Сью Таунсенд - Признания Адриана Моула
Он предложил мне кофе по-турецки. Не желая показаться провинциальным недотепой, я согласился. Отхлебнув, пожалел, что пошел на поводу моего комплекса неполноценности. Спросил у Твайселтона Пятого, на каких условиях они с Пандорой снимают квартиру.
– Я женат на Пандоре, – ответил он. – Теперь она – миссис Твайселтон Пятая. Это одолжение я сделал ей на прошлой неделе. У Пандоры бзик насчет первых браков, она считает, что они должны скоропалительно распадаться, так что очень скоро мы разведемся. Мы не любимдруг друга, – добавил он. – Откровенно говоря, я предпочитаю представителей моего пола.
– Отлично, – отозвался я, – потому что я намерен стать вторым мужем Пандоры.
Из моего пакета вывалился Ушастик.
– Боже, что это за дивное создание? – заверещал Твайселтон Пятый. Он прижал Ушастика к своей твидовой груди.
– Это Ушастик.
– О, Ушастик, – замурлыкал Твайселтон Пятый, – какой ты красавчик! Нет, сэр, не отрицайте, вы заслужили комплимент!
В комнату вошла Пандора. Она выглядела умной и хорошенькой.
– Привет, миссис Твайселтон Пятая, – поздоровался я.
– А, так ты знаешь, – произнесла Пандора.
– Я могу пожить здесь? – спросил я.
– Живи, – позволила она.
Вот так все и получилось. Теперь я веду семейную жизнь втроем. Если повезет, то скоро мы останемся вдвоем. Навсегда.
Суббота, 18 июня
Утром позвонил домой. Один из инженерных постояльцев взял трубку:
– Алло, Мартин Маффет слушает.
– Мартин Маффет (19)! – обрадовался я.
– Верно. А шуточки про пауков и кочки лучше оставьте при себе.
– Я хотел бы поговорить с моей матерью, миссис Моул, – холодно произнес я.
– Полин! – заорал Маффет, трубка с грохотом упала на столик.
Я услыхал, как мать сначала щелкнула зажигалкой, а уж потом спросила:
– Адриан, где ты?
– В Оксфорде.
– В университете?
– Я не учусьв университете, в этой чести мне было отказано. Если бы у меня был полный комплект детской энциклопедии, то, возможно...
– Только не начинай все сначала. Я не виновата в том, что ты провалился на экзаменах...
– Я остановился у Пандоры и ее мужа.
– Мужа?! – Я живо представил лицо моей матери, сейчас она наверняка походила на оголодавшего пса, которому бросили кусок говяжьего филе. – Кто? Когда? Зачем? – посыпались вопросы. Если издатели журнала “Кто есть кто” вдруг заинтересуются моей матерью – что, впрочем, маловероятно – и захотят узнать, есть ли у нее хобби, то она просто обязана ответить: “Мое хобби – сплетни”; иной ответ был бы позорным лицемерием. – Родители Пандоры знают, что она замужем? – ошалело расспрашивала она.
– Нет, – ответил я, а про себя добавил: “Но они недолго останутся в неведении, правда, мама?”
Днем мы с Пандорой отправились по магазинам. Джулиан Твайселтон Пятый завалился в постель с подшивкой “Медвежонка Руперта”. Когда мы уходили, он крикнул вслед:
– Не забудьте медку, мои дорогие!
Едва оказавшись на улице, я заявил Пандоре, что она должна немедленно начать бракоразводный процесс.
– Прямо сейчас, сию минуту. – И предложил проводить ее в юридическую контору.
– По субботам они не работают, – возразила Пандора. – Играют в гольф.
– Тогда в понедельник утром.
– У меня семинар, – вяло отвечала она.
– В понедельник днем, – настаивал я.
– Пью чай с друзьями.
– А как насчет утра во вторник?
Так мы перебрали все дни недели и принялись за следующую. Похоже, жизнь Пандоры была расписана по минутам. В конце концов я взорвался:
– Послушай, Пандора, ты ведь хочешьвыйти за меня, правда?
Пандора пощупала кабачок (мы находились в овощном магазине), вздохнула и ответила:
– Если честно, то нет, дорогой. Я не собираюсь снова выходить замуж по крайней мередо тридцати шести лет.
– Тридцати шести! – завопил я. – Но к тому времени я могу ожиреть, или облысеть, или потерять все зубы.
Пандора посмотрела на меня:
– Но ты и сейчасне сказать чтобы Адонис.
Я рванул прочь из магазина, в спешке опрокинув горку апельсинов. В начавшейся суматохе (несколько старушек в таком ужасе шарахнулись от раскатившихся по полу апельсинов, словно это были боевые гранаты, а не безобидные фрукты) я не заметил, как Пандора исчезла.
