еще жили вместе, но уже с трудом друг друга терпели. В итоге возникло поколение, еще не знающее одиночества, толкающего к любви, но уже не переносящее минусов общежития людей.
Выросли, говоря коротко, инертные типы, задыхающиеся вблизи любого настоящего чувства (а настоящее чувство всегда слишком велико для одного). Как положено капризным детям, уэбги склонны раздувать свой жалкий личный опыт до обобщений глобальных масштабов. Выгнав свои семьи или попросту не обзаведясь ими, уэбги взамен приобрели массу свободного времени для описания странно реальных вульв и чтения о них.
Странно реальный вульвизм как литературный жанр вполне достоин своего названия. В нем выражено всё: и их негуманоидная отстраненность от реальности, выдающая инопланетное происхождение авторов, и и органическая неспособность любить (ни один нормальный мужчина, глядя на женщину, не подумает о странно реальной вульве). И, наконец, претензия на правду жизни, оправданная непонятно чем. Я специально проверял: ни один из авторов-уэбгов не сидел в зиндане, не воевал за Родину, не подвергался преследованиям за веру, не подымался из нищеты, не брал на воспитание сирот и еще много чего «не». Один из них, правда, пару лет просидел на упитанном французском пособии по безработице, оплаченном трудом загруженных работой усталых папаш в самой Франции и ее многочисленных экономических колониях.
Совершенно очевидно: уэбги презирают Человечество по той же причине, по которой избалованные единственные дети презирают своих родителей. Человечество для них толстая, некрасивая мама с дурацкой прической, которая никогда не отказывала им в доступе к холодильнику и карманных деньгах. Мысль о том, что эта толстая мама тоже хочет чего-то хорошего и, возможно, даже тихонько и чисто мечтает над дамским романом, для них возмутительна. Мама должна А) кормить и Б) заткнуться, пока уэбг в своей комнате описывает очередную странно реальную вульву, посыпанную "не слишком хорошим кокаином". Кокаин в прозе уэбгов непременно должен быть не слишком хорошим. Это, по их мнению, придает написанному жизненность.
Отмечу, что в русской прозе в последние годы появились свои уэбги и свои мастера странно реального вульвизма. Перечислять их ни к чему: достаточно зайти в любой книжный магазин и спросить у девушки-продавщицы в очках, где тут у них интеллектуальная проза.
Я уже слышу возражения: "Но, Учитель! Разве не ясно, что их книги — это вопль отчаяния, попытка призвать человечество образумиться?" Нет, не ясно. Призывали бы, подали бы пример. Но в жизни писателей-уэбгов никакой отделенности от лирических героев у них не наблюдается. Один живет в большой квартире с собакой. Другой снялся в порно из каких-то высоких соображений.
…Да, так о чем бишь я. На вопрос о том, что же я все-таки предпочитаю, Уэльбека или Бегбедера, я отвечаю честно:
— Александра Дюма.
О глобальных аналитиках глобальности
— А вы исписались быстрее, чем я ожидал. — с неизъяснимым превосходством произнес голос в телефонной трубке Истинного Учителя Истины (то есть меня).
— Да? — откликнулся я, откусывая голову подарочного дракончика из белого шоколада.
— Темы пошли совсем мелкие. — голос снисходительно вздохнул. — Любовь, морковь… Я ждал от гиганта мысли чего-то более приближенного к реалиям. Но вы как-то трусливо, ах, простите, я хотел сказать «мудро», обходите действительно важные вопросы. Вы что, не сочувствуете детям Германии решили собственные проблемы и вообразили, что более серьезных тем для анализа, чем жизнь офисного планктона, не существует?
— Подскажите. — попросил я.
— Путинский третий срок и застой. Вы боитесь прогнозировать, к чему это приведет?
На этом месте я быстро отнял трубку от уха и наложил на нее защитный знак. С Глобальной Аналитикой Глобальности лучше не шутить. Передается она вербально, а излечившихся — единицы. Она великолепно выполняет свою античеловеческую задачу: инфицированная личность бросает заниматься самовоспитанием, ложится на диван, выстраивает целый заоконный мир одной силой своего небогатого воображения и принимается ему прорицать. А нередко еще и предписывать необходимые действия.
