Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2

211. НАСУЩНЫЙ ВОПРОС

Молчи, толпа!.. Твой детский ропотТревожит мирный сон гражда́н.Ужели был напрасно данТебе на свете долгий опыт?..Тебя, капризную толпу,Ведем мы к истине, к науке,И, яркий светоч взявши в руки,Твою житейскую тропуМы озаряем блеском знанья.Среди блестящего собраньяМы проливаем много слез,Слагая речь за бедных братий,За всех, кто много перенесОбид, гонений и проклятий.Твои невзгоды и тоскуМы чтим в созданиях поэта,И среди земского советаДаем мы место мужичку;Всему, что сиро и убого,Мы сострадали столько раз,И Ломоносова дорогаОткрыта каждому из вас.Чего ж вам надо? Не робея,Вкушайте знанья сладкий сок:Сплетем лавровый мы венокДля гениального плебея,И — будь он селянин простой —Пред ним преклонимся мы дружно.Чего же вам, безумцы, нужно?Того ль, чтоб дождик золотой,Как манна, падал прямо с неба,Балуя праздностью народ?Чего же вам недостает?Чего ж хотите?..

              Хлеба! Хлеба!..

212. «На борзом коне воевода скакал…»

На борзом коне воевода скакал             Домой с своим верным слугою;Он три года ровно детей не видал,             Расстался с женой дорогою.

И в синюю даль он упорно глядит;             Глядит и вздыхает глубоко…«Далеко ль еще?» — он слуге говорит.             Слуга отвечает: «Далеко!»

Уж стар воевода; скакать на коне,             Как прежде, он долго не может,Но хочет узнать поскорей о жене,             Его нетерпение гложет.

Слуге говорит он: «Скачи ты вперед,             Узнай ты, всё ль дома здорово,С коня не слезая, у самых ворот,             И мчись ко мне с весточкой снова».

И скачет без устали верный слуга…             Скорее ему доскакать бы…Вот видит знакомой реки берега             И сад воеводской усадьбы.

Узнал обо всем он у барских ворот,             И вот как опущенный в водуПечальные вести назад он везет,             И жалко ему воеводу.

«Ну, что?» — воевода скрывает свой вздох             И ждет. «Всё в усадьбе исправно,—Слуга отвечает, — лишь только издох             Любимый ваш сокол недавно».

«Ах, бедный мой сокол! Он дорог был мне…             Какой же с ним грех приключился?»— «Сидел он на вашем издохшем коне,             Съел падаль и с жизнью простился».

«Как, конь мой буланый? Неужели пал,             Но как же погиб он, мой боже!»— «Когда под Николу ваш дом запылал,             Сгорел вместе с домом он тоже».

«Что слышу? Скажи мне, мой терем спален,             Мой терем, где рос я, женился?Но как то случилось?» — «Да в день похорон             В усадьбе пожар приключился»…

«О, если тебе жизнь моя дорога,             Скажи мне как брату, как другу:Кого ж хоронили?» — И молвил слуга:             «Покойную вашу супругу».

213. ПРАЗДНИЧНАЯ ДУМА

Христос воскрес! Я помню времена:Мы этот день с волненьем невозвратнымВстречали кружкой доброго винаИ честным поцелуем троекратным.Пылал румянец юношеских лиц,В речах срывались искренность и сила,И общее лобзанье свято было,Как чистый поцелуй отроковиц.Но шли года. Редел кружок наш тесный,Жар юности в друзьях моих исчез,И не с кем встретить праздник наш воскресныйИ некому сказать: Христос воскрес!..

Христос воскрес! Напрасно ждать ответа…Одних уж нет, другие далеко,Среди снегов, где северное летоТак сумрачно, так грустно-коротко.К другим же, изменившим нам собратьямЯ только сожаленье сохранюИ грязным их циническим пожатьемСвоей руки теперь не оскверню.Их воздух — заразительней больницы…Скорей пойду я в степь иль в темный лес,Где песнями ответят только птицыНа громкий мой привет: Христос воскрес!..

За всех, убитых пошлостью житейской,Ничтожных честолюбцев, медных лбов,За всех льстецов в сиятельной лакейской,Забивших в грязь с усердием рабовИх благородной молодости грезыИ честную, как молодость, любовь,—Не раз во мне вскипала гневно кровь,А на глазах навертывались слезы.Круг бескорыстных, пламенных повесПогиб в среде ничтожной и развратной,И не с кем встретить праздник благодатныйИ некому сказать: Христос воскрес!..

Как после битвы, в сказке древней, витязьМеж трупами живых бойцов искал,Я звал своих: «Кто жив еще? проснитесь!»Но мне никто на зов не отвечал.Лишь от бойцов, любимых мной когда-то,В мой уголок неслось издалекаШипящее проклятье ренегатаИль купленный донос клеветника…Никто связе́й с прошедшим уж не ценит,И недоверчиво смотрю теперь вокруг:Цинически предаст вчерашний друг,И женщина любимая изменит.Куда зовут наука и прогресс,Никто нейдет… Напрасно ожиданье!..И некому сказать: Христос воскрес!И нет людей… Вкруг — мертвое молчанье.

Но, стойте… Чу! мы слышим детский крик:Ведь это наши собственные дети;Их лепет и ребяческий языкВещуют возрождение на свете.Они растут близ вырытых могил,Они детьми уж лучше нас по виду…Признаем же всю немощь наших силИ по себе отслужим панихиду…А ты, под сводом северных небесРастущее, иное поколенье,—Прими в священный праздник воскресеньяМой праздничный привет: Христос воскрес!

