Аркадий Аверченко - Рассказ для Лягушонка

Аверченко Аркадий

Рассказ для 'Лягушонка'

Аркадий Аверченко

Рассказ для "Лягушонка"

Редактор детского журнала "Лягушонок", встретив меня, сказал:

- Не напишете ли вы для нашего журнала рассказ?

Я не ожидал такой просьбы. Тем не менее спросил:

- Для какого возраста?

- От восьми до тринадцати лет.

- Это трудная задача,- признался я. - Мне случалось встречать восьмилетних детей, которые при угрозе отдать их бабе Яге моментально затихали, замирая от ужаса, и я знавал тринадцатилетних детишек, которые пользовались всяким случаем, чтобы стянуть из буфета бутылку водки, а при расчетах после азартной карточной игры, в укромном месте, пытались проткнуть ножами животы друг другу.

- Ну да,- сказал редактор.- Вы говорите о тринадцатилетних развитых детях и о восьмилетних, отставших в развитии. Нет! Рассказ, обыкновенно, нужно писать для среднего типа ребенка, руководствуясь, приблизительно, десятилетним возрастом.

- Понимаю. Значит, я должен написать рассказ для обыкновенного ребенка десяти лет?

- Вот именно. В этом возрасте дети очень понятливы, сообразительны, как взрослые, и очень не любят того сюсюканья, к которому прибегают авторы детских рассказов. Дети уже тянутся к изучению жизни! Не нужно забывать, что ребенок в этом возрасте гораздо больше знает и о гораздо большем догадывается, чем мы предполагаем. Если вы примете это во внимание, я думаю, что рассказец у вас получится хоть куда...

- Ладно,- пообещал я.- Завтра вы получите рассказ.

В тот же вечер я засел за рассказ. Я отбросил все, что отдавало сюсюканьем, и старался держаться трезвой правды и реализма, который, по-моему, так должен был подкупить любознательного ребенка и приохотить его к чтению.

Редактор прочел рассказ до половины, положил его на стол и, подперев кулаками голову, изумленно стал меня разглядывать:

- Это вы писали для детей?

- Да... Приблизительно имея в виду десятилетний возраст. Но если и восьмилетний развитой мальчишка...

- Виноват!! Вот как начинается ваш рассказ:

ДЕНЬ ЛУКЕРЬИ

"Кухарка Лукерья встала рано утром и, накинув платок, побежала в лавочку... Под воротами в темном углу ее дожидался разбитной веселый дворник Федосей. Он ущипнул изумленную Лукерью за круглую аппетитную руку, прижал ее к себе и, шлепнув с размаху по спине, шепнул на ухо задыхающимся голосом:

- Можно прийти к тебе сегодня ночью, когда господа улягутся?

- Зачем? - хихикнула Лукерья, толкнув Федосея локтем в бок.

- Затем,- сказал простодушный Федосей,- чтобы..."

- Ну, дальше я читать не намерен, потому что, я думаю, от такого рассказа вспыхнет до корней волос и солдат музыкальной команды.

Я пожал плечами.

- Мне нет дела до какого-то там солдата музыкальной команды, но живого любознательного ребенка такой рассказ должен заинтриговать.

- Знаете что? - потирая руки, сказал редактор.- Вы этот рассказ попытайтесь пристроить в "Вестнике общества защиты падших женщин", а если там его найдут слишком пикантным, отдайте в "Досуги холостяка". А нам напишите другой рассказ.

- Не знаю уж, что вам и написать. Старался, как лучше, избегал сюсюканья, как огня...

- Нет, вы напишите хороший детский рассказ, держась сферы тех интересов, которые питают ребенка десяти-одиннадцати лет. Ребенок очень любит рассказы о путешествиях - дайте это ему со всеми подробностями, потому что в подробностях для ребенка есть своеобразная прелесть.

Вы можете даже не стесняться фантазировать, но чтобы фантазия была реальна - иначе ребенок ей не поверит,- чтобы фантазия была основана на цифрах, вычислениях и точных размерах. Вот что дает ребенку полную иллюзию и что приковывает его к книжке.

- Конечно, я это сделаю,- сказал я, протягивая руку редактору "Лягушонка".- Через два дня такой рассказ уже будет у вас в руках.

И я, обдумав, как следует тему, написал рассказ:

КАК Я ЕЗДИЛ В МОСКВУ

"Недавно мне пришлось съездить в Москву. В путеводителе я нашел несколько поездов и после недолгого размышления решил остановиться на отходящем ровно в 11 часов по петроградскому времени. Правда, были еще два поезда - в 7 часов 30 минут и в 9 часов 15 минут по петроградскому времени, но они не были так удобны. Для того чтобы попасть на вокзал, я взял извозчика, сторговавшись за 40 копеек. Ехали мы около 25 минут, и на вокзал я приехал за 16 минут до отхода поезда. Известно, что от Петрограда до Москвы расстояние 604 версты, каковое расстояние поезд проходит в 12 часов с остановками или 10 часов без остановок, т. е. 60 верст в час. Мне досталось место ? 7 в вагоне ? 2..."

