Ёжиково молоко - Ильин Алексей Павлович
Я сижу в своей спальне и читаю «Хроники капитана Блада». В соседней комнате пьяный отец ругается с матерью. Я слышу, как он кричит на нее матом, а она возмущается, что он опять напился как свинья. Стараюсь с головой погрузиться в приключения бравого корсара, и полностью отстраниться от происходящего, но получается плохо. Я знаю, чем все кончится заранее, примерно через пять минут мать выбежит в слезах, и пойдет плакать в ванную, а отец будет заплетающимся языком кричать, какие кругом все мудаки и суки, и что он устал это терпеть. Потом он заснет, громко храпя на диване. Последнее время такие концерты повторяется с завидной регулярностью. Откладываю книгу и включаю погромче магнитофон. Новый альбом «Сектора газа», кассету с которым Колька дал мне послушать на днях.
Отец уходит, когда мне исполняется пятнадцать. Ничего не объясняя. Однажды напившись, и поругавшись с матерью, он просто выходит из дома и возвращается только на следующий день, чтоб забрать свои вещи. У него, оказывается, давно есть другая женщина. С тех пор он навсегда исчезает из моей жизни.
Колька после 9 класса идет в ПТУ, его не хотят брать в десятый, да он и сам не хочет уже учиться. Меня наша классная переводит в класс с продвинутым обучением. Видимо, она подозревает у меня наличие каких-то суперспособностей.
Выпускной отмечаем всю ночь. В школе на втором этаже накрыты столы, и пьяные учителя дают нам банальные напутствия, которые никто не слушает. Наш класс никогда не был особо дружным, но сейчас почему-то все испытывают непонятную грусть. Под утро я с тремя одноклассниками забираюсь на крышу спортивного зала. Стоим там, в нескладно сидящих костюмах, и пьем из пластиковых стаканчиков теплую водку. Каждый в предвкушении чего-то нового. На дворе девяностые, время больших возможностей. Как потом окажется, эти возможности мы упустим, но тогда все одноклассники мечтали о чем-то счастливом впереди. Я мечтал больше никого из них не видеть.
Колька, закончив ПТУ, уходит в армию, попадая во вторую чеченскую, которая как раз собирала очередной урожай жертв. Войска дяди Васи– никто кроме нас. Я в это время уже в универе.
Студенческая жизнь захватывает с головой. Пьяные посиделки с размышлением о сущности бытия, обсуждение якобы важных книг, и поиск какой-то абсолютной истины, новые девушки, непрекращающееся веселье. Перед госами я и два соседа по комнате в общаге стараемся завязать с пьянками и начать зубрить. Мне это надоедает на второй день. Сбиваю пустой бутылкой муху на лету. А потом иду за вином. Красный диплом срывается на защите, мои соседи сдают на пять. Но мне на это откровенно похуй. У меня в кармане уже лежит повестка в армию.
На проводах все пьют. Сумевшие откосить знакомые восторженно говорят, как сильно они мной гордятся, и что каждый должен пройти эту суровую школу жизни. Отслужившие больше молчат, и на вопрос «как там?» в основном отшучиваются. На сборном пункте ищут добровольцев для службы за границей. Очевидно, стратегические интересы нашей Родины не могу обойтись без нашего присутствия в других странах. Я пишу заявление с просьбой направить меня в Грузию, страну мандаринов, вина и хинкали, и меня отправляют домой. Борт в Вазиани будет только через неделю. Военкомат на какое-то время отторгает меня. Чтоб забрать позже, и забросить в глубокую жопу.
Сижу в каптерке со старослужащими и пью чистый спирт. У меня сегодня день рождения и хорошие отношения с сержантами, поэтому мне тоже можно, не смотря на короткий срок службы. Графкин играет на гитаре ритуальную «сбивая черным сапогом…». В это время приходит Макс со стопкой писем, они тут редкость. Борт из России прилетает нечасто. Сидя в глухих грузинских горах, кажется, что все про тебя забыли. Колька пишет, что подписал очередной контракт и продолжает служить, перебираясь из одной горячей точки в другую.
Дембель празднуется неделю, пока не просыпаюсь в отделении милиции. У меня разбито лицо и порвана форма, берет валяется где-то рядом. У друга, который был со мной сломана скула. Я даже не помню когда и с кем мы подрались. Кажется, мне показалось, что кто-то неуважительно посмотрел на такого героического воина как я. После этого праздники заканчиваются сами собой.