214. ВОЙНА И МИР [42]

ПОДРАЖАНИЕ ЛЕРМОНТОВУ («БОРОДИНО»)

И ГРАФУ ЛЬВУ ТОЛСТОМУ («ВОЙНА И МИР»)

— Скажи-ка, дядя, без утайки,Как из Москвы французов шайки,Одетых в женские фуфайки,           Вы гнали на ходу.Ведь если верить Льву Толстому,Переходя от тома к томуЕго романа, — никакомуНе подвергались мы погрому           В двенадцатом году.

Какой был дух в НаполеонеИ были ль мы при нем в загоне,Нам показал как на ладони           В романе Лев Толстой.Тогда славяне жили тихо,Постилась каждая купчиха…Но чтоб крестьян пороли лихо,Застенки были, Салтычиха… [43]           Всё это слух пустой.

— Да, были люди в наши годы,Не мелкой нынешней породы:В дни мира — гордые Немвроды,           Богатыри в войне…Ростов — звезда всей молодежи,Андрей Болконский — диво тоже,Безухой — член масонской ложи,Денисов, Долохов…[44] О боже,           Их вспомнить любо мне!..

Нам Бонапарт грозил сурово,А мы кутили образцово,Влюблялись в барышень Ростова,           Сводили их с ума…Безухой прочь погнал супругу,Послал картельный вызов другуИ, друга ранивши, с испугуЕдва совсем не спился с кругу…           Но вот пришла зима.

Войска французов шли в тумане.Мы отступали… Ведь заране,Как говорится в алкоране,           Наш рок определен.Бояться ль нам Наполеона?Что значат званья, оборона?..Лежит над миром, как попона,Лишь «власть стихийного закона»…[45]           Так что Наполеон?

Но вот и войско Бонапарта:«Посмотрим мы, какой в вас жар-то!..»(Того сражения ландкарта           В «Войне и мире» есть…)Безухой, главный член романа,Явился в поле утром раноИ стал смотреть из шарабана[46]:Полна французами поляна,           И всех врагов не счесть…

Под ранним солнцем блещут ружья…С Безухим не было оружья.Подумал он: «И так ведь дюж я,           Неустрашим, как слон…»Пред ним, как пестрый ряд игрушек,Мелькали в поле сотни пушек,Палаток множество верхушек:В одной палатке, средь подушек,           Лежал Наполеон.

Нетерпеливость обнаружа,Он мыслил: «Русских угощу же!..Лишь только б насморк не был хуже[47],           Я тотчас двину рать,Мюрата с конницею ходкой,И будет мне Москва находкой…»И корсиканец этот кроткийСебе всю спину жесткой щеткой           Велел вдруг растирать[48].

Два дня мы были в перестрелке,С врагом играли, как в горелки;Стрелки шныряли, словно белки,           И прятались во рву.Денисов так вошел в охоту:«О, дайте мне одну лишь роту,И всю французскую пехотуЯ разобью сейчас с налету,           На части перерву…»[49]

Французский лагерь был в тревоге,Что промочил в ненастье ноги,Ступивши в лужу на дороге,           Их «маленький капрал»…У нас же в войске — смех и шутки,Да раздавались прибаутки:«Французы вымокли, как утки,И Бонапарт раз двести в сутки           Чихать от страха стал!..»

На третий день сошлись два стана.Раздался грохот барабана…Взглянуло солнце из тумана           На Бородинский бой.Безухой был в сраженьи этомОдет легко, как будто летом:Вооружась одним лорнетом,Он любовался, как балетом,           Военною стрельбой.

Средь пушек, касок, пик, фуражек,Блестящих блях, стволов и пряжек:«Вот так веселенький пейзажик! —           Сказал Безухой Пьер.—Стрелки французские не метки(Шасспо не знали наши предки),Но всё ж годятся для виньеткиВ иллюстрированной газетке,           Хоть в „Искре“, например…» [50]

Ну ж был денек!.. В дыму сраженья,Конечно, общего движенья,Победы или пораженья           Нам рассмотреть нет сил[51].Война свирепа, как Медуза;Ее описывать — обуза,И здесь моя робеет муза…Лишь видно было, как француза           Безухой князь душил,

Как, распростертый у лафета,Лежал солдат один да где-то,На возвышении, у пикета,           Чихал Наполеон…Как в бенефис к ногам актераЛетят букеты для фурора,Летели ядра очень скоро,Но все кричали вместо «фора»           «Ура!» со всех сторон.

Так бились, верно, только в Трое.Но уцелели в русском строеРомана славные герои,           Не смяли их враги.Себя для «пятой части» [52] холя,Они в Москву вернулись с поля,Лишь только князя АнатоляПостигла в битве злая доля:           Лишился он ноги.

Вот смерклось… Тел кровавых грудуНаполеон встречал повсюдуИ проклинал свою простуду:           «Мой насморк ввел в беду!»Горнисты громко затрубили,И — басурманы отступили…Так, по сказанью новой были,Мы неприятеля разбили           В двенадцатом году.

Да, были люди в наши годы!..И будут помнить все народы,Что от одной дурной погоды,           Ниспосланной судьбой,Пал Бонапарт, не вставши снова,И пал от насморка пустого…Не будь романа Льва Толстого,Мы не судили б так толково           Про Бородинский бой!

215. РЕНЕГАТ