Зальция Ландман - Еврейское остроумие
Сочинителю, который принес в театр Лессинга в Берлине новую трагедию, директор театра Оскар Блюменталь вернул рукопись с такими словами: "Нельзя думать об окружающих самое худшее".
Венский журналист вместе с коллегой поехал по служебным делам в Америку. В самом начале путешествия он спросил коллегу.
— Вы здесь ориентируетесь? А то мне надо, знаете…
— Идите прямо по коридору, — ответил коллега, — пока не наткнетесь на дверь с надписью: "Для джентльменов". Но вы тем не менее можете войти…
Либштокль был венским театральным критиком во времена знаменитого режиссера Макса Рейнхардта. Хотя он не был евреем, ему нравилось говорить с еврейским акцентом. Однажды один из его еврейских коллег спросил:
— Либштокль, вы ведь не из наших. Почему же вы говорите с еврейским акцентом?
— Я-то могу, — ответил тот, — а вам — приходится!
Макс Рейнхардт, который очень любил барочную роскошь на сцене и в частной жизни, устроил в своем зальцбургском замке большой прием. В окружении слуг с факелами он встречает гостей на лестнице под открытым небом. Его друг Либштокль подъезжает, выходит из экипажа и застывает на месте.
— Что случилось, Макс? — спрашивает он. — Короткое замыкание?
Любовница Либштокля, оперная певица, гастролирует в Мюнхене. Ночью, после спектакля, она шлет ему бесконечно длинную телеграмму о том, что Его Величеству было угодно принимать ее в придворной ложе и т. п.
Разбуженный среди ночи Либштокль шлет ответную телеграмму: "Тебе бы мои заботы!"
Во время Первой мировой войны доктор Самуил Гольдхирш был полковым врачом в 6-м уланском полку. Все знали о том, как он ставит диагнозы и лечит больных.
Улан жалуется на судороги в желудке. Доктор Гольдхирш говорит ему:
— Делайте влажные компрессы.
— Теплые или холодные?
— Теплые становятся холодными, а холодные — теплыми. Это что в лоб, что по лбу, понятно?
Известный боксер-еврей едет со своим менеджером в Калифорнию на поезде. Какой-то верзила просовывает голову в купе и спрашивает:
— Есть здесь хоть один еврей?
Боксер вскакивает, чтобы осадить обидчика, менеджер его останавливает.
Через несколько минут тот же верзила опять открывает дверь и задает тот же вопрос. Боксер вскакивает и орет:
— Да, я еврей!
Верзила приходит в восторг:
— Слава богу! Мы в соседнем вагоне составляем миньян (богослужение, для которого требуется минимум десять взрослых мужчин), а у нас одного не хватает!
Один сионистский деятель отвечал на вопрос интервьюера, понравились ли ему американские евреи.
— У меня создалось впечатление, — сказал он, — что Христофор Колумб был единственным американским евреем, начавшим свою карьеру не чистильщиком обуви и не разносчиком газет (Колумб происходил из маранов, насильственно крещенных испанских евреев.).
Вейцман, первый президент Израиля, сказал американскому президенту Трумэну:
— Мне приходится куда труднее, чем вам: вы — президент над ста пятьюдесятью миллионами американцев, а я — над миллионом президентов.
Вейцман, в прошлом химик, во время поездки в Америку беседовал с Эйнштейном о теории относительности. После беседы он сказал друзьям:
— У меня возникла абсолютная уверенность в том, что Эйнштейн свою теорию понимает.
Директор кабаре Робичек однажды написал скетч. Открывая представление, конферансье Грюнбаум сказал несколько слов:
— Сейчас вы увидите скетч. Этот скетч сочинил наш директор Робичек. Если я скажу, что скетч хорош, вы заявите: "Конечно, потому что иначе Грюнбаума уволят". Если я скажу, что скетч плох, то действительно буду уволен. Поэтому я не говорю, что скетч хорош, и не говорю, что он плох. Я говорю: этот скетч сочинил Робичек.
Пражский комик Макс Палленберг при взгляде на немецкий студень воскликнул:
— Да не дрожи ты так! Я тебя и пальцем не трону!
Гитлеровские времена
В самом начале правления Гитлера, когда евреи еще могли жить в Германии, разносчик мацы позвонил у дверей своего клиента и приветливо сообщил:
— Хайль Гитлер, господин Кон, я принес вашу мацу.