Случайно встречаю на улице отца. Передо мной стоит старый ссутулившийся и замученный жизнью мужик с затравленным лицом, который стыдливо отводит глаза и даже не знает, что мне сказать.
На свадьбе пью шампанское и не перестаю целовать свою жену под крики «горько!!!». С трудом верится, что это все всерьез, и что рядом со мной моя суженая. Странное слово «суженая», непонятно, то ли мне ее ссудили, то ли просто сузили. Колька тоже приехал на свадьбу, я его не видел уже восемь лет. Через несколько дней после свадьбы пью с ним водку у меня дома, он уже старший прапорщик, я все еще старший лейтенант. Мы почти не общаемся. Оказывается у нас нет общих тем, и кроме бывших школьных воспоминаний нас абсолютно ничего не связывает. Он с диким гоготом рассказывает, как ворует со склада тушенку, и бухает с замполитом, а я киваю, и думаю, что восемь лет это большой срок, и что больше нам встречаться не стоит.
Врач рассказывает мне, что операция прошла по плану, и у меня сегодня родился сын. Это странно, мысленно примеряю на себя новый статус отца, а еще не терпится со всеми поделиться своей радостью. На следующее утро мне херово, и я не могу встать с кровати, пью минеральную воду, а она тут же выходит из меня, еще продолжая шипеть и пузыриться. Но я все равно чувствую себя счастливым. Когда забираю жену с ребенком из роддома, беру в руки непонятный сверток, из которого на меня смотрят черные глаза.
Опять горы. Теперь уже ингушские, вместо неразбавленного спирта владикавказская водка, а вместо солдат срочной службы личный состав оперативной группы. Автомат стоит у кровати. Странное чувство дежавю, и не хватает только заунывной песни про белое платье и черные сапоги.
Забираю сына из садика, и веду его к машине. По дороге он пытается слепить снежок из первого выпавшего снега. Останавливаюсь, и леплю ему снежок, показывая, как это делается. Он смотрит на меня восторженными глазами и, наверное, тоже считает, что его отец большой, сильный и умеет все на свете.
PS А с Колькой мы так больше и не встречались. Он погиб в 2013 году подорвавшись на мине в Кизилюртовском районе республики Дагестан.
Непосредственность
Не знаю, кому как, но мне в основном нравятся непосредственные люди. Те, которые, нихуя не создают сложностей на ровном месте, и все у них получается легко и непринужденно, как в самоучителе по боевому самбо (издательство «Рязань» 1993 год). Мне его в школе однажды подарили на 23 февраля. Зачем подарили, до сих пор загадка, один хуй там все картинки не интересные, ни подрочить, ни посмеяться. Но это я отвлекся. Разговор совсем даже не о самбо, хотя спорт беспесды достойный, а о непосредственности.
К примеру, была у меня одна коллега, Светочка, непосредственная шопесдец, и ебаться любила больше чем мороженное, но это к слову. Достаточно было подойти к ней во время перекура, пошептать на ушко что-нибудь уменьшительно-ласкательное, типа «хуй-песда-пошли ибацо», и все. Смотришь, у нее зрачки уже куда-то вверх закатились, ноги подкосились, одной рукой стринги стягивает, а другой на ощупь ищет место, где бы немедленно предаться разнузданному половому сексу. Без всяких нахуй экивоков и условностей. Причем, не потому что нимфоманка, а потому что непосредственная, ага. И что характерно, ее непосредственность вообще на весь наш коллектив распространялась, даже клеркам приходящим перепадало. Незаменимый на производстве человек. К новому году даже грамоту получила от профсоюза, за добросовестное отношение и профессионализм. Некоторые женщины правда возмущались , называли ее проституткой и другими нехорошими словами, но мне думается, этот они из зависти, потому что у них не было такой непосредственности, и сисек третьего размера тоже не было, а значит ебать их никто не собирался. Единственное с чем Светочке катастрофически не везло, это с женихами. Все время попадались какие-то непостоянные, на час-полтора не больше, максимум на ночь. Нам даже жалко ее было, чисто по-человечески. Утешали конечно по мере сил, некоторые даже по два раза за день, старались, хули. Но слезами горю не поможешь.
