Алексей Петров - Образ жизни
Хладобойников. А зачем нам протокол, а, Федя?
Дерябин. И то верно… Ну его, протокол этот. Будем писать целый час, а что писать? зачем писать? — непонятно…
Возвращаются к Шмутцу и Боброву.
Хладобойников (обоим). Должен перед вами извиниться. Ошибочка вышла… Можете быть свободными, товарищи. Счастливого пути.
Бобров (ухмыляясь). Спасибо, командир.
Хладобойников. Да поосторожнее там, на дороге… (Боброву.) Вы уж лучше его на своей до дома довезите, раз он такой больной.
Бобров. Непременно! Друга в беде не брошу. (Уводит ухмыляющегося Шмутца за кулисы.)
Слышно, как отъезжает автомобиль.
Занавес закрывается.
Хладобойников и Дерябин выходят на авансцену.
Дерябин. Жарко… Пивка бы сейчас холодненького…
Хладобойников (промокая лоб платком). Слышь, Дерябин, а чего это он нон–овлон пьёт, а?
Дерябин. Хрен его знает, товарищ лейтенант.
Хладобойников. Это ж, кажется, бабское лекарство, пилюли от залёта или что–то вроде того. (Вдруг, вспомнив о чём–то, начинает рыться в карманах.) Где же?.. Неужели дома забыл?.. Ага, вот он!
Дерябин. Что там?
Хладобойников. Рецепт. Жена утром дала, сказала, что нужно срочно купить, потому что дни уже поджимают. А если не найду, так с дежурства могу не возвращаться, потому что дома всё равно уже делать нечего… Я‑то сперва позабыл, а теперь вот вспомнил. Нон–овлон… Слышь, Дерябин, а чего это он противозачаточные пилюли глотает, а? Боюсь, Федя, лопухнулись мы с тобой…
Дерябин (равнодушно). Ладно тебе, лейтенант, брось. Не нам с тобой судить, против чего эти таблетки. Слыхал ведь: особый случай у него, ночное недержание бартолиновых желёз! С полным вовлечением в хронический процесс! Тут, браток, понимать надо. Это штука тонкая — медици–и–на…
(Уходят)
***Появляется Скосоротов с графиком дежурств в руке.
Скосоротов (смотрит в график). А у меня сколько дежурств? Что–то маловато. Раньше, помнится, фамилия моя в графике часто–часто встречалась. Между дежурствами едва палец на бумажке помещался, а теперь (прикладывает к листку бумаги ладонь так и эдак) хоть пятерню клади… (Ворчливо.) Конечно, разве заработаешь тут? Все хапают, хапают… по десять штук берут.
А у меня вот — сколько?.. (Шевелит губами, пересчитывает.) Ага! только пять… Пять? (Вдруг, после некоторого раздумья.) А не до фига ли? Я что же — лучшие свои молодые годы должен здесь, в этой больничке задрипанной оставить? (Чуть громче.) Света белого не вижу за какие–то копейки поганые. Уже на операциях в обморок падаю… а эти (неопределённо кивает в сторону) прямо насели, честное слово: нагружают дежурствами, как лошадь, — вези, не сдохнешь… (Медленно удаляется за кулисы.)
За кулисами — шум вокзала: гул толпы, крики «А вот такси! Дёшево и быстро! Кому такси?», «Носильщик! Носильщик!», звуки прибытия поезда.
Голос вокзального диктора. На четвёртый путь прибыл электропоезд из Кочетовки. Повторяю: на четвёртый поезд… тьфу! На четвёртый путь прибыл электропоезд из этой самой… из Кочетовки. Выход в город через подземный переход. А можно и так, по путям… Проводники поезда номер тридцать один, откройте двери тамбуров для прохода пассажиров к вокзалу…
На авансцену выходят две деревенские женщины. В руках у них большие хозяйственные сумки. Беспокойно оглядываются по сторонам.
Эпизод третий
На «Тойоте»
Действующие лица:
Маруся и Клавдия, деревенские женщины.
Васятка, городской идиот.
Маруся (тревожно оглядывается по сторонам). Блин, ну попали мы с тобой! А всё ты виновата: (передразнивает) «Айда сгоняем в Баранов к Пашке, проветримся…»
Клавдия. Хучь какой–никакой, а город всё ж таки. Тут шичас шмотки ну прям на улице продаются… и в «комках» каких–то. Может и не купим ничего, так хучь руками вот этими трудовыми приличную вещь со всем нашим удовольствием пошшупаем. Опять же культура кругом, даже киношка одна есть…
Маруся. Клав, а на что нам киношка? Мы что же — кино приехали глядеть?
Клавдия. А тут чуть ли ни по пять раз на дню страмные фильмы показывают, антиресно бы, Марусь, посмотреть. И, глядишь, свезёт — хлебушка прикупим, а то у нас в деревне — через день дают. Да и водочку почище поищем, может свезёт…
Маруся. Ну и где ж, Клава, племяш твой?
Клавдия. Пашка обещал встренуть.
Маруся (недоверчиво). Обещал? А может, тебе пригрезилось чаво?