Розенштейн едет в купе вместе с штурмовиками. Чтобы позлить еврея, они все время орут "Хайль Гитлер!". Выходя из купе, Розенштейн вежливо оборачивается к штурмовикам и говорит:
— Господа, вы ошиблись. Я вовсе не Гитлер!
По "Нюрнбергским законам" евреям не разрешалось нанимать арийских служанок моложе сорока пяти лет.
Кон обратился на биржу труда с запросом на служанку. Когда чиновник обратил его внимание на новый закон, Кон сказал:
— Может, вы разрешите мне вместо одной служанки взять двух по двадцать три года каждая?
После 1933 года еврей замечает нищего, на груди у которого висит табличка с надписью: "Ослеп полностью. У евреев милостыню не беру". Еврей говорит ему:
— Снимите табличку, и я дам вам пять марок.
— Только и ждал ваших эйцес (советов)! Вы что, хотите меня учить, как надо просить подаяние при этих бандитах?
Гитлеровский рейх. Когда евреи еще имели право ездить по железной дороге, старик Майзель сидел в купе один. Его взгляд упал на плакат: "Немец не лжет!" Майзель размышляет: "Хорошо, пусть один немец не лжет. Тоже мне процент при восьмидесяти миллионах!"
Два еврея сидят в берлинском кафе. Вдруг один из них с тоской произносит:
— А все-таки Моисей был большой скотиной!
— Ради всего святого! Как ты отзываешься о нашем великом пророке? Он же вывел нас из Египта!
— Как раз поэтому! Не выведи он нас, у меня был бы сейчас английский паспорт…
Немецкий еврей приходит в государственное учреждение с просьбой поменять имя.
— В принципе, это не разрешается. Только если у вас есть серьезные причины. Как ваше имя?
— Адольф Вонючка.
— Да, вас можно понять. А какое имя вы хотели бы взять?
— Хаим Вонючка.
В 1933 году Гитлер произносит программную речь. В первом ряду сидит старый бородатый еврей и все время покачивает головой. Когда собрание окончилось, Гитлер приказывает привести его к себе и спрашивает:
— Во-первых, как вас вообще пропустили сюда? А во-вторых, почему вы все время качали головой?
На это еврей отвечает:
— Что касается первого вопроса, то я просто сказал им, что я дедушка Геббельса, и меня сразу посадили на самое почетное место. А почему я все время покачивал головой? Видите ли, господин рейхсканцлер: в память об освобождении из египетского плена мы едим мацу, в память об освобождении от персидского министра Амана мы едим в день Пурим хоменташн (сладкие пирожки с маком). И вот я размышлял, какое кушанье будет у евреев после вас…
После вторжения нацистов в Польшу отчаявшийся хасид приходит к своему ребе и спрашивает:
— Ребе, ведь будущее вам открыто. Скажите, когда наконец Гитлер умрет?
— Точной даты я не знаю, — отвечает ребе. — Но одно я знаю совершенно точно: в тот день будет праздник.
Вскоре после прихода к власти нацистов берлинские евреи пытались вложить свои сбережения в дорогие антикварные вещи. Торговец предметами искусства пришел к своему лучшему покупателю, богатому банкиру, осторожно открыл принесенную с собой шкатулку и сказал:
— Я принес вам нечто особенное: посмертную маску Франца Листа.
Банкир долго разглядывал маску, потом спросил:
— А чего-то вроде этого с лица Гитлера у вас нет?
Один еврей сидит на скамейке в парке и читает еврейскую газету. К нему подсаживается другой еврей, раскрывает номер нацистской газеты "Фелькишер беобахтер" и говорит:
— Я читаю эту газету для успокоения. Еврейская газета переворачивает мне всю душу: погромы в Венгрии и Польше, преследования евреев в Румынии, террор в Палестине… А из этой газеты я узнаю, что мы, евреи, — самые богатые и могущественные люди на земле и что нам принадлежит вся власть в России и Америке.
Два еврея идут вечером по улице. Оглянувшись, они замечают сзади двух штурмовиков.
Один говорит другому:
— Давай пойдем быстрее.
— Да ничего они нам не сделают, — отвечает тот.
— Ничего нельзя знать заранее. Их двое, а мы одни.
Генерал фон Людендорф произносит в мюнхенской кофейне антисемитскую речь:
— Евреи и только евреи виновны в поражении Германии!
