Александр Шаргородский - Ямщик, не гони лошадей

РОЛАН. Да, ты похож на тореро, папа, на Эскамильо!

ПИТЕР. Тореро никогда не падают на арене, никогда! (начинает петь) «Любовь свободна, мир чарует…»

ДЖИНН (подхватывая)… «И всех законов она сильней!»

ПИТЕР. «Меня не любишь, но люблю я».

ДЖИНН. «Так берегись любви моей!» (падает в его объятия). Кармен устала, ПИТЕР. Унеси Кармен с арены.

ПИТЕР поднимает ДЖИНН и нежно несет к дивану.

РОЛАН. Тебе не тяжело? Я могу помочь.

ПИТЕР. Наша ДЖИНН — божественное создание. Она ничего не весит.

Опускает ее на диван.

ДЖИНН. Будь осторожен — все божественные создания — дело рук дьявола.

ПИТЕР. Она права, Вася. Это чистая правда! (смеется).

ДЖИНН. Вот так ты смеялся с ней?..

ПИТЕР. Почти. Но тогда было два звонких смеха, а теперь — один.

ДЖИНН. Разве у меня дребезжащий? (снова хохочет).

ПИТЕР. Она действительно божественное созданье, Вася.

ДЖИНН. (потягиваясь на диване). Вы знаете, чего бы мне сейчас хотелось, чего бы мне хотелось до смерти?..

ПИТЕР. Нет.

ДЖИНН. Чтобы меня арестовали за любовь!

РОЛАН. К кому?

ДЖИНН. Вообще. Любовь должна быть опасна, Вася. Как арена… Как молния! Ты б пошел из-за меня в тюрьму, Вася?

РОЛАН. Ты много выпила…

ДЖИНН. …и сердце мое раскрылось. Так пошел бы или нет?

РОЛАН. Даже на эшафот.

ДЖИНН. Браво! Ты хороший, Вася! (ПИТЕРУ) А что было потом? После ареста.

ПИТЕР. Потом? Потом сдох усатый… Но этого надо было ждать почти пять лет. А для меня это была вечность. Потому что я любил. Когда любишь — время летит вдвоем и тянется в одиночку. Я поехал ее встречать, моего врага народа. Мы вновь смеялись, но уже не так сладко. Была какая-то горечь в этом смехе. И я увез ее в Альпы. Там дышалось легко, и свежим утром она родила мне Васю. Свежим утром в горах. (Васе). Ты знаешь, что ты горец? Он бегал по горам, как архар, и так вопил, что мы думали, что исчезнут туры. Это был настоящий разбойник, бандит, донской казак. Он распевал военные и революционные песни, и мы боялись, что он совершит здесь маленькую революцию. И вот взгляните, что получилось из этого революционера.

РОЛАН. Довольно воспоминаний, папа.

ПИТЕР. (покачав головой) Воспоминания… Я весь соткан из них. И чтобы не исчезли звуки и запахи — надо вспоминать. Иначе воспоминания превратятся в засушенный лист в скучной книге.

ДЖИНН. У тебя прекрасная история любви, Петя!

ПИТЕР. Прекрасная и короткая. Как хороший рассказ. Жизнь — это короткий рассказ, печальный или смешной, удачный или не очень, но всегда короткий. Вы не заметили? Значит, вы еще мало жили. Когда мне было двадцать, казалось — я родился давно, во времена пророков. Сейчас мне кажется, что я родился вчера…

ДЖИНН. Ты родился сегодня утром.

ПИТЕР. Эх, хорошо бы родиться сегодня. Замечательный денек.

РОЛАН. Сколько тебе стукнет, папа?

ПИТЕР. Сколько мне стукнет? Джинн, сколько мне, по-твоему, стукнет?

ДЖИНН. Тебе стукнет 20, Петя.

ПИТЕР. Ты почти отгадала. Мне 14 лет. Да, да, что ты там улыбаешься? Никто не должен знать возраст. Глупое занятие — считать свои годы. Все равно, что считать баранов, чтобы заснуть. Пустое занятие! Вам столько лет, на сколько вы себя чувствуете, а не наоборот. Мне хочется, например, залезть на крышу, дернуть за косичку девочку или разбить окно футбольным мячом. И мне 14! Но выгляжу я значительно старше. Поэтому Джинн мне и дала 20! Дети мои, как только вам преподносят нудную житейскую истину — поставьте ее на голову. Плюйте на житейские мудрости, ставьте их с ног на голову — и вы увидите, как весело жить!

ДЖИНН. Я уже стою на голове! (поднимает бокал). За стоящих на голове!

ПИТЕР. Гениальный тост! (он чокается с Джинн). Вася, а ты что?

РОЛАН. Я останусь на ногах.

