В. Артемов - Остроумие мир. Энциклопедия

* * *

На посев, принадлежавший ходже, зашел чужой вол. Ходжа схватил палку и погнался за ним, но вол убежал. Через несколько дней ходжа снова увидал этого вола в то время, как его хозяин пахал на нем. Ходжа сейчас же схватил палку, подбежал к волу и начал его бить, а хозяину на его вопрос, за что он бьет вола, отвечал:

— Это не твое дело. Ты не беспокойся. Он отлично знает, за что я его бью,

* * *

У ходжи был ягненок, которого он заботливо откармливал. Его друзья-приятели заприметили этого ягненка и порешили как-нибудь, пользуясь простотой ходжи, выманить у него ягненка и съесть. И вот один из них явился к ходже и сказал:

— На что тебе этот ягненок? Разве ты не знаешь, что завтра будет светопреставление? Давай лучше съедим его сегодня.

Ходжа не поверил известию о светопреставлении, но в эту минуту пришел другой приятель и подтвердил известие. Тогда ходжа сделал вил, что верит, зарезал ягненка, развел огонь и начал его поджаривать. В то же время, хлопоча около костра, он ради прохлады скинул с себя верхнюю одежду, а вслед за ним и гости его тоже разделись. Как только они скинули одежду, ходжа тотчас же схватил ее и бросил в огонь.

— Что ты делаешь? — закричали приятели.

— На что же вам одежды, — отвечал ходжа, — коли завтра светопреставление?

* * *

Однажды ночью к ходже в дом забрался вор, наскоро подобрал все, что попало под руку, и понес. Но ходжа видел всю эту проделку, забрал еще много разных вещей, не захваченных вором, взвалил их себе на плечи и потихоньку шел следом за вором. Вор подошел к своему дому и только в эту минуту заметил, что вслед за ним идет ходжа.

— Тебе что тут нужно? — спросил вор у него.

— Как что нужно? — отвечал ходжа. — Ты сюда понес мои вещи, значит, я в этот дом переезжаю. Я и захватил все остальное и пошел вслед за тобой.

* * *

Случилось, что ходжа занял у своего соседа большой котел, а когда принес его назад, то в котле хозяин с удивлением увидал маленькую кастрюльку. На вопрос, откуда взялась эта кастрюлька, ходжа серьезно отвечал, кто котел, пока он был у него, родил маленькую кастрюльку. Хозяин котла поверил или сделал вид, что поверил, и взял себе кастрюлю. Через несколько времени ходжа снова попросил у него котел, но на этот раз очень долго не возвращал его обратно. Когда же, наконец, сосед пришел за своим котлом, ходжа объявил ему, что котел умер.

— Как умер? — удивился простофиля-сосед. — Разве котлы умирают?

— Ведь ты же поверил, что котел родил кастрюльку; почему же ты не хочешь поверить, что он умер?

* * *

Однажды кто-то пришел к ходже и попросил у него на время его осла. Ходжа отвечал, что осла нет дома. Но как раз в эту минуту осел громко закричал, и сосед с упреком сказал ходже:

— Как же ты говоришь, что осла дома нет, а он, слышишь, сам подает голос?

— Стыдно тебе, сосед, — отвечал ему ходжа. — Я человек старый, почтенный, с седой бородой, и ты мне не веришь, а глупому ослу веришь!

* * *

Однажды ходжа преподнес городскому начальнику блюдо слив. Тому очень понравился подарок и он отблагодарил ходжу целой пригоршней мелкой монеты. Спустя некоторое время ходжа снова вздумал сделать подношение начальству, и на этот раз понес ему пучок свеклы. По дороге ему встретился кто-то из приятелей и спросил его, куда он идет, и посоветовал вместо свеклы поднести начальству фиговых плодов. Ходжа послушался. На этот раз, однако, начальство было ужасно чем-то раздражено, и, когда ходжа предстал пред ним со своим подношением, градоправитель с гневом схватил ягоды и начал их одну за другой швырять в голову ходжи. Тот при каждом ударе фиги об его голову низко кланялся и благодарил.

— За что ты благодаришь меня? — полюбопытствовал начальник.

— Я не тебя благодарю, а Аллаха, — отвечал ходжа. — Благодарю я его за то, что он внушил мне послушать доброго совета. Я нес к тебе свеклу, а мне посоветовали поднести тебе фиги. Что бы теперь было со мной, кабы я не послушался? Ты бы мне всю голову расшиб моими же свеклами.

* * *

Однажды ходжа приказал зажарить гуся и понес его в подарок Тамерлану, но дорогой его одолел голод. Он оторвал от гуся заднюю лапку и съел ее. При подношении Тамерлан, конечно, заметил, что у гуся нет одной лапки, и спросил, куда она девалась.

