Ирина Сергиевская - Флейтист
- Ну что, Гамлет вшивый? - окликнул меня вдруг Пашка Сидоров. - Что стоишь, в затылке чешешь? Быть иль не быть, решаешь?
- Паша, - потрясенно сказал я. - Вот уж кто меня поражает, так это ты. Ты же с животными работаешь, с чистыми детьми природы! Ведь у тебя в груди должно биться доброе сердце!
Пашка вытащил изо рта хрупкий скелетик кильки и добродушно ответил:
- Так оно и доброе. Чего мы тебе здесь плохого сделали?
- Да, - подхватил Шаранский, - небоевитое у вас какое-то настроение, Сергей Васильевич. Мы вас на ответственную должность выдвинули, а вы тут демонстративно хандрите.
- Неблагодарная пошла молодежь, - констатировал Гинтаревич. - С гнильцой юношество наше. Правда, и раньше случались казусы. Вот, помнится, представлял я на мальчишнике у одного великого князя "Человека-лягушку". Он тоже все хандрил, хандрил... А потом взял да застрелился.
- Дед! - крикнул Тырков. - Заткни свой маразм! Такое дельце провернули, стольких зайцев убили одним снайперским выстрелом!
Тут хвастливо встрял лилипут:
- Так кто стрелял!
- Ну ты, ты, Цицерон наш Демокритович!
- Малюпашечка, дай я тебя расцелую! - пробасила Милица Аркадьевна.
Из магнитофона полилось гнусавое французское пение. Стол сдвинули, предались танцам. Шарманисто зашаркал Гинтаревич, зацокал острыми каблучками лилипут, начала извиваться Люська, Милица Аркадьевна приседала на месте, виляя тазом, Шаранский ходил павлином, тряся плечами по-цыгански... Эх! Эх! Жарь! Жги! Шибче ходи! Давай!... Трясся пол, дрожала люстра. Соседи за стеной, чета Голубицких, решив, видимо, что тут праздник, тоже врубили магнитофон и запели дурными голосами "Мою маленькую мансарду". Не знаю, как я очутился в центре шабаша и ноги мои, независимо от воли, стали вытворять бог знает что, безобразнейшие коленца. Вокруг сновал неугомонный лилипут, по-бабьи взмахивая платочком и взвизгивая "У-ух! У-ух!" Один Николай Иванович каменно сидел на стуле, но и его ноги одобрительно припечатывали в такт "Моей маленькой мансарде":
- Тук-тук. Тук-тук-тук-тук.
Даже его сердце не выдержало. Вот какое это было веселье! Чудился в этом оргическом действе какой-то военный азарт. Казалось, вот-вот из магнитофона грянет удалое: "Готовсь, ребята! Не сегодня-завтра Исмаил возьмем!"...
Лилипут живо вскарабкался на буфет и, встав рядом с сахарницей, запел соло:
- Эх, други мои-и, взглянем на себя объективно! Мы ведь до сих пор не имели никакого размаха как артисты!
- Ох-хо-хо...
- Топтались, понимаете ли, без всяких перспектив на одном месте. Теперь нам светит Рим.
- М-м-м-м!
- А чем, спрашивается, их гастролеры лучше? Да ничем. Разве что туалетами иногда.
- Нам бы такие перышки!
- Да вы меня только пошлите в этот Рим, я еще не в таких туалетах возвернусь!
- О-о-о-о-о!
- Надо, дорогие товарищи, срочно учить язык, а то переводчик - это ненадежно.
- Тс-с-с-с... Николай Иванович тут.
- А собственно, что я сказал такого, Николай Иванович?
- Тук.
- Вот! И Николай Иванович одобряет. Может, мне при незнакомом человеке из какого-то "Интуриста" в Риме неловко будет. А так я сам себе хозяин. Приходим мы, к примеру, в Ватикан...
- Не верится даже...
- ...Который тут папа римский? Интересуюсь я у вас, папа, узнать насчет прогресса общества. Или, к примеру, идем по улице и вдруг какие-то красивые развалины.
- Колизей?
- Я - к хорошенькой итальяночке и выясняю без всякого переводчика, что не Колизей это, а строительство нового стадиона. Или приходим в магазин готового платья. Продавщицы, смазливые римляночки, повыскакивали, кланяются...
Дружный сладострастный клекот заглушил на мгновение солиста. Можно было различить слова, произносимые как заклинания:
- Жилеточка пупырчатая!
- Кюлоты-эластик!
- Пулены-балянсе!
- Кокошник-сицилиани!
Лилипут замахал ручками. Шум стих.
- Дело решенное. Едем. Думаю, не меньше, чем на месяц. В свободные дни смотаемся в Венецию. Она, говорят, тонет. Успеть бы посмотреть!
Женя замолк, покровительственно погладил сахарницу и вдруг запел нежным, игривым дискантом:
- Ка-кой о-бед нам по-да-ва-ли...
- Спагетти! Пицца! - заволновались коллеги.
Савва Покровский ухарски растянул невесть откуда взявшуюся крохотную гармошку, и лилипут продолжал уже под аккомпанемент:
- Ка-ким ви-ном нас у-го-ща-али...
- Кьянти! Кьянти!
- Уж я его пи-ла, пи-ла и до то-го те-перь до-шла...
- С ветерком бы! Да по Аппиевой дороге!