Следует сказать несколько слов о происхождении ГАГ. Она встречается повсюду, но особенно затяжной, пандемический характер имеет там, где сидяе-лежачее читательство, по сути являющееся формой обычной лени или, в лучшем случае, досуга, отчего-то имеет статус занятия. То есть на пост-советском пространстве.
Не нужно понимать меня извращенно — Космос всеми созвездиями за эрудицию. Но хронические читатели эрудитами, как правило, не являются — ибо эрудит есть понятие активное. Эрудит использует то, что знает, в практических задачах жизни. Хронический же читатель формулу "я занят, я читаю" использует как репеллент от насущных требований быта: помыть окна, согнать пузо, возлюбить супруга, просто сделать что-нибудь полезное и придумать что-нибудь новое и интересное.
В конце прошлого века на восточноевропейскую почву хронического читательства века выпали драконьими зубами архивные Глобальные Концепции, до того мирно циркулировавшие в замкнутых ареалах западных кампусов. Итог — сегодня трудно найти уголок, где не оказалось бы носителя какого-нибудь штамма Глобального Анализа Глобальности.
Вне зависимости от того, кто какую концепцию подцепил, жертвы ГАГ немедленно укладываются на диван и принимаются прорицать миру, воссозданному ими за окном. Проф. Инъязов со свойственной ему тягой к классификаторству и неологизмам пробовал разделять больных на «тойнбинутых», «сбжезинивших» и пр., но я рекомендовал ему поберечь силы. Всё равно все это — варианты одной болезни: их миры одинаково напоминают игры в цивилизацию, где стоит послать условных крестьян на свободное место — и там вырастают одинаковые ромбики полей, а совершенно одинаковые рыцари с одинаковой скоростью прорываются меж одинаково сопротивляющихся укреплений противника.
В реальном мире не найти и двух одинаковых горчичных зерен, не говоря уже о людях, а паче того толпах или эпохах. Поэтому все концептуальные прогнозы издревле неизменно проваливаются (желающий возразить пусть приведет мне действительно сбывшийся прогноз будущего, сделанный лет хотя бы за десять до его наступления). Но глобальным аналитикам глобальности такие мелочи, как тотальное непопадание Концепций Реальности в саму реальность, не мешают.
"Восточное мировоззрение изначально противостоит западному, ибо" — вещает один, знать не желающий, что верующие южнокорейцы в большинстве своем в последние десятителия перешли в американский протестантизм. "Всякая империя держится тысячу лет, как известно" — вещает другой, забывший, сколько лет существует империя Японская и сколько просуществовала империя Александра Великого. "Как пишет Тойнби!" — возглашает третий, упустивший из виду, что Тойнби вообще-то предрекал в холодной войне победу социализму и был бы сильно удивлен ее исходом.
Подобно кухонным спортсменам, инфицированные ГАГ оперируют какими-то абстрактными футбольными терминами вроде «Путина», «атлантистов» и «пассионариев», рисуют схемы, оценивая дриблинг талибов и прогнозируя ситуацию у ворот французов. Объясняют друг другу, кого стоит ставить в полузащитники — хотя это все не окажет ни малейшего влияния на Путина, как не оказывает на Хиддинка.
Необходимо добавить еще один мазок к портрету заболевания. Подцепившие ГАГ интуитивно, но совершенно точно чувствуют, что именно из-за Путина (преподавания ОПК в школах, петросяна по телевидению, арабов в парижских пригородах и янки в Ираке) они не могут начать достойно обращаться с ближними, купить в дом штангу и бросить заниматься чепухой. Им почему-то кажется, что неустроенность их жизни вызвана некими могучими внешними процессами, а не тем, что они сами ведут себя как попало.
Каждый из них, кроме незначительного процента инвалидов, может стать атлетом, полиглотом, любящим супругом и заботливым гражданином. Но им не до того. Они заняты. Они объясняют друг другу до хрипоты, к чему приведет интернетизация мира и что случится, когда иссякнет нефть. Это дает им основания считать, что повседневная этика их собственной жизни — фигня по сравнению с теми безднами, которыми они ворочают в мировом масштабе.