В этом месте редактор, читавший вслух мой рассказ о путешествии, остановился и спросил:

- Можно быть с вами откровенным?

- Пожалуйста!

- Никогда мне не приходилось читать более скучной и глупой вещи... Железнодорожное расписание - штука хорошая для справок, но как беллетристический рассказ...

- Да, рассказ суховат,- согласился я.- Но самый недоверчивый ребенок не усомнится в его правдивости. По-моему, самая печальная правда лучше красивой лжи!..

- Вы смешиваете ложь с выдумкой,- возразил редактор.- Ребенок не переносит лжи, но выдумка дорога его сердцу. И потом, мальчишку никогда не заинтересует то, что близко от него, то, что он сам видел. Его тянет в загадочно-прекрасные неизвестные страны, он любит героические битвы с индейцами, храбрые подвиги, путешествия по пустыне на мустангах, а не спокойную езду в вагоне первого класса с плацкартой и вагон-рестораном. Для мальчишки звук выстрела из карабина в сто раз дороже паровозного гудка на станции Москва-товарная. Вот вам какое путешествие нужно описать!

"Вот осел,- подумал я, пожимая плечами.- Сам не знает, что ему надо".

- Пожалуй,- сказал я вслух,- теперь я понял, что вам нужно. Завтра вы получите рукопись.

На другой день редактор "Лягушонка" вертел в руках рукопись

"Восемнадцать скальпов Голубого Опоссума", и на лице его было написано все, что угодно, кроме выражения восторга, на которое я имел право претендовать.

- Ну,- нетерпеливо сказал я. - Что вы там мнетесь?

Вот вам рассказ без любви, без сюсюканья, и сухости в нем нет ни на грош.

- Совершенно верно,- сказал редактор, дернув саркастически головой.- В этом рассказе нет сухости, нет, так сказать, ни одного сухого места, потому что он с первой до последней страницы залит кровью. Послушайте-ка первые строки вашего "путешествия":

"Группа охотников расположилась на ночлег в лесу, не подозревая, что чья-то пара глаз наблюдает за ними. Действительно, из-за деревьев вышел, крадучись, вождь Голубой Опоссум и, вынув нож, ловким ударом отрезал голову крайнему охотнику.

- Оах! - воскликнул он.- Опоссум отомщен! И, пользуясь сном охотников, он продолжал свое дело... Голова за головой отделялась от спящих тел, и

скоро груда темных круглых предметов чернела, озаренная светом костра. После того как Опоссум отрезал последнюю голову, он сел к огню и, напевая военную песенку, стал обдирать с голов скальпы. Работа спорилась".

- Извольте видеть! - раздраженно сказал редактор.- "Работа спорилась". У вас это сдирание скальпов описано так, будто бы кухарка у печки чистит картофель. Кроме того, на следующих двух страницах у вас бизон выпускает рогами кишки мустанга, две англичанки сгорают в пламени подожженного индейцами дома, а потом индейцы в числе тысячи человек попадают в вырытую для них яму и, взорванные порохом, разлетаются вдребезги. Согласитесь сами нужно же знать границы.

- Да что вам, жалко их, что ли? - усмехнулся я.- Пусть их режут друг другу головы и взрывают друг друга. На наш век хватит. А зато ребенок получает потрясающие, захватывающие его страницы.

- Милый мой! Если бы существовал специальный журнал для рабочих городской скотобойни - ваш рассказ явился бы лучшим его украшением... А ребенка после такого рассказа придется свести в сумасшедший дом. Напишите вы лучше вот что...

Я видел, что мы оба чрезвычайно опротивели Друг другу. Я считал его тупоумным человеком со свинцовой головой и мозгами, работающими только по неприсутственным дням. Он видел во мне бестолковую бездарность, сказочного дурака, который при малейшем принуждении к молитве сейчас же разбивал себе лоб. Он не понимал, что человек такого исключительного темперамента и кипучей энергии, как я, не мог остановиться на полдороге, шел вперед напролом и всякую предложенную ему задачу разрешал до конца.

Я чувствовал, что мой энергичный талант был той оглоблей, которой нельзя орудовать в тесной лавке продавца фарфора.

- Напишите - ка вы,- промямлил редактор "Лягушонка",- лучше вот что...

- Стойте,- крикнул я, хлопнув рукой по столу. - Без советов! Попробую я написать одну вещицу на свой страх и риск. Может быть, она подойдет вам. Сдается мне, что я раскусил вас, почтеннейший.

Через час я подал ему четвертую и последнюю вещь. Называлась она:

ЛИЗОЧКИНО ГОРЕ