Клавдия. Не-а. Обещал. Он, помнится, когда–то мне так и сказал: «Ты, тётка Клава, приезжай смело и даже живи у меня, коли надо, сколько хошь: хошь — день живи, хошь — даже два… Только харчишек не забудь прихватить из деревни своей, из Ново — Воняловки — курей там, яиц, мясушка поболе. А то в городе нонче одне бананы кругом и щиколад».
Маруся. А ведь у нас, в Воняловке, он, помнится, дурак дураком был, восьмой класс еле осилил…
Клавдия. Но дык чаво ж? Зато считать хорошо мог. Потому после армии в Баранов и подался.
Маруся. Зачем? Жил бы себе в Воняловке. Чаво не жить–то?..
Клавдия. Тут он записался, сказывают, в какую–то мафию, пристроился торговать в ларёчек, где всё американское продаётся и из других капиталистических государств барахлишко, вот и пошла деньгá к Пашке, ровно мухва на навоз.
Маруся. Ну да. Вон как разбогател! Разжился добром, накупил себе штанов–шмоток всяких…
Клавдия (напоминает). А машина? Про машину нешто забыла?
Маруся. Как же, «забыла». Ничего я не забыла. Имя какое–то чудное у его машины… как, Клав?.. «Тово–это», что ли? Мне не произнесть ни в жисть.
Клавдия (гордо). «Товойта». (Вдруг начинает смеяться.)
Маруся. Чавой–то ты, хохотушка? Чаво припомнила?
Клавдия (давится от смеха). Вспомнила, как Пашка приезжал к нам однажды в Воняловку на колымаге своей… Дело как раз на Петров день было, помнишь?
Маруся (недовольно). Ну?
Клавдия. Вы, блин, аж хлебальники пораскрывали. Вот рожи–то были!
Маруся. А ты–то, ты!..
Клавдия. Ну и я тоже, конечно. Это ж не машина, а чёрт те что: вся в рюшечках каких–то, побрякушечках, блестит, стерьва, сияет, ровно у кота нашего Василия вона чё. (Хохочет.)
Маруся. А только Пашка в ней — ну, как баран у аналоя: не выглядит нисколечко. Это как если б я, к примеру, натянула на себя вот это самое исподнее с кружавчиками, что по телику показывают, да ещё резинки всякие нацепила с чулочками и прочую иную страмоту.
Клавдия. Вот на этой самой «товойте» и обещался Пашка встренуть нас и прямым ходом довезти до его квартиры.
Маруся. Ну и где же он? Где резерфорда твоего искать? Что–то не видать нигде ни Пашки, ни «товойты».
Клавдия. Ты, Марусь, стой покуда што здесь, у стенки… да гляди за сумками! А то ноне в городе жулья не счесть. И не заметишь, как обдерут, ровно овцу… А я сбегаю на стоянку автомобильную, погляжу. Может, потерялся он в толкучке такой. Не мудрено ведь: деревенский же он, бедняжка… (Убегает за кулисы.)
Маруся ждёт, беспокойно оглядывается. Вокруг шумит вокзал. Крики носильщиков и таксистов.
Голос диктора. На первом пути продолжается посадка на поезд номер тридцать один «Тамбов — Москва». Отправление поезда в девять часов двадцать минут… или даже чуть раньше.
Раскрывается занавес. Возвращается Клавдия.
Клавдия. Нету нигде! Забыл–поди, стервец, проспал. Придётся на автобусе шкандыбать.
Маруся. Далёко?
Клавдия. Не, тут минут десять, если напрямки, через лесопосадку.
Маруся. Ой, боязно мне, Клав. Кто ж об эту пору в посадку ходит? Ведь сумки ж у нас, а в них — продуктов тьма!
Клавдия. А если кругаля идтить, дюже тяжко будет.
Маруся (ворчит). И нашто мы только столько харчей набрали? Нешто лошади? (Взваливает на плечо сумку.)
Клавдия (тоже поднимает сумки и узлы). Пашеньке это…
Маруся. Вот и вот! Вези, тётка Клава, не сдохнешь…
Плетутся по сцене. Это лесопосадки недалеко от вокзала.
Некоторое время ещё слышны звуки вокзала, потом становится тихо и пасмурно.
Не по душе мне эти посадки. Сыро тут, сумрачно…
Клавдия (сопит под тяжестью сумок). Уж лучше молчи, Маруся. Мне и самой страшно. Вона как тут: ни звука кругом. Как будто деревья и кусты эти затаились и ждут кого–то…
Маруся. Ну, будя, будя… Ты–то хоть не стращай!
Клавдия. Да я што? Я ничего…
Появляется Васятка. Чуть косит; рот у него приоткрыт, язык слегка высунут наружу. Едет он верхом на суковатой палке и издаёт губами нечто вроде «Др–р–р…». Ему кажется, что едет он на мотоцикле.
Васятка (весело). Здоровы были, бабоньки!
Маруся (настороженно). И тебе, милай, не хворать.
Маруся и Клавдия останавливаются, опускают сумки на землю.
Васятка внимательно смотрит на них.
Васятка. Садитесь, бабоньки, подвезу.
Женщины переглядываются.
