Евгений Подгаевский - Муха, или Шведский брак по-русски
— И мёдиком сверху, — попросил Вася.
— Мёду на масле не сидится. Заляпаешься весь. Лучше из чашечки, ложечкой, хорошо?
— Угу, — кивнул Вася. Он изучал содержание местной газеты.
— Опять в газету уткнулся.
— Надо же знать, что в районе творится.
— И что творится? — спросила Люба.
— Перед выборами с ума сходят. Друг на друга ляпают.
Он отложил газету в сторону. И вдруг:
- Вот и ты сказала «заляпаешься»? Фу! Звучит как-то…
— Как, Вася?
— Неэстетично. Могла бы сказать «испачкаешься».
— Но ты сам только что сказал.
— Что сказал?
— «Друг на друга ляпают».
— Разве?.. Ну, это потому что они там друг на друга ля…
— Ага, — сказала Люба. — На работу тебе пора, ляпальщик.
— Тогда уж лучше через «а».
Люба озадачилась, но только на секунду:
— Смотри у меня! Подымайся.
В прихожей Вася, надев шляпу, изучающе повёл туда-сюда головой перед зеркалом. А что? Ему идёт, что-то такое мелькает.
— Вась, может, без шляпы?
— Почему это?
— Да в посёлке один ты её и носишь.
— Ну и что?
— Ты ж не лысый.
— А что шляпы только для лысых?
— Тьфу ты! Ну иди, красуйся.
Она поцеловала его в щёку и подтолкнула к двери.
Захлопнувшаяся за Васей дверь вдруг снова открылась. Вася вернулся.
— Забыл что?
— Да нет… Это…
— Без шляпы решил?
— Да нет… — Вася вроде бы не мог подобрать нужное слово. — Ты это, Люба, смотри не ляпни случайно…
Взгляд Любы выразил непонимание.
— Да я про вчерашнюю муху, — продолжил Вася. — А то Валя обидится.
— Господи, я даже не видела этой вашей с Валей мухи. Если бы ты не рассказал! Марш на работу! «Валя обидится»! А Петя нет?
— Ну и Петя, возможно, тоже, — осторожно добавил Вася. Поцеловал жену в щёчку и вышел.
На улице после дождя развезло.
Валя с Любой с сумками едва вышли из продуктового магазина, где только что отоварились, как на площади, подняв мутные брызги из лужи, затормозил мотоцикл. Сидевшая за рулём внушительная тётка обратилась к ним:
— Девчата, неохота с мотоцикла слезать. Не видали, липучки для мух есть?
При упоминании про мух Вале стало жутко неловко, она даже покраснела. Люба это заметила и тоже замешкалась.
— Да вы оглохли, девчата? — спросила тётка-мотоциклистка. — Спросите у Дуськи.
Люба повернулась к открытой двери магазина:
— Дуся, тут спрашивают, липучки для мух есть?
— Нету, вчера последнюю забрали, — послышался голос продавщицы. Но сама она не показалась даже в глубине магазина.
— Ну так завези! — громко крикнула тётка-мотоциклистка. — И можешь не прятаться. Я от тебя всё одно не отстану.
— Эти липучки не очень-то и эффективные, — сказала Валя.
— А мне не для этого, — ответила тётка-мотоциклистка.
— А для чего?
— Скоро узнаете.
На этих словах тётка-мотоциклистка газанула и рванула с места, оставив Любу и Валю в лёгком недоумении.
Подруги пошли по улице, обходя лужи.
— Валюша, — осторожно начала Люба. — Дело житейское. Не так давно я сама вытащила муху из компота.
— Неправда, — сказала Валя смущённо.
— Да правда, — продолжала Люба. — Васе, конечно, не сказала, а то бы пришлось выливать всю кастрюлю.
— Вот даже как. Такой брезгливый? Мой Петя попроще.
— Да, Василий ужасный чистоплюй. — И Люба добавила с каким-то только одной ей известным смыслом: — Что касается пищи и носков.
— А что — носков? — Валентина даже остановилась.
— Да ни за что не наденет, если даже малюсенькая дырочка, — пожала плечами Люба. — Даже если не видна, даже если в гости не идти. Да я бы и заштопала, но он моментально их выбрасывает.
— Какие, оказывается, наши мужья разные! — покачала головой Валентина. Подруги, лавируя между луж, снова двинулись вперёд вдоль заборов. — Я своего Петьку, наоборот, заморилась ругать: вот такие дыряки — проще выбросить, чем зашить, — нет, постирает, гад, спрячет, а потом обязательно наденет. Жалко ему!
Дома в это время Петя действительно, выдвинув ящик комода, рылся в куче разномастных стираных носков, рассматривал их, изучал дырки, подыскивал пару, чтобы надеть. Кажется, подыскал. Потом надел носки и, увидев, что на одном дыра оказалась сбоку, перекрутил его так, чтобы она скрылась на подошве. Остался доволен.
