Юлиу Эдлис - Прощальные гастроли
Рудакова. Роли?! Да я всю жизнь только саму себя и играла! Одних ткачих передовых, доярок, штукатуров с полсотни переиграла, и все на одно лицо. Я на сцене только и делала, что выполняла — перевыполняла. А вокруг — хоть шаром покати — ни хлеба, ни ситца, ни жилья, сплошная разруха, война еще не забылась… И что самое смешное, в зале верили, получали удовольствие, хоть про себя каждый знал, что — брехня. Да от меня таланта тогда никто не требовал, а Левушка ваш распрекрасный — первый! Искусство, видите ли, нужное народу!.. А народ от него был как от земли до неба! Народ, он в антракте — только его и видели. Я сама, покуда в ваш гадюшник не попала, была народ! А стала — пристебай кобыле хвост. Но тут-то, слава богу, репертуар этот — побоку, другая мода пошла, психология всякая, переживания, душевные переливы, а они мне не по зубам оказались. И выяснилось, что без меня очень даже можно обойтись. Сунули в постоянные месткомовские деятели, и дело с концом. И очень даже хорошо. Наигралась в эти ваши игры, спасибо, цела осталась…
По коридору идет проводник, за нею — Донцова. Она подтянута, модно одета, ей можно и не дать ее лет.
Проводник. Тут у меня одно место свободное. Да и ваши там, артистки. Если не врут, конечно.
Донцова. Это просто замечательно, спасибо вам. А то я было совсем растерялась — муж в Москве уже, а администратор едет следующим поездом…
Проводник. Вы то хоть похожи… а они просто, извиняюсь, и не подумала бы.
Донцова. Что вы, они замечательные артистки, а что не красавицы, это уж, как говорится…
Проводник. По-моему, если артистка — так лопни, а держи фасон.
Донцова. Увы…
Проводник (заглянула в купе). Я вам напарницу привела, для комплекта.
Донцова (входя внутрь, чуть наигранно). А вот и я, вот и я!
Щипалина (ошарашена). Виктория Дмитриевна?!
Рудакова. Накаркала…
Гаранина. Входи, Вика, тебя-то нам как раз и недоставало.
Щипалина (никак не придет в себя.) Надо же…
Рудакова (ей). Ну?.. Ты, кажется, мечтала обменяться впечатлениями. И идти никуда не надо, с доставкой на дом.
Донцова (садясь). Шла через весь поезд — куда деваться?! И вот как славно получилось.
Рудакова. Дальше некуда.
Проводник. Чаю принести? А то титан остынет.
Донцова. Конечно. Покрепче, пожалуйста. И мне — без сахара.
Рудакова (решительно проводнику). Вот что, мать, для начала принеси нам четыре пустых стакана, поняла? Чаи потом гонять будем, времени вагон.
Проводник. Сказано — запрещено! (Ушла к себе в купе.)
Щипалина (кротко). А вы разве не в эс-вэ, Виктория Дмитриевна? Я-то думала, уж кто-кто, а уж вы-то… (Возмущенно пожала плечами.) Не знаю, не знаю!..
Донцова. Что-то там напутали на железной дороге, до сих пор не приду в себя. Хорошо вы меня подобрали.
Рудакова. Можно подумать, Виктория Дмитриевна, вы подкидыш какой-нибудь приблудный.
Донцова (пропустила колкость мимо ушей). Пришлось разбрестись всем по разным вагонам.
Щипалина (еще более кротко). Все-то — ладно, не велики птицы, но вы-то, вы-то!..
Донцова (опять сдержалась). Если нужно, я бы и в общем вагоне поехала.
Рудакова. Прямо!..
Щипалина. Не знаю, право… В прежние времена Лев Никитич никогда бы этого не допустил — чтобы героиню, не говоря уж, собственную жену, — в общий, на боковую полку…
Гаранина. Уймись, Женя! Просто- таки как дети…
Донцова. Дети не злые, Нина Владимировна, не садисты.
Щипалина. И вообще, в мое время…
Рудакова. Это при царе-то Горохе?
Щипалина. В мое время героиня — самое заметное лицо в городе, всеобщее обожание, цветы на премьерах, записочки, поклонники на каждый спектакль, как мухи на мед слетаются…
Рудакова. Ну мухи-то не на один мед садятся, что в твое время, что сейчас. Теперь-то публика по телевизору, да еще на цветном экране, Пугачеву насмотрится — и сыта по горло. (Донцовой.) Так что не принимайте, Виктория Дмитриевна, исключительно на свой счет. (Взяла с полки гитару, негромко запела.) «Я ехала домой, я думала о вас, душа была полна…» Господи, как я пела, даже не верится!..
