Павел Асс - Фронты
Княжна Машенька любила любить, но не всех. Она выбирала самых выдающихся офицеров, которые пользовались определенным успехом, уважением или громкой славой. При этом, ее претендент обязательно должен был быть офицером Ставки - Машенька была чистоплотна.
В свое время избранниками Машеньки являлись: пилот Румбель, однажды нагадивший во время смотра гарнизона прямо у своего Аэроплана; адмирал Нахимович, умевший хвастать своими подвигами у женщин настолько, что появились даже своего рода присказки: "А вот адмирал Нахимович ее бы сделал..." или "то ли дело вставил бы адмирал Нахимович..." - и подобное. На поверку адмирал оказался, справедливости ради, импотентом. Выяснив это, княжна разочаровалась в сплетнях и не верила уже ничьим поручительствам, даже Снасилкиной-Шестью.
Самым последним кавалером, в которого была влюблена Машенька, был полковник Легонький. Будучи в Отсосовске проездом, он оставил княжну в слезах. "У него не только легонький, но и весьма маленький", - печально заметила она и надолго перестала интересоваться мужчинами, обходясь обществом одной увлекающей горничной.
В описываемый момент уже увядающей княжной интересовались двое - поручик Адамсон и подпоручик Хабибулин. Последний, в отличие от своего соперника, был просто близорук.
Когда поручика Адамсона по очевидной ошибке произвели в начальники гарнизона, он стал держать себя большим франтом: на улицах обзывал горожан быдлом, а худых солдат - педерастами. Даже с офицерами держался весьма заносчиво, и при случае бил по лицу.
Теперь Адамсону, понимал и сам Адамсон, для утверждения авторитета просто необходим роман с какой-нибудь влюбленной барышней. Тут выяснилось, что от природы поручик ленив и совершенно не способен оказывать знаки внимания даже такой доступной даме, как княжна Машенька. Лишь иногда, встречая ее где-нибудь в обществе, он предлагал ей ночь страсти, на что Машенька смущалась, не понимая какую конкретно ночь имеет в виду уже обожаемый ею поручик.
Поведение Адамсона вызывало возмущение подпоручика Хабибулина. Прекрасно сознавая, что должность начальника гарнизона декларативна, ибо город никогда не имел до этого ни начальника, ни самого гарнизона, подпоручик все же жутко завидовал Адамсону. Если присовокупить к этому, что Хабибулин ухаживал за Машенькой шестьдесят пять дней, нет ничего удивительного, что ему не нравилось, когда поручик матерится в обществе, в том числе и при самой княжне. Утонченная душа Хабибулина обливалась кровью и потом. Он мечтал вызвать поручика на дуэль, но, как мы уже упоминали, был близорук и не видел дальше своих гинеталий.
Очков подпоручик не носил из стеснения, предвидя издевательства офицеров. Он стал нервным, бросил пить сидр, курить, дал себе слово не выражаться нецензурно и купил после выдачи жалованья толстенный толковый словарь. В нем-то он нашел, что "либидо" есть половое влечение, и ударение при этом надлежит ставить именно на втором слоге.
Заявить об этом открыто судье Узкозадову или показать словарь офицерам Хабибулин не решался. Страдая, подпоручик теперь часто уходил на берег реки Течки, где и сидел с удочкой, вперив растроенный взгляд на плывущие фрагменты навоза по мутной воде. В эти минуты Хабибулин вспоминал какие-то сентиментальные рассказы, читанные им в детстве, про женщин, упорных и не всегда дающих сразу. Подпоручик как-то целую неделю вполне пристойно приставал к Машеньке, но ничего не добился. Он стал сомневаться даже в том, что в речке водится рыба. В этом он был недалек от истины. Никакой рыбы в Течке не было. Почему? - авторам неприятно говорить об этом...
С каждым днем злоключения подпоручика Хабибулина нарастали. Как-то он сошелся и завел дружбу с капитаном Малокайфовым, купил у него три пчелиных (бесплодных) улья и поставил их в саду своего дома. Озверевшие без матки пчелы разлетелись по всему городу и однажды укусили в зад, находящегося в сортире, судью Узкозадова. Этим подпоручик нажил себе злейшего, опасного и высокопоставленного врага, чему очень удивлялся - он так хотел жить по-новому, по-хорошему.
Между тем, если Хабибулин все больше и больше отдалялся от Высшего света Отсосовска, то Адамсона все чаще стали сравнивать по наглости с Хоррисом и по пошлости с поручиком Бегемотовым.
Бегемотов, кстати, исчез дней десять тому назад, по городу поползли слухи, что он был отправлен с Секретным заданием к самому Императору, и многие (замужние и одинокие) дамы уже перестали предохраняться, находя в этом угрозу для замужних и одиноких в Отсосовске.
