Аркадий Бухов - Аркадий Сергеевич Бухов
— Ты видишь эту лошадь?
— Вижу. Черная?
— Черная. Пятый номер. На нее и ставь. Выиграет.
— Именно эта? Черная? Ты это верно?
Я посмотрел на лошадь. У ней был простодушный вид, совершенно не подчеркивающий ее желания оказать мне небольшую денежную услугу.
— Значит, она наверняка?..
— Ну, еще бы…
Тон у него был настолько уверенный, что я перестал сомневаться. В конце концов, у лошади не может быть человеческой страсти насолить малознакомому и остаться последней только для того, чтобы посмеяться потом с другой лошадью над моей недальновидностью. Я вспомнил, что в специальных трудах я не встречал таких примеров в описании лошадиного характера. Деньги в кассе тотализатора у меня взяли охотно, что еще раз в моих глазах подчеркнуло теплое доверие, которое мне оказывала администрация бегов.
— Ну что, взял?
— Взял. Можно пойти получать? Это из той же кассы?
— Что получать?
— Сто сорок рублей. Ты же сказал…
— Погоди, брат, побегут, потом получишь…
Эта система расплаты мне не понравилась сразу.
— После народа много будет у кассы. Не дотолкаешься. Может, хоть половину сейчас выдадут?
— Начали, начали, смотри…
Я стал смотреть. Бежали семь черных лошадей и одна серая. Какая из них была моя. я догадаться не мог. Бежали долго. Кто-то вытащил из-под меня стул, стал ногами на кончик моего пальто и замахал над самой головой биноклем.
— Где же моя лошадь? — тревожно спросил я спутника.
— Бежит, бежит, не мешай…
Чувствовать, что какая-то лошадь везет сто сорок рублей, принадлежащих лично мне, и не знать, какая она, — это может сильно влиять на настроение. Никаких разъяснений я не мог добиться до самого последнего мгновения, пока человек, отнявший у меня стул, не соскочил с него и, посмотрев на своего соседа, хмуро процедил:
— Идиот… Тоже, советчик…
— Ну, теперь можно идти получать? — заискивающе спросил я спутника. — Все прибежали…
— А ты на какую ставил?
— На черную. У меня даже билет есть. Хочешь — покажу?
— Черных много. А твоя — того, брат…
— Что — того?.. Я не понимаю этих беговых терминов…
— Не пришла, и все.
— Как так не пришла? Что же, ее в дороге потеряли, что ли? Или домой завтракать уехали? Я пойду получать…
— Не ходи, — сухо заметил спутник, — не стоит. Разве кто-нибудь билет обронил…
В кассе мне выдали обратно билет и просили не мешать. Вторичное предъявление того же билета в другом окошечке вызвало более резкий и ярче выраженный отпор моим вполне искренним попыткам оправдать обещание, данное мне спутником еще до бегов, о ста сорока рублях.
Если это была шутка — то я мог бы за нее не платить десяти рублей, тем более постороннему человеку, сидящему в кассе. Если это ошибка моего приятеля и лошади, то пусть они делят мои расходы пополам: я не хочу отвечать за чужие ошибки.
Поэтому я довольно сухо протянул своему спутнику руку и сказал, что еду домой.
— Постой, постой… Куда же ты?..
— Да так, знаешь, домой. Повеселился, и будет.
— Ну брось… Сейчас одна лошадь будет бежать…
— Совсем одна? Эта уж наверное первой придет…
— Нет, не в том дело… Я хочу сказать, что она такая…
— Верная?
— Верная.
— Ну, прощай, я пошел…
— Да нет же… Ну поставь на эту. Я тебе ручаюсь.
Я поставил новых десять рублей и стал сам внимательно следить за лошадью. Это было добросовестное животное, по-видимому, решившее поддерживать мнение о себе моего приятеля. Она сразу оставила сзади себя всех остальных лошадей и только уже около призового столба, экономя силы для другого заезда, пришла пятой.
И на этот раз мой билет, как актерская контрамарка при полном сборе, оказался недействительным. Этим же свойством обладал и билет моего спутника, взятый на другую лошадь, отставшую от моей всего на несколько сажен.
— Ты видишь, — ласково сказал он, не выдерживая моего взгляда, — и я же проиграл.
— Видишь ли, — раздраженно ответил я, — на моих глазах людей переезжало поездом, однако я никогда не утешался этим, когда мне наступали на ногу…
— Да, ты прав, но лошадь же была верная… Это простой сбой…
— Принимая во внимание мое полнейшее незнакомство в этой области, — сдержанно, но сухо ответил я, — ты можешь мне объяснить, что лошадь треснула по ватерлинии, что у нее лопнул пропеллер или что у нее соскочили подшипник и маховое колесо, — я все равно не пойму. Тем не менее я ухожу домой.
— Ну иди… Если ты такая свинья…
— Послушай… Мне это стоило двадцать рублей… Где же мои двести восемьдесят?
— Получишь…
— Может быть, мне их дадут в другом месте, я тогда лучше поеду туда…
— А хоть ко всем чертям…
После этого или перестают подавать руку, или молча вздыхают и остаются. Слабость была и будет одной из отрицательных черт моего характера.
— На какую же ставить?
— Выбери сам…
— У меня совсем нет знакомства в этом кругу… Вот на эту, пожалуй, поставлю… Видишь, вот эта ходит, я на нее хочу…
— На эту нельзя…
— Неужели она тут так попусту бегает?.. Зачем же ее пустили, если на нее и ставить нельзя… Это жульничество…
— Ставить-то можно. Дураки ставят. Только не возьмет. Разве такие берут?..
Я посмотрел на лошадь. Ничего опорочивающего в ее наружности не было. У ней было на месте все, что только может пожелать любая лошадь, берущая призы.
— Может, ты знаешь о ней что-нибудь? Ты скажи. Это останется между нами…
— Да разве такие берут, — иронически усмехнулся он, — а если и придет, так с тебя же еще возьмут деньги…
— Что же это — штраф, что ли? — испуганно спросил я, с презрением взглянув на редкую лошадь.
— Не штраф, а так… Дураки на нее ставят… На Бабочку ставить… Тоже…
— Слышал, слышал… А на какую же?
— Ставь на четвертый номер… Верные деньги.
— Я знаю, что верные… Хорошо, если только не с меня…
Я пошел и безропотно поставил на указанный номер.
— Ты знаешь, это интересно, — сказал я, возвратившись, — я непременно буду смотреть за этой вот, о которой ты говорил… Интересно посмотреть потом на физиономии этих дураков, которые на нее поставят… Ругаются, наверное…
— На то они и дураки, чтобы ругаться, — весело подтвердил мой спутник. — а вот как мы с тобой схватим сейчас…
Лошадь, на которую ставили дураки, действительно вела себя непозволительно. С первого же момента заезда она стала отставать от других, догонять, вмешиваться в общую кучу, выбиваясь из сил и мотая головой.
Я искренне смеялся, чувствуя в душе благодарность к человеку, выручившему меня советом от такого неосторожного шага,
