Борис Мирский - Сатирическая история от Рюрика до Революции

– Эмансипированные! – с презрением поддакнули приближенные. – Все они таковы, эти «освободительницы».

Когда были истреблены новгородские бояре, Иоанн Васильевич пошел искать бояр в Псков, а тем временем в Москве успели вырасти новые бояре на месте казненных, и Грозный вернулся в Москву.

Покорение Сибири

При Иоанне Грозном случилось странное событие. Однажды во дворец пришел человек и отрекомендовался:

– Иван Кольцо, вице-покоритель Сибири.

Иоанн Васильевич пронизал пришельца глазами и произнес:

– Скажи, прямо, жиган. Беглый из Сибири.

– Я не беглый, а покоритель.

– Отлично. Расскажи, что ты там покорил.

Кольцо стал рассказывать:

– Казаки мы, т. е. что ваше, то наше, а что не наше, тоже наше. Мы люди простые и неученые. По-неученому и живем.

– Это мы слыхали. Дальше.

– Сейчас будет и дальше.

Кольцо погладил усы и самодовольно продолжал:

– Некого стало на Руси грабить. Много ли после опричника награбишь? Мы и пошли дальше за Урал. Смотрим, земли много, а народу столько, сколько у лысого волос на голове.

– Прошу без намеков, – прервал Иоанн. – Говори просто.

– Могу и так. А царствует над этим, прости Господи, народом слепой царь, и предводительствует глухонемой воевода. Мои люди, как львы, бросились на этот народ и разбили его. Слепой царь не увидел, а глухой воевода не услышал, как мы подкрались к народу и покорили его. Вот я и твоей милости подарки привез.

Иван Кольцо вынул несколько соболей и лисиц и разложил их пред Иоанном Васильевичем.

– Стибрили? – кратко спросил Грозный.

– Никак нет. Настреляли!..

Иоанн Васильевич стал рассматривать подарки.

– Заграничные! – сказал он с видом знатока.

– Без фальши! – подтвердил Кольцо. – Вот и таможенные пломбы.

– Спасибо. А кто вами предводительствовал?

– Предводительствовал наш атаман Ермак Тимофеевич.

– Почему же он сам не явился?

Кольцо замялся.

– Как бы тебе сказать… Ссылка не кончилась. Еще годков двадцать ему ждать надо…

Чтобы замять неприятный разговор, Иван Кольцо стал на колени и торжественно произнес:

– Кладем к твоим ногам завоеванное нами царство, по имени Сибирь.

– Принимаю его! – ласково произнес Иоанн Васильевич.

В тот же день «золотопромышленные» понизились до половины их стоимости.

Больше десятка банкиров разорились, замошенничали деньги вкладчиков и были сосланы в Сибирь.

Смерть Грозного

Умер Иоанн Васильевич от игры в шахматы.

Чигориным он не был, но в шахматы играл недурно. Постоянным партнером Грозного был боярин Бельский, которому он все забывал отрубить голову.

– Ты уж извини, боярин, – говаривал он Бельскому. – Вчера Малюта снова был занят, никак не мог урвать для тебя несколько минут. Уж подожди! Ты ведь свой человек.

– Подожду! – добродушно отвечал Бельский. – Не велик барин. Могу и подождать, пока господин Малюта освободится.

Вот за свою забывчивость Иоанн Васильевич и поплатился.

Однажды он по обыкновению сел играть в шахматы. Бельский заявил:

– Шах королю!

В эту минуту Иоанн Васильевич упал на спинку кресла и умер.

Шахматному королю немедленно отрубили голову, а королеву, именуемую ферзем, сослали в дальний монастырь.

Несколько месяцев после похорон Иоанна Грозного оставшиеся в живых москвичи не верили, что они живы.

– Неужели мы уцелели! – удивлялись они.

Многие на улице подходили к знакомым и просили:

– А ну-ка ударь меня по уху! Хочу узнать, жив я или не жив?

Летописцы уверяют, что остаться живым при Иоанне Грозном было так же трудно, как выиграть двести тысяч.

IV. Смутное время

Борис Годунов

До Бориса почти царствовал Федор Иоаннович.

Федор Иоаннович теперь покойник. Да и при жизни он был покойником, отчего у него и не было детей. В большие праздники его обряжали и выводили показывать народу.

Наконец его похоронили, и стал царствовать Борис. Во время венчания на царство Борис сказал:

– Клянусь, что у меня не будет ни одного бедняка.

Он честно сдержал слово. Не прошло и пяти лет царствования Бориса, а уже ни одного бедняка нельзя было сыскать во всей стране с огнем.

Все перемерли с голода и от болезней.

По отцу Борис был татарин, по матери русский, а по остальным родственникам неизвестно кто…

Правил он, как следует. Давал обещания, казнил, ссылал и искоренял крамолу.

Но ни казнями, ни ссылками, ни другими милостями ему не удалось сыскать любви народа.

Имя Бориса произносилось с иронией.