32.
Необязательный барон Хоррис так и не вспомнил о своем приятеле Бегемотове. Более того, вернувшись с Фронтов и переночевав с Блюевым у одного знакомого офицера, он даже не удосужился зайти к себе домой. Он так и не узнал, что дом его опечатан, а все имущество по приказу куда-то выбывшего частного пристава Хрюкова описали и растащили пьяные и преимущественно бородатые дворники.
Здесь следует сказать, что со дня посещения бароном игорного дома госпожи Снасилкиной-Шестью, он ни разу не покинул этих гостеприимных стен, ночуя и постоянно напиваясь в офицерском клубе. Барон ходил по этим этажам вечно непроспавшимся, небритым и немытым в ванне. Он стал доподлинным образом напоминать полового Ивана, их стали путать, и были случаи, когда от него просто воняло. В такие дни Хоррис устраивал в офицерском клубе пьяный дебош или мордобой. Свалившись на Фронтах с дерева, барон кажется повредился в уме, поскольку забыл, где он живет, есть ли у него имущество, друзья. Он забыл все, кроме своего имени, мужского пола и места, где прятал недопитый сидр.
Изредка барона Хорриса все же посещали видения драки в госпитале после ранения и переодетого подпоручика Бегемотова, но и это быстро исчезало после очередного запора.
33.
Избитый за жульничество в начале второй части пилот Румбель уже давно находился в госпитале, снимавшем помещение в подвале солдатского борделя. Недели две он провалялся в белой горячке, оглашая палату громкими стенаниями, зато потом он принимался бредить и, между прочим, разболтал сценарий соблазнения княжны Машеньки во всех позициях, а также все известные ему системы крапления карт.
Санитары, ругавшие последними словами невменяемого пилота, при этих откровениях брались за карандаши и бумагу. Только из-за этих минут они не удавили Румбеля.
Когда пилот Румбель оправился, госпиталь посетила благотворительная делегация от благородного офицерства. По этому случаю Блюев, жутко опасаясь за свою жизнь, протащил в палату ящик с сидром. Ящик оказалася лишним спиртного было сколько угодно, хотя это и трудно себе представить.
В составе делегации присутствовал адмирал Нахимович. Он подарил пилоту на память тот самый бронзовый канделябр с одним сломанным подсвечником. Поручик Адамсон нагло проник в кабинет главного врача, выволок оттуда письменный стол, и друзья сели писать пулю в палате Румбеля, по временам свертывая толстые цигарки из лежавшей на столе истории болезни пилота. Офицеры поднимали полные "горы" и бокалы.
В тот день игра затянулась за полночь - шли глухие распасы, хотя в палату уже заглянула луна и стали слышны трели болезненных соловьев, которым тоже почему-то не спалось. Соловьям вторил чей-то плаксивый голос. Это голосил под окнами княжны Машеньки поющий серенады и пока еще не арестованный подпоручик Хабибулин, отбивая при этом такт ногой по забору. Машенька накануне снова согласилась отдаться поручику Адамсону и теперь тщательно помылась, уложила волосы и начинала уже отдаваться одна, поскольку поручик Адамсон непростительно задерживался.
Княжна сморилась только к рассвету, подумала "ну вот, зря помылась", и уснула калачиком в кресле. Но не надолго.
Разбудил ее жуткий вопль из госпиталя со стороны реки. Это был предсмертный крик пилота Румбеля. Вбежавшие в палату Румбеля санитары обнаружили его однозначно и абсолютно мертвым, с подаренным подсвечником, торчащим из головы. Адмирал Нахимович сидел рядом с покойным на кровати, держа в руках остатки канделябра.
- А вы что, не знали? Он же шулер! - устранял недоумение санитаров адмирал. - Он и сегодня не удержался!
- Не удержался и рука его дрогнула, - пробормотал один из санитаров.
- Упокой, господи, - перекрестился другой, зажег свечку и сунул ее в торчащий из головы поверженного Румбеля канделябр.
Все обнажили головы. Блюев, Адамсон и адмирал Нахимович ушли, не дожидаясь выноса тела. Адмирал Нахимович потом вернулся и, дождавшись подходящей минуты, унес полюбившийся ему канделябр.
- А мне, господа, пришла такая фишка! - вздохнул он на воздухе.
Выкурив под луною по сигаре и обсудив все несыгранные мизера и не взятые лапы, офицеры разошлись по домам.
Только теперь поручик Адамсон вспомнил, что обещал зайти к Машеньке на чашку турецкого чая, и ему стало прегрустно. Конечно, они неплохо разрядились сегодня ночью, но лучше бы он провел некоторое время и у княжны. Да что говорить! - везде хорошо, где нас нет...
