Сергей Кравченко - Кривая Империя Книга 1-4
От многолюдности княжеских семей возникли нудные периоды истории. Наш Писец, будь он похитрей, даже поленился бы записывать повторяющиеся события, а отдал бы своему ученику перо и приказал списать дважды или трижды от сех до сех: побил брат брата, тот нанял печенегов и выгнал брата, тот нанял поляков и выгнал брата, тот дождался весны и с варягами выгнал брата из Киева… И так далее, сколько нужно раз. Только и забот, что не забывать приписывать: «… а поляки (печенеги, варяги) поганили девиц, выжгли слободу, ограбили купцов, надругались над святынями…» и т. д., и т. п.
Дети Мудрого так и жили. Изяслав Ярославич сел в Киеве. Поделили остальные земли. Обидели племянника Ростислава Владимировича. Он побежал в Тмутаракань по примеру великого Мстислава. Выгнал оттуда двоюродного брата Глеба. Отец Глеба вооружился и выгнал Ростислава из Тмутаракани; вернул Глеба. Пошел отдыхать. Тут Ростислав снова выгнал Глеба и засел в Тмутаракани крепко. И совсем он стал напоминать Мстислава. И жутковато стало от такого соседства битым грекам в Корсуни-Херсоне-Херсонесе. Заслали они к Ростиславу своего котопана (это чин такой): или убей Ростислава, или не командовать тебе нами. Котопан оказался ловким агентом. Втерся в дружбу к Ростиславу. Погостил у него. Сделал ему много добра. Потом стал прощаться. Закатили буйный пир. Встал котопан: давай, князь, выпьем вина по-братски из одной чаши. Выпил Котопан половину братины, протянул чашу Ростиславу. Пока протягивал, окунул в вино конец пальца. Под ногтем у него был яд замедленного действия. Вернулся котопан в Корсунь, доложил: во столько-то часов, во столько-то минут, такого-то числа помрет Ростислав Владимирович, горе-то какое! Сначала заказчики не поверили в такую точность. А потом гляди-ка — и правда! Им бы радоваться, а они забили котопана-героя камнями насмерть. Историк утверждает, что корсунцы испугались мести русских. Да кто бы узнал? Испугались грешники такого начальника иметь! Это ж теперь и не заснешь спокойно. Вот тебе и Херсон! Но есть версия, что котопан был двойным агентом — сработал на Ярославичей…
Только сделали это семейное дело, как возникло новое — из Полоцка надвинулся страшный Всеслав, обделенный родственник Рогнеды, которому сговор и дележ всех этих Рюриковичей и Ярославичей был ничем не свят. В гробу он их видал. Хотел видеть…
Всеслав был рожден колдовским, искусственным способом — от волхованья. Поэтому и действовал прямо, грубо и цинично. Сначала он проверил силу своего колдовства на Новгороде. В 1063 году Волхов в течение 5 дней тек в обратную сторону, — новгородцы испугались до обморока. Чудо было приписано Всеславу, поэтому он легко взял Новгород в 1066 году, ограбил церкви, снял колокола. Ярославичи в дикие морозы выгнали народ на войну, взяли Минск, выжгли его дотла. Вырубили по завету святой Ольги всех мужчин призывного возраста. Детей и женщин раздали солдатам. Столкнулись с войском Всеслава. В страшной, кровавой мясорубке русские одолели русских (или, если угодно, — белорусов). Всеслав бежал. Ему написали «опасную грамоту»: не опасайся, приезжай на переговоры. Восставший из ада поверил, как последний дурак. Даже не посмотрел в хрустальный шар, не покатал наливное яблочко по золотому блюдечку. Поехал. Был схвачен, — но вот милосердные времена! — не зарублен, а посажен в тюрьму на вечные времена.
Мы-то с вами понимаем, что не милосердие двигало крещеными братьями: боялись серые, как бы смерть Всеслава не была столь же страшной, как и его рождение. Мало ли что могло произойти на эшафоте! Ты ему честно рубишь голову, а у него, например, из горла вылетает аспид крылатый и ну косить честной народ, не дай бог, начиная с князей! Опасно! Лучше пусть сидит.
Вздохнули свободно. А зря.
Не иначе, как Всеслав наколдовал в темнице, но взошла кровавая звезда, неизвестная киевским астрономам. И к тому же солнце стало, как Луна. Не успели испуганные князья рассмотреть затмение через копченые осколки венецианских бутылок, как прибежали визжащие от ужаса монахи и простые граждане, а следом приволокли к княжескому крыльцу рыбацкую сеть с выловленным в реке Сетомле страшным уродом, также неизвестным науке. На лице его торчали «срамные уды», пришлось его по-быстрому бросить обратно в воду, чтобы не смущать девиц. «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!», дергали Изяслава за штаны малолетние Рюриковичи, успевшие все-таки осмотреть членоликого «детища». Надо было готовиться к худшему.