- Что, пра-во, го-то-ва, го-то-ва, го-то-ва... Ах-ха-ха-ха-ха-ха!
- А на будущий год в Париж бы, господи! В Париж!
- Но... т-с-с... об э-том ни сло-ва, молчу-у, молчу!
Дурманящие видения, казалось, выползли изо всех углов комнаты, и прельстительный запах цветов соблазна достиг такой концентрации, что даже каменная душа Николая Ивановича не выдержала. Он тоже хотел в Рим! Он дрогнул, и впервые из его горла вырвалась членораздельная речь:
- Сэ-эрдце ка-ра-са-ви-цы склы-о-нно к из-м-э-э-э-не...
Потрясенное сборище мечтателей отозвалось дружным троекратным:
- Тук-тук-тук!
Бес умиротворенного веселья манил всех вон из квартиры, на уличный простор, чтобы отдаться невинным вечерним забавам - огласить какую-нибудь пустынную площадь веселой песней, покалякать о том о сем с первым попавшимся милиционером, попугать кошек разбойничьим молодецким посвистом.
- Люди! - крикнул я вслед уходящим. - Добрые, хорошие люди! А со мной как же будет? Вы подумали о том, куда денется моя душа? Вы меня убили!
Мой крик не услышали. Только выходящий последним Пашка Сидоров обернулся и добродушно утешил:
- Не волнуйся, Флейтист, перебьешься. Дзанни сказал, что у тебя в "ОВУХе" лапа. Попроси Безбородова, он для твоей души новое тело подыщет. Кураж, мон фис Флейтист! Парад-алле!
Я погасил свет, чтобы не видеть своей разоренной комнаты, и сел на диван. Около ног валялся сломанный в общей пляске чемодан. Ну, все равно. Я мог уехать и без чемодана. Ведь у Котьки Вербицкого должна найтись пара запасных брюк и какой-нибудь пиджачишко. Уехать! Немедленно! Я бросился к телефону, чтобы узнать расписание уходящих в Якутию поездов. Но телефон не работал - шнур оборвал Тырков. Я с ненавистью ударил трубкой по стене.
Ах ты, поганый лицемер! Ведь знаешь, что ни в какую Якутию ты не поедешь! Что тебе там делать, в этой Якутии? Ты уже давно не способен жить среди нормальных людей.
Что же мне оставалось еще? Машетта? Она любила меня, но она была дочерью своего отца. На все, что я скажу ей, она ответит: "Делай так, как велел Дзанни".
Дзанни... Дзанни знает, что надо делать! Где он? Почему не пришел вместе со всеми? Неужели он бросил меня? Неужели он участник всей этой адской жестокой шутки? Отчего он позволил распоряжаться моей душой какому-то Безбородову? И тот ли это Безбородов, о котором говорил "старшой" Дормидошин?
- Эх-хе! - раздался из комнаты дребезжащий кашель. - Тот, тот самый и есть!
Я заглянул в комнату и увидел неясный силуэт за столом. Незнакомец поедал кильки прямо из банки.
Мелькнула спасительная мысль: может, кто-то из своих вернулся, проголодавшись?
Облизав пальцы, незнакомец спросил:
- Что, не ожидал моего визита? Чаю, в твою головенку трезвомыслящую такая идейка не залетала, что Безбородов-то во плоти живет и здравствует? Да ты садись, покушай вот чего-нибудь. Нарзану выпей. А то на голодный желудок совсем спятить можно.
- Спасибо, - покорно сказал я и сел.
Безбородов был реален. Лицо как лицо, никакое. Фигура как фигура. Костюм был непонятно из чего сшит - похрустывал при движениях и шуршал.
- Вы - оборотень? - тоскливо спросил я.
- Вопрос праздный, но затруднительный, - Безбородов поскреб за ухом. - Ты думай, как тебе угодно.
- А если я вас сейчас в окно выброшу? - засмеялся я.
- Меня в окно, а я - в дверь. Меня в дверь, а я - в окно. Я тако-ой! Обчество люблю.
Он покачался на стуле и сказал с важностью:
- Знай, раззява, тебе выпал редчайший шанс пролезть в Кабинет Бессмертных Душ!
- Ну, значит, я сошел с ума, - облегченно вздохнул я.
- Безумству храбрых поем мы песню, - цинично процитировал Безбородов. - Не сошел ты с ума, а только сейчас ум обретаешь. Страсть как помочь тебе охота. А то ведь с перепугу ты всю обедню испортишь.
- Какую обедню? В каком это смысле?
- Обедню в смысле дело делать. Или тебе не хочется стать бессмертным?
- Бессмертия нету, - заученно выдавил я. - Человек обязательно дряхлеет и умирает. Это закон.
- Мне странно, ей-богу, слышать это от тебя. Ты же - гений! Ты сам, своим умом дошел до того, что "ОВУХ" существует. И эта твоя догадка произвела определенный эффект в определенных кругах.
Безбородов почесал коленку.
- Человек дряхлеет, да, но не бумага, не "Дело"! Именно на этом мудром принципе основан кабинет Бессмертных. Вот взгляни на меня. Кто я, по-твоему?
- Не знаю...
- А я скажу тебе. Меня зовут ваше сиятельство-граф Безбородов. Правда, паспорт в данный исторический момент у меня на другое имя, но это неважно.