ПИТЕР. Зачем, Вася? Скучно, а?

РОЛАН. (продолжая) …И потом, как ты встанешь на голову, когда ты ее потерял? (усмешка пробежала по его лицу).

ПИТЕР. В этом-то и весь фокус, Вася!

ДЖИНН. Обожаю цирк и фокусников! Да здравствуют фокусы! Ну, Петя, ты потерял голову?

ПИТЕР. Давно.

ДЖИНН. И я! Так встанем на нее?

ПИТЕР. С удовольствием!

Они чокаются, выпивают, а Ролан сидит в кресле и молча смотрит на них.

ПИТЕР. Вася, что с тобой? Ты немного засушен. Как тот лист в книге. Ты ведь так хохотал в детстве. Куда уплыла твоя улыбка, Вася?..

РОЛАН. Она растаяла как снег, папа. Слишком много солнца в горах…

ПИТЕР. Я думаю, ты живешь в странном кантоне. Тут слишком много учителей и слишком много часов. Когда вокруг все время учат и еще подсовывают под нос точное время — становится скучно, а? Бог — великий учитель. Он нам не сказал точного времени. И в этом — бездонная радость!

ДЖИНН. Да, да! От точного времени — тошнит. Петя, ты знаешь, сколько мне лет?

ПИТЕР. Конечно! Тебе — 14!

ДЖИНН. Ты — отгадал! Мы с тобой ровесники, Петя. А Васе — 29. Он нам папа. А мы его дети! Не надо знать возраста, ни года, ни века, ни часа. К черту точное время! (она вскакивает). Сейчас не 85-ый! Сейчас 47-ой год! (она подбегает к шкафу).

РОЛАН (ничего не понимая). ДЖИНН, что ты там ищешь? Что ты все выбрасываешь?

ДЖИНН. Тут где-то было платье.

РОЛАН. Какое платье?

ДЖИНН. Ситцевое, белое, старомодное. Оно где-то тут висело.

РОЛАН ничего не понимает. ПИТЕР мягко улыбается и качает головой.

ПИТЕР. Не надо, ДЖИНН. Не ищи.

ДЖИНН. Но совсем на днях я его держала в руках.

РОЛАН. Что, наконец, происходит? Скоро ночь. День прошел. На лыжах я не катался. Завтра воскресенье, последний день. У меня впереди трудная неделя.

ДЖИНН. (радостно). Нашла! Вот оно (достает платье). А ну-ка, отвернитесь (ПИТЕР отворачивается, но РОЛАН недоуменно продолжает смотреть на нее) Я кому сказала! (РОЛАН послушно отворачивается). ДЖИНН начинает переодеваться в найденное платье.

ДЖИНН. Петя, какая у нее была прическа?

РОЛАН. У кого?

ПИТЕР. Тогда не было причесок, ДЖИНН. Их не носили. Волосы ее были прямы и гладки и зачесаны назад. И скреплены гребешком… Можно повернуться?

ДЖИНН. Нет, нет (собирает волосы назад). А туфли, какие на ней были туфли?

ПИТЕР. Самые простые. Белые лодочки. Стертые белые лодочки.

ДЖИНН. (доставая из шкафа туфли) На толстом каблуке?

ПИТЕР. Да, именно.

ДЖИНН. (надевая туфли и оглядывая себя в зеркале). И голова ее была чуть откинута назад?

ПИТЕР. Да, слегка…

ДЖИНН. Ну, господа, можете повернуться.

ПИТЕР и РОЛАН поворачиваются и застывают в изумлении.

ДЖИНН. Что вы молчите? Скажите что-нибудь!

Пораженные, они продолжают молчать.

Перед ними вылитая Света.

ДЖИНН. Я что, вам не нравлюсь? РОЛАН, у тебя случайно нету «Капитала»? (РОЛАН не в силах открыть рта. ДЖИНН подходит к полке, выбирает первую попавшуюся книгу, хватает со стола корочку хлеба и садится на диван). Ну, вот… Сорок седьмой год, июнь, Ленинград. Екатерининский садик на Невском проспекте. На зеленой скамейке сидит девушка в ситцевом платье, грызет горбушку и штудирует Маркса.

ПИТЕР. (не веря своим глазам). Невероятно! Невозможно! Вася, это Света, твоя будущая мама.

Он поднимается и идет к ДЖИНН, не в силах оторвать от нее глаз.

ДЖИНН. (продолжая) И тут, мимо скамейки, идет молодой и красивый, идет очаровательный шалопай. И не может оторвать от нее глаз (ПИТЕР останавливается. И застывает. И что-то там говорит, что-то там бормочет). Ну, бормочи, Петя.

ПИТЕР. Это галлюцинация…