Валя, между тем, на улице продолжала:
— Я, говорит, их так перекручиваю, чтоб дырки на пол смотрели… Вот что с ним, упёртым, делать? Куча ж новых носков в комоде!
Подруги глянули друг на дружку и от души засмеялись.
Тут они сначала услышали, потом увидели вывернувшую из-за угла толпу гикающих ряженых — под чертей, зверей и цыган. В отличие от подруг, всю эту размалёванную, раскрашенную публику в вывернутых наизнанку шубах и других странных нарядах, грязь и жижица под ногами совершенно не интересовали. Притоптывая и прихлопывая под заливистую гармонь, ряженые медленно приближались.
— Батюшки, это что такое? — остановилась Люба.
Но Валя схватила её за руку и потащила в сторону:
— Скорей, скорей, а то нас сейчас либо водой обольют, либо другую пакость устроят. И взятки с них будут гладки!
Ряженые остановились возле одного из домов, стали шуметь, свистеть, раскачивать запертые ворота.
Люба с Валей оказались на другой стороне улицы.
— Да что происходит-то?
— Это «куры», — сказала Люба.
— Куры?
— Так у нас третий день свадьбы называется — куры. Когда гостям есть уже нечего, а выпивка осталась. Во дворах кур ловят на котёл, и вообще, гребут что ни попадя — за пару рюмочек для хозяев и приглашение.
— Ко всем, что ли, без разбору ломятся? — поразилась Люба.
— Считается, что только к родне жениха и невесты. Но могут «наказать» и тех гостей, которые не досидели до конца свадьбы. Или случайных встречных, таких, вот, дурочек, как мы с тобой.
Ряженые уже раскрыли настежь ворота, ввалились во двор, кто-то полез в курятник, кто-то выводил из дома под руки «провинившихся» хозяина с хозяйкой («провинившиеся», правда, сами покатывались со смеху). Их уложили на две двухколёсные тачки, сделали им «операцию» — разбили над ними молотком старый ржавый чугунок — и давай катать в развод кругами по двору, выделывая «восьмерки», как фигуристы парного катания, изображающие встречу и разлуку. Хозяйка истошно вопила со своей тачки.
Подруги, скривив в усмешке рты, наблюдали за этим действом — экзотическим для Любы и привычным для Вали. Глядь — а ряженые уже и к ним направились.
— Всё, прощай колбаса, — сказала Валя. Из её сумки торчала палка варёнки. — Убегать — ещё хуже, догонят и уж точно грязью измажут.
Ряженые быстро обступили подруг. Страшненький, пучеглазенький гармонист в вывернутой наизнанку шубе, притоптывая и растягивая гармонь, выдал частушку:
Муха в заднице сидить, Муха мной руководить. Дернить слева — я у Маши, Справа дёрнить — у Наташи!
Люба в лёгком ужасе закрыла рукой рот. Такого «художественной самодеятельности» она не ожидала.
- Бесстыдник ты, Федька, — беззлобно покачала головой Валя. — Сам сочинил? Из личного опыта?
— Ну! Моя новая произведения. Её у нас ишо не все слыхали.
— А если жёнке расскажу?
— Не-а, не расскажешь! Не посмеешь. Отдай колбасу, не то ишо не то спою.
Он развернул гармошку:
Нам с соседским, эх, Митрохой Захотелось вдруг гороху…
— На! — Валя быстро бросила колбасу в сторону гармониста. Её на лету весело подхватил один из его ряженых «помощников». — Проваливайте!
Ряженые с достоинством склонили головы — в знак благодарности — и тут же развернулись. Валя с Любой их больше не интересовали.
— И много тут таких поэтов-песенников? — спросила Люба. — С личным опытом?
— Ой, не воспринимай серьёзно. Всё ж понарошке.
— Ага, понарошке! — почему- то не поверила Люба.
— Это наше шведянское народное творчество, — продолжала Валя.- Ну, немножко некультурное, это да. Народ оттягивается, шалит слегка. Давай простим их, неотёсанных, а? Нашему шведянскому населению без придури жить скучно будет.
— Давай, — согласилась Люба.
Подруги подошли к зданию поселкового медпункта, у которого, держась одной рукой за ухо, их поджидал щупленький, небольшого роста, мужичок.
— Здрасьте, — сказал он, морщась.
Валя покачала головой:
— Вот как, Тимофей, тебя достало, даже в перерыв прибегаешь. Сам виноват, тянул до последнего. Что за народ!
— Да я кругом виноват, — почему-то обречённо махнул свободной рукой Тимофей.
Открыли запертую дверь, зашли.
— Сегодня Вам укол и электрофорез, — сказала Люба Тимофею.
