Сборник 2019 года. Том 7 - Михаил Михайлович Жванецкий
Он сносно пишет.
Играет на рояле.
Знает массу анекдотов.
Он дико дружелюбен.
Распространяет поцелуи.
Рукопожатлив, улыбчив постоянно.
Направлен в прошлое, откуда шла его перспектива.
Всё помнит: книги, телефоны, имена.
Тот, у кого нет главного, довольно много знает.
Со всеми дружит.
Всем помогает.
Всё понимает.
Бывает всюду.
Много читает.
Всех встречает.
Со всеми пьёт.
Всех кормит, лечит, принимает.
Но не понимает, что у него нет никаких перспектив.
Богатство в России напоминает стояние в пробках на очень дорогом авто.
Конечно, хорошо жить до ста лет.
Но где взять столько денег?
Мы же хотим:
ездить, как люди,
зарабатывать, как люди,
жить, как люди.
А расскажешь, как люди живут, – тебя готовы убить.
Прибой родил джаз.
Морской ритм во всём.
В музыке, в дизеле, в паровой машине.
В сексе, в шагах.
Спаренные паровозы, запряжённые в огромный состав, говорили друг другу:
– Давай-давай!
Потом ещё раз:
– Давай-давай!
Потом с разгона:
– Давай-давай-давай-давай-давай… Эх-эх-эх… Давай-давай-давай…
– И пошёл-пошёл-пошёл… Эх-эх-эх…
Паровозы – самые говорящие, поющие и работящие из всех машин.
– Пошёл-пошёл-пошёл-пошёл… А-а-а-а-а-а… Так-так, так-так, так-так-так-так-так-так… А-а-а…
Все знали.
Помчался поезд из Донбасса.
Он кричал на всю страну:
– А-а-а… Так-так-эх-так-та-так…
И замедлялся с трудом:
– Эх-эх-эх-хе…
Кричал, разгонялся, таскал, а там спали, ели, умывались, играли в карты.
Как обычно.
Кто-то тащит, а кто-то едет, а кто-то и не замечает, что его везут.
Сундук на дороге
Мы уже перестали идти навстречу.
Бежать навстречу.
Мы ищем попутчиков, сидя на их пути.
Нелегко, находясь в неподвижности, найти попутчиков.
Никто не хочет с нами вместе не двигаться по пути.
А другие нам не компания.
Сидящий и идущий не могут дружить крепко, они видятся одно мгновение.
Сидячий и стоячий ещё могут что-то предпринять.
Либо стоячий сядет, либо сидячий встанет.
Нет попутчиков неподвижному.
Бросят они его.
Вместе с его деньгами.
Все советуют начать двигаться.
Начнёшь двигаться – попутчики появятся.
Не начнёшь – будешь сидеть посреди дороги на сундуке и громко зевать и на кошек орать:
– Брысь, сволочи!
И прохожих обсуждать:
– Во-о! Какой!
Галстук, туфли лаковые. Накрахмаленный.
Куда ж ты такой чистенький?
Грязюка у нас. Пыль!
Садись. Посиди.
Расскажи, куда так мчишься?
По какому делу?..
Чего там нового в ваших краях?
Кваску попей. Водочки!
Эй-эй! Убёг! Ну, беги-беги!
Говорят, там ещё хуже.
Лучше быть первым здесь, где никого нет, на ё-моё сундуке, чем последним там.
Беги-беги!
А там биржу твою прикрыли небось!
Брокер или дилер. Хрен его знает.
Во! Ещё один несётся!
Тпру-у!
Нечистая сила! Сейчас налетит.
Куда прёсся?! Ты что, не видишь – сундук.
Что-что! Вот стоп-сигнал горит! Это задние фары. Передних колёс пока нет.
Нет, не посреди дороги, а посреди пути.
Дилер хренов.
Стань посиди.
Расскажи, чего там?
Куда притопил?
Сядь, перекуси.
Куда тебе к девяти?
А далеко ещё бежать?
Не знаю я твоих. Не видел.
Много тут пробегало…
Не! Мы на своём месте.
Не на чужом.
На своём.
А если человек на своём месте сидит, куда ж он побежит.
На другое место.
Не хотим стратегически.
Ты знаешь, что такое – сижу там, где мне надо?..
Беги-беги, сутенёр!
А мы своего дождёмся.
А нам хоть на месте.
Хоть назад податься.
Все пробегают.
Всех видим.
Бывает, соберутся поговорить и опять бегут.
Зато нас найти легко.
Мы всегда здесь.
Скоро все назад побегут.
Увидимся, значит.
Бей гражданских, чтоб военные боялись.
Хорошо становится не от дружбы, не от любви, а от водки в обрамлении дружбы, в обрамлении любви.
Ездили в трамваях – были читающей страной.
Сели за руль – стали пишущей страной.
Микрофон сразу делает человека одиноким.
И всё-таки главное сегодня – как ты сам хочешь.
Либо ты езжай туда, как ты хочешь.
Либо говори, как ты хочешь.
Пусть будет по-твоему.
И не нервничай.
Уже то, что это по-твоему, стоит того, что было до сих пор.
Человек сам ищет своё место и находит понемногу.
И очень немногих находит талант.
И вытаскивает на солнце за ухо.
Тихо! Он вспоминает
В Одессе, если кто-то что-то вспоминает, он требует, чтобы все были рядом.
С криком: «Идите все сюда!»
Пока все не соберутся, он не начинает.
– Миша здесь? А Изя здесь? А Гарик? А Женя… Все… Я хочу вспомнить…
И начинает вспоминать…
Он молчит.
Мы молчим.
Мне непонятно, зачем ему все, чтобы что-то вспомнить…
Кто-то кричит:
– Про Павлика на «плитах»?
– Нет… Нет…
– Наверное, про эту сволочь – Зинку…
– Нет! Не мешайте… Тихо!
Зачем мы ему нужны? Зачем «тихо»?
Я не вынес молчания:
– Всё! Плевать я хотел!
Не можешь – не вспоминай!
Прекращай!
А вы все – идиоты.
Он же вас эксплуатирует…
Что он вспоминает?
А даже если вспомнит.
Я его знаю сорок лет.
Ничего интересного.
Он вообще ничего не помнит.
Ему кажется, когда все сидят, у него что-то начинает работать.
Хоть весь город зови, у тебя не поднимается в голову.
– Тихо! Дай ему сказать.
– Не хочу. Полжизни я сижу и жду, что он что-то скажет.
Не хочу.
Я свободный человек.
И мне плевать, что он приехал из Америки.
Откуда бы он ни приехал.
Там он ничего не вспоминает.
А здесь он ничего не вспомнит.
Что ты мотаешься туда-сюда!
– Дай ему вспомнить!
– Не дам! Вот иди во двор и сядь под дерево.
Вспомнишь – крикнешь.
Может, кто-то придёт.
А отнимать у нас жизнь я не позволю.
Я плевал на него, когда он уехал.
Я плюю, когда он приехал.
Мы долго молчали, потом разошлись.
– Я вспомнил! – крикнул он.
– Что?
– Твой старый одесский телефон: 26-34-12.
Все замолчали… Вот всё, что он вывез отсюда и привёз оттуда…
Ум и мудрость
И снова.
Что такое ум и что такое мудрость?
Ум – познакомиться с премьером, полюбить начальника ГАИ, сдружиться с налоговым инспектором, с семьёй сокового короля, стоять недалеко от
