Сатирикон и сатриконцы - Аркадий Тимофеевич Аверченко
Вперед! Ни страха, ни сомненья
Власть не должна иметь, друзья!
Искоренять без сожаленья —
Вот в чем спасенье вижу я!
1908
* * *
Ответствуй, гражданин, могла б стоять вселенна.
Когда бы человек умом не сознавал.
Что «собственность для всех всегда священна»?
Нет — шар земной тогда бы вор украл!
Ответствуй, гражданин, могла б стоять вселенна.
Когда б полиция преступный элемент
По тюрьмам не сажала каждоденно?
Нет — утонул бы мир в крови в один момент!
И если у тебя к законности привычка
В душе крепка и ты не идиот.
Ты не подумаешь, что жалкая отмычка,
Хотя б английская, пробьет закона свод.
И если ты не слеп, и если видят очи
И утра яркий свет, и сумрак тихий ночи.
Ужели скажешь ты, что жулика фонарь
Затмит свет истины?.. Алтарь — всегда алтарь!
Скажите мне вы, нежные супруги.
Когда, довольные, идете вы в постель,
А за окном беснуется метель,
Вы думали ль о том, кто там, под флером вьюги.
Стоит один, уставя на панель
Свой кроткий взор, борясь со сном злодейским?
Вы думали ль, что вы хранимы полицейским?!
А вы, любители валют, процентов, рент.
Кому стук счет милей, чем кастаньеты, —
Вы думали ль о том, что к вам в любой момент
Ворваться могут те, кто обществом отпеты.
Что вашей кассы сталь соломой станет ломкой
Пред их отмычкою, стамескою и фомкой?!
О, если думали, то заклинаю вас.
Не собирайтеся там, где не нужно, скопом!
Для каждого найдется свой указ:
Дворянам — барское, холопское — холопам.
Ее удел — все знать и превратить суметь
Преступных в честных, буйных — в чинных…
Уловлен ты в ее живую сеть,
Живи спокойной жизнью душ невинных.
Читай цензурное, люби и будь любим,
И сладок для тебя отчизны станет дым.
«Сатирикон», 1912, № 21
Алексей РЕМИЗОВ
Про мертвеца и про разбойников
Сказка
Жил-был человек тихий и работящий. Никитой звали. Изба его стояла на пустом месте, и вокруг на много верст жилья никакого. У Никиты было два сына — в зыбке и годовой — да дочь трех лет.
Раз Никита, поужинав, как спать ложиться, говорит хозяйке:
— Я завтра, Аграфена, помру, положи меня под образа и трое суток кади.
И как сказал, так и вышло: ночь проспал хорошо, ни на что не жаловался, а к утру, смотрят, чуть теплый — помер. Аграфена сейчас его под образа на лавку и кадить принялась. Двое суток кадила, а на третьи запамятовала: и то сделай, и другое, с ребятами и не то забудешь, — да и подумать надо, нынче и птица думает.
Ходит девчонка по избе и говорит:
— Маменька, отец-то жив, сел.
— Что ты, глупая, сел! Помер ведь.
А сама как заглянула в горницу, а Никита на лавке сидит, зубы бруском точит. Схватила девчонку да скорей на печку, окрестилась. Сидят на печке, не пикнут.
Наточил Никита зубы, встал с лавки и прямо к зыбке, съел ребенка, поймал другого — по полу ползал, — и этого съел, схватил из зыбки пеленки и пеленки съел, стал печь грызть.
— Господи! — замолилась Аграфена угодникам. — Принеси какого крещеного человека, спаси меня!
И отворились тут двери, входит Егорий Храбрый. Взял святой Егорий свое копье, ударил по голове мертвеца.
— Провались ты сквозь пол и сквозь землю в предвечную муку, окаянный!
Мертвец присел — только зубом скрипнул — и провалился.
А Егорий пошел из избы.
Аграфена-то думала, что это простой человек, ну кликать — не откликается. И напал на нее страх, думает: «Придет Никита, съест и меня». Слезла с печки да с девчонкой бежать. До росстаней добежала, передохнула. Пошли лесом.
Шли, шли и видят: идут навстречу старичок и старушка, кланяются низко.
— Заходите, — говорят, — к нам пообедать.
Аграфена было на попятный: чего-то все страх берет, а потом согласилась — голод-то не тетка, — согласишься, да и старичок и старушка очень уж ласковые.
Привели их в дом, а дом на столбах стоит, высокий, преогромный, посадили за стол, щей налили, белого хлеба принесли, говядину принесли. Смотрит Аграфена: человечьи руки-ноги вареные, и не стала есть, думает: «Попали мы к разбойникам». Девчонка ест себе, очень проголодалась.
А старичок и старушка ходят круг стола, потчуют. А как обед кончился, повели гостей в странную горницу: постели уж постланы.
— Отдыхайте, — говорят, — с дороги, с пути, тут вам будет тепленько…
Да горницу и заперли.
Аграфена уложила девчонку, сама спать не может, все слушает. Разметалась девчонка, спит сладко. Вечер стал. И понаехало народу — шум, гром, хлопотня, говор. Один хвастает, уж убил стольких-то, другой хвастает, что ограбил стольких-то. Все хвастают, все делов наделали.
— Мы и никуда не ходили, не ездили, а две тетерки к нам сами прилетели! — говорят старичок да старушка… Смеются, старые.
Тут разбойники повскакали: всем охота тетерок посмотреть. А старичок со старушкой шасть в горницу, нащупали девчонку и потащили на кухню, люлюкают. Топится печка, и чугун кипит, девчонку пихнули в чугун, закричала девчонка по-худому, и недолго кричала, умертвилась. Вынесли ее на