— В нашей стороне все гуси с одной ногой, — отвечал ходжа. — Коли не веришь мне, посмотри сам. Вон целое стадо гусей стоит около воды.

И действительно, гуси в эту минуту все стояли на одной ноге. Тамерлан подозвал барабанщика и приказал ему ударить в барабан. Испуганные гуси сейчас же насторожились и выпрямили поджатые лапки.

— Вот видишь, — сказал Тамерлан, — все они с двумя ногами, а вовсе не с одной.

— Чего же мудреного, — воскликнул ходжа, — это если и тебя начать палками бить, так ты побежишь на четвереньках.

* * *

Когда Насреддин исполнял обязанности судьи, к нему однажды пришли двое людей судиться. Один из них жаловался, что другой укусил его за ухо. Другой же возражал, что он вовсе не кусал, а что тот сам себя укусил за ухо. Ходжа задумался: может ли, человек сам себя укусить за ухо? Для того чтобы проверить это на опыте, он на время выслал вон спорящих и стал пробовать схватить себя зубами за ухо. Делая эти безумные попытки, он так вертелся и метался, что свалился с ног и расшиб себе голову, ударившись ею обо что-то. Тогда он вновь позвал участников тяжбы и важно объявил им:

— Знайте, что человек не только может укусить себя за ухо, но сверх того, может свалиться и расшибить себе голову.

* * *

Случилось раз, что ходжа ехал верхом в большой компании. Он ехал впереди всех и притом сидя лицом к хвосту своего осла. Над ним, конечно, все смеялись, спрашивая, зачем он так сел.

— Если бы я сидел как следует, то, будучи впереди всех, я должен был бы повернуться ко всем спиной, а это невежливо; а если бы я ехал позади всех, то тогда все другие были бы ко мне спиной. А теперь я еду повернувшись ко всем лицом.

* * *

Однажды ночью в дом ходжи забрался вор. Жена ходжи заметила его и хотела было поднять тревогу, но ходжа остановил ее:

— Тише, молчи, не мешай ему. Авось, с Божьей помощью, он что-нибудь найдет у нас; тогда я брошусь на него и отниму добычу.

* * *

Ходжа вместе с женой отправились на речку стирать белье, захватив с собой кусок мыла. И вот вдруг прилетел ворон, схватил мыло и улетел с ним. Жена закричала, хотела было швырнуть чем-нибудь в ворона, но ходжа остановил ее, говоря:

— Оставь его в покое. Он чернее нашего белья, ему мыло нужнее, нежели нам.

* * *

Случилось, что несколько приятелей ходжи затеяли какое-то судебное дело и позвали ходжу в свидетели, причем он хорошо понимал, что приятели ждут от него ложных показаний в их пользу. Судья сказал, обращаясь к ходже:

— У вас спор идет насчет пшеницы?

— Нет, насчет ячменя, — отвечал ходжа.

— Не ячменя, а пшеницы! — накинулись на него приятели, вызвавшие его в свидетели.

— Чудаки вы! — сказал им ходжа. — Коли надо врать, так не все ли равно, о чем врать, о пшенице или о ячмене!

Раздел III. ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА

Глава 1

Юмор — это спасительный круг на волнах жизни.

Сохранилось предание о некоем средневековом монахе Аммоне, который, чтобы отклонить от себя епископское звание, в которое его возводили против желания, отрезал себе ухо. Аббат Борделон впоследствии говаривал по этому поводу, что таких монахов теперь (т. е. в его время) уже нет, что нынешние скорее приделали бы себе по полудюжине лишних ушей, если б это понадобилось, чтобы стать епископом.

* * *

Когда в Риме скончался папа Лев X, покровитель наук и искусств, папский престол занял невежественный, почти не понимавший по-итальянски чужеземец, Адриан VI, ненавидевший поэзию и искусства. Римляне были в полном отчаянии, но зато, когда Адриан умер, дом его врача, Джиованни Антрачино, был весь украшен венками и цветами, и на нем появилась крупная надпись: «Римский сенат и народ— освободителю отечества».

* * *

Итальянский поэт Данте Алигьери, подвергшийся гонениям в своей родной Флоренции, был вынужден перебраться в Верону, где местный правитель оказывал ему значительно меньше внимания, нежели своему шуту. Кто-то, заметивший эту оскорбительную странность, выразил удивление творцу «Человеческой комедии». Но Данте ограничился в ответ только замечанием: «Но ведь это естественно — каждый больше любит себе подобного».

* * *

Духовник миланского владетельного князя Бернабо однажды застал его с женщиной. Чрезвычайно раздосадованный и смущенный Бернабо спросил монаха, что он сам стал бы делать, если б судьба его свела один на один с такой прелестной женщиной?

— Я знаю только, чего я в таком случае не должен делать, — отвечал монах, — а что именно я сделал бы — не знаю.