И худшее настало в том же 1068 году. Пришли из Дикого Поля новые дикие люди — половцы. Они изгнали, рассеяли, подчинили печенегов и хазар. Стали жестко нападать на Русь. Три брата Ярославича выехали на них, подбоченясь. Не как Три Богатыря, а с приличным войском. И были биты, и побежали в Киев. Простой народ стал проситься в ополчение. Струсившие князья отнекивались, бормотали что-то о ненападении. Народ стал бунтовать на княжом дворе. Изяслав пытался нас успокаивать из окошка. Пошли разговоры, что неплохо бы князя сменить. Кто-то, небось, резонно указывал, что вообще пора гнать Рюриковичей в шею. Первыми поняли опасность дружинники-особисты: послал бы ты, князь, кого-нибудь заколоть Всеслава, а то во время бунта тюрьмы обычно разбиваются и всех зэков выпускают на волю. Но проблема состояла в том, что в камере Всеслава не было дверей. Они были то ли заложены, то ли заклепаны насмерть — еду колдуну подавали в окошко. Был вариант подманить Всеслава к кормушке чем-нибудь вкусненьким и, перекрестясь, бить его копьем, но тут уж ведьмак смотрел в оба. Убить его не удалось. Первая русская революция победила. Восставшие разграбили казну — взяли «бесчисленное множество золота и серебра»…
Здесь следует оговориться. В наших сказках, былинах и летописях слова «бесчисленное», «несметное» и т. п. означают не буквально огромные горы серебра, золота, мануфактуры, а только то, что никто из участников событий не умел сосчитать, и даже навскидку «смекнуть», сколько же награбили? Был такой случай. Захватили русские в плен «бесчисленные» толпы печенегов. Пригнали в Киев. Оказалось их всего-то двадцать сороков. О чем это говорит? Это говорит о том, что ты, брат наш Писец, по полю бранному на ретивом коне не скакивал и чумазых печенежек через седло не кидывал. А сидел себе тихо в Киеве, как бы за инвентаризацией княжих кладовых. А когда пригнали пленных, так ты тут как тут!
— Этих, значит, пять сороков — сюда, тех семь сороков — туда, барахла — «немеряно», так валите его в кладовые… Не рыться же тебе в грязных тряпках!
Итак, Всеслава «поставили на княжом дворе», и стал он править. Изяслав сбежал, — правильно! — в Польшу.
Из Чернигова вышел Святослав и с 3 000 наших разгромил 12 000 половцев. Конечно, Изяслав в Польше сразу стал храбрым. Набрал поляков, пошел сгонять волхва со стола отцова и дедова. Оказался Всеслав меж двух огней: с запада Изя и поляки, с востока Святослав и Всеволод с нашими. Пришлось ему сматываться по-своему. Коснулся он копьем золотого стола княжеского (сглазить хотел киевское богатство), обернулся серым волком и побежал к себе в Полоцкие колдовские чащи.
Честные братья стали просить Изяслава не губить Руси поляками. Большинство поляков с дороги отправили обратно, самых наглых разослали кормиться по провинции, чтобы они мучили нас, а столицу не беспокоили. На местах их стали тихо резать по обычному женскому делу, и они убрались домой. Изяслав послал сына Мстислава с дороги вперед казнить сообщников колдуна. Наловили первых попавшихся киевлян, семьдесят убили на месте, сколько-то еще, не считая, ослепили — выкололи ножами глаза. Это была такая смягченная мера наказания: а вдруг да ослепленный выживет и станет народным певцом? Такие случаи бывали, но в основном, ослепленные умирали за отсутствием медикаментов и перевязочного материала.
Народ встретил Изяслава фальшивыми овациями. Как любой нормальный руководитель, Изяслав первым делом вернул себе контроль над доходами: перевел киевский базар с Подола на гору, поближе к терему. Опять крутанули колесо: выгнали из Полоцка в финские дебри Всеслава, обернувшегося было человеком, посадили княжить там Мстислава-окулиста. Но место было проклятое, нежилое. Помер Мстислав скоропостижно. Всеслав вернулся с дикими финнами и вожанами. Напал на Новгород. Славного города нашего не осилил, был бит, вожан вырезали всех. Всеслава милосердно и суеверно отпустили «ради Христа» — нашли к кому Христа приплетать!
Всеслава любили мистически, завороженно: он напоминал нам старую Русь, страну-берендеевку. Сошлись к нему богатыри. Очистили Полоцк. Изяслав начал переговоры, но они были безрезультатны: о чем можно было договариваться с продажным Изяславом?
Братья тоже на него обозлились за геноцид и коварство. Вдруг выяснилось, что святой Антоний, основатель Киево-печерской Лавры, был другом Всеслава! То ли Всеслав не такой уж волк поганый, то ли Антоний не столь свят. Решил Изяслав посадить Антония в темную. Тот бежал волком или покровительством Богоматери в Чернигов и укрылся у Святослава, победителя половцев. По всем статьям, за исключением статей завещания Ярослава Мудрого, моральное право править Русью было у Святослава (если нам вообще признавать за кем-либо такое право, тем более за Рюриковичами). Поэтому Шестое Чувство восстало, и Святослав без боя спугнул брата из Киева. Тот успел прихватить с собой казну, пошел нанимать поляков. Те золото взяли, а Изю выкинули вон. Он стал ездить по Европе то к германскому императору Генриху IV, то к папе римскому Григорию VII. Везде давал деньги. Все деньги брали, но помощь ограничивали грозными посольствами в Киев. Святослав посмеивался. Так продолжалось, пока Святослав не умер в 1076 году, промотавши остатки золотого запаса (не зря Всеслав колдовал над золотым столом!). И потом так же продолжалось при Всеволоде. Но Изяслав пришел с поляками, Всеволод отдал Киев, сел в Чернигове. Полякам за работу достались Червенские города…