– Какой он «Борис», – говорили про него втихомолку. – Борух, а не Борис. Борух Годун или, еще вернее, Борух Годин. Знаем мы этих Борисов…

– Нету здесь Столыпина – ехидничали бояре. – он ему показал бы «Бориса».

Многие уверяли, что своими ушами слышали, как Борис разговаривал по-еврейски, когда он еще был премьером.

– Только и слышно было, что гыр-гыр-гыр, – рассказывали бояре. – Потом все пошли в синагогу.

Когда появился первый самозванец, все стали шептаться и злорадствовать.

Узнав про самозванца, Борис позвал Шуйского.

– Слышал? – спросил царь.

– Слышал! – ответил Шуйский.

– Это он, Дмитрий?

Шуйский отрицательно покачал головой.

– Никак нет. При мне убивали. Это не тот.

– Кто же, по-твоему, этот самозванец?

– Мошенник какой-то! – ответил Шуйский. – Мало нынче мазуриков шляется.

Борис отпустил Шуйского и велел созвать бояр. Бояре пришли.

Борис вышел и обратился к ним с белыми стихами.

– «Достиг я высшей власти…»

Бояре переглянулись. Послышался шепот:

– У Пушкина украл! У Пушкина украл!

Борис сделал вид, что ничего не слышит, и продолжал:

– «Седьмой уж год я царствую…»

Тут чей-то негодующий голос резко прервал Бориса:

– Это грабеж. Своего же поэта грабить!

– В самом деле! – послышался другой голос. – Иностранного поэта хоть ограбил бы, а то своего.

Сразу зашумели все:

– Посреди бела дня белые стихи красть!

– Бедный Пушкин! Чего смотрят Венгеров и Лернер!..

Борис стоял бледный, как полотно железной дороги.

Кто-то закричал:

– Пойдем вязать Борисовых щенков!

– Это тоже из Пушкина! – закричали из-под земли выросшие Венгеров и Лернер. – Не смей трогать!

Но их никто не слушал. Все бежали душить семью Бориса. Сам Борис через знаменитого фармацевта, которому он пред тем устроил право жительства в Москве, достал яду и отравился.

Лжедмитрий I

Первый самозванец был из Одессы. Его настоящее имя до сих пор не известно, но его псевдоним «Лжедмитрий I» был в свое время не менее популярен, чем псевдонимы «Максим Горький», «Сологуб» и др.

В приказчичьем клубе он научился грациозно танцевать мазурку, чем сразу расположил к себе сердца поляков.

– От лайдак! – восхищались поляки. – Танцует, как круль.

Последнее слово сильно запало в душу Лжедмитрия.

– Разве уж так трудно быть королем! – думал он, лежа у себя на убогой кровати. – Нужна только удача. Ведь Фердинанд и Николай Черногорский стали королями. Нужно только заручиться поддержкой сильной державы.

Тут он невольно начинал думать про Польшу.

– Сами говорят, что танцую, как круль. Пойти разве и сказать им, что действительно круль… Они поверят.

Лжедмитрий не ошибся. Когда он объявил полякам, что он царевич Дмитрий, они бросились его обнимать.

– Ах, шельма! – кричали поляки, целуя Дмитрия во все, не исключая лица. – Как ловко прикидывался конюхом.

– Поможете мне овладеть моим царством?

– А что дашь?

– Все, что понравится вам, – обещал Дмитрий.

– Отлично. Нам нравится Белоруссия.

Дмитрий добродушно сказал:

– Возьмите ее.

– Нравится нам еще Великоруссия, Малороссия, Сибирь.

Что же у меня останется? – с испугом вырвалось у Дмитрия.

Поляки утешили его:

– А тебе, братику, ничего и не надо. Ведь ты конюх. Купим тебе хорошего лошака, ты и уедешь на нем из Московии, а править будем мы сами.

– Ладно! – сказал Дмитрий. – Спасибо, что хоть лошака одного мне оставите.

С помощью поляков Дмитрий и взял Москву. Народ московский и верил, и не верил, что это настоящий Дмитрий.

– Как же ты спасся? – спрашивал с любопытством народ.

– Очень просто! – объяснил самозванец. – Увидев, что меня начали резать, я убежал. Вместо меня и зарезали другого.

Народ качал головой. Кто-то предложил:

– Позовем Шуйского. Он был тогда в Угличе. Спросим его.

Позвали Шуйского и спросили:

– При тебе убили царевича Дмитрия?

– Какого Дмитрия? – удивился Шуйский: – Никакого царевича Дмитрия не убивали. Все Борис выдумал. Дмитрий вот.

Шуйский указал на самозванца.

– Спросим еще мать царевича! – решил народ.

Позвали мать царевича и спросили, указав на самозванца:

– Твой это сын?

– Мой, мой! – ответила печальная мать: – Тот Дмитрий был только черненький, а этот рыжий. Только это от того, что он вырос. Мой это сын. Мой.