Бросился за ней – и вдруг почувствовал тяжкую длань на своем плече, а затем услыхал рык зеленщика:
– Сматываешься, не заплатив, а? Вы, студентики, мне до смерти надоели. Вечно что-нибудь стащите, но на этот раз я спуску не дам. Сегодняшний вечерок ты проведешь в кутузке, парень.
И тут я с ужасом осознал, что держу в каждой руке по апельсину.
Воскресенье, 19 июня
Мне предъявили обвинение в магазинной краже. Жизнь моя кончена. Теперь у меня есть судимость. И меня уже никогда не примут на государственную службу.
Пандора меня утешает. Она чувствует себя дико виноватой, потому что онаубежала из магазина, забыв заплатить за фунт кабачков, салат, баночку горчицы и пучок зелени.
Ничего не меняется в этом мире. Богатые по-прежнему снимают сливки, а бедным достаются все шишки.
Моул в Управлении охраны окружающей среды
Июль 1989 г.
Понедельник, 10 июля
Сегодня мистер Браун вызвал меня к себе в кабинет, но попал я к нему не сразу, пришлось дожидаться в маленькой приемной. Я отметил, что Браун плохо ухаживал за своим каучуконосом и тот засох. Вид несчастного погибшего растения возмутил меня до глубины души. Я достал из кармана перочинный нож и отрезал все увядшие листья, в результате в горшке остался лишь коричневый потрескавшийся ствол.
– Ко мне! – раздался рык Брауна.
Я вошел в кабинет, хотя собачья команда резанула мне ухо. Браун смотрел в окно, перебирая мелочь в кармане. По крайней мере, я так думаю, что он перебирал мелочь; альтернативная интерпретация этого жеста просто в голове не укладывается. Браун обернулся и свирепо воззрился на меня:
– Я только что узнал некие тревожные факты, касающиеся вас, Моул.
– Меня?
– Именно, – ехидным тоном подтвердил Браун. – Речь идет о ваших предосудительных привычках в отношении пользования уборной. Что вы можете сообщить по этому поводу, Моул?
Хорошенько подумав, я ответил:
– Ничего, сэр. Но если вы о той луже на полу, что образовалась в прошлую пятницу, так это случилось, когда я...
– Не на работе, дома! – резко перебил он.
Я припомнил наш домашний туалет. Но я пользуюсь им, как все мужчины! Или нет? Неужто я совершаю нечто невообразимое, сам того не сознавая? Но если я не сознаю, то откуда Брауну знать?
– Подумайте, Моул. Что у вас за сиденье на унитазе? Говорят, вы хвастались им в буфете.
Я послушно задумался о сиденье, установленном на нашем унитазе.
– Опишите вышеупомянутое сиденье, Моул.
Я нервно теребил перочинный нож. Браун определенно свихнулся. Всем известно, что он бродит ночами по набережным, выискивает ежиков и нашептывает им всякие ласковые слова.
– Хорошо, сэр, – начал я, незаметно пятясь к двери. – Оно деревянное, красновато-коричневое, с медными штырями...
– Ага, красновато-коричневое дерево! – заорал Браун. – Красное дерево! Вы вандал, Моул, враг жизни на земле! Считайте, что вы получили предупреждение об увольнении! Красное дерево относится к самых ценным и редким породам, а вы продолжаете уничтожать его, ублажая свое тщеславие и сластолюбие.
Вторник, 11 июля
Вечером мы с Пандорой глубоко и всесторонне обсудили проблему сиденья для унитаза из красного дерева. Дискуссия закончилась тем, что Пандора с грохотом опустила сиденье и заявила:
– А мне оно нравится, оно теплое и удобное, и я его не уберу!
Я начал проглядывать объявления о найме в “Индепендент”.
Среда, 12 июля
Браун разослал приказ по всем отделам, запрещающий использовать в здании какие-либо аэрозоли. Завтра будет проведена выборочная проверка. Машинистки насупились и грозят бунтом.
Четверг, 13 июля
Весь день разыгрывались драматические сцены: сотрудники отчаянно цеплялись за дезодоранты и банки с лаком, которые у них безжалостно изымали. В четыре часа Браун протрубил победу. В конце рабочего дня из здания высыпала толпа потных людей с обвисшими волосами. Некоторые грозили кулаками небесам и кляли озоновый слой либо его отсутствие. Кто что.
Пятница, 14 июля
День взятия Бастилии.
А теперь у уборщиц начались проблемы! Говорят, Браун прицепил к каждому ведру записку с требованием избавиться от всех химических средств. Миссис Спрогетт, которая убирает у нас в офисе, страшно разобиделась:
– Он хочет вернуться в неандертальские времена, когда пользовались только содой!