Щипалина. Свежо предание…
Рудакова (искренне удивилась). И как скоро, как быстро, не заметила даже, а жизнь возьми — и вся… (Поет.) «Я ехала домой…»
Проводник (принесла стаканы). Мне не жалко, но если что…
Рудакова (ей). Комар носа не подточит, спи спокойно.
Проводник уходит.
Щипалина. А что я сказала? Ничего такого я не сказала!
Рудакова. Когда ты молчишь, ты хоть кажешься умной. (Поставила на стол бутылку.) Трубка мира.
Гаранина. Только сели, Вера, а ты — с корабля на бал. Угомонись.
Щипалина. Тем более духота такая. Неужели нельзя окно открыть?!
Рудакова. Была бы честь предложена. А то бы самое время выпить за успех нашего безнадежного дела.
Донцова. Почему — безнадежного?
Рудакова. До тебя, Виктория Дмитриевна, как до жирафа насморк — юмор на вторую неделю доходит.
Донцова (несколько свысока). Мы один из лучших театров на периферии, едем в кое-то веки на гастроли в Москву, уже есть проект нас академическим сделать… Все надежды с этими гастролями связаны!
Гаранина. То-то и оно — за ушко да на солнышко… как еще обернется?
Донцова. Не вам, казалось бы, Нина Владимировна…
Щипалина. Действительно, Нина Владимировна, звания — вам, ордена — вам, квартиру — вам…
Гаранина (спокойно). А на то я и первая актриса нашего театра, моя милая. Из песни, уж извини, слова не выкинешь. (Помолчала.) И к тому же одна я помню, каким он был когда-то, наш Лев Никитич… Да что там говорить!..
Щипалина. Лев Никитич, если уж на то пошло, именно сейчас достиг своего пика, вершины. И только теперь его оценили по заслугам!
Гаранина. Что ни говори. Поднаторел, не споткнется, пальцем в небо не попадет… Как старая цирковая лошадь — по кругу, по кругу…
Донцова. Что же, в таком случае вы за ним как нитка за иголкой — из города в город, из одного театра в другой?!
Гаранина. Да уж, из одной дыры в другую. (Помолчала.) Разрушенные города, нетопленные полупустые залы, жизнь впроголодь, пьески, которые и вспоминать-то стыдно… Все было. А не бросила, потому что … Хотя сама себя все чаще спрашиваю — какого черта?!
Донцова. Вот видите!
Гаранина. А такого, что выходит, не судьба… (Помолчала.) Ладно, другим разом как-нибудь.
Рудакова. Да что вы в самом деле! Ну провалимся, не провалимся, а в Москву едем! Арбат, Тверской бульвар… И уж в магазины — ни ногой!.. Не хотите пить, так хоть яблок покушайте. (Сняла с верхней полки рюкзак.) Господи, как я его только дотащила!.. (Достала из него яблоки, выложила горкой на стол.) Со своего участка, между прочим. Ешьте.
Гаранина. Целый мешок везешь?!
Рудакова. И чемодан, и сумку страшенную, чуть не надорвалась. Ешьте, не покупные.
Донцова (взяла яблоко, надкусила). Замечательные. Антоновка?
Рудакова. Антоновке еще рано. «Симиренко», селекционное. (Положила руку на стол.) Это рука артистки?.. Маникюр хотела в дорогу, так все ногти обломанные, черные, никто не взялся сделать. (Взяла руку Донцовой.) Вот это рука!.. Белая, мягкая, пальцы нежные, коготочки один к одному… При такой руке и талант не нужен.
Щипалина (со значением). Талант — он от Бога.
Рудакова. А удача от кого? От черта?.. Кушайте яблоки. Угощайтесь, для того и руки уродую.
Щипалина. Ну ты и на базар не брезгуешь…
Рудакова. А урожаю пропадать? Гноить мне его, что ли?! Уж ты-то сколько их у меня ни жрешь, а все что-нибудь да остается.
Щипалина. Ты только в Москве смотри не вздумай!
Рудакова. Тебя не спрошусь! И сказано тебе было, Щипалина, у тебя что на сцене, что в жизни лучше всего паузы получаются, твоя сила в молчании! (Взяла гитару, опять запела.) «Я ехала домой…» (И вновь не допела.) И чего это мы лаемся, интересно?! Чего нам делить-то? Левушку золотого-ненаглядного?.. Так давно поделили, плюнули и растерли. Я лично ни к кому претензий не имею. Что было, было6 чего нет, так уж окончательно. Всем сестрам по серьгам. (Донцовой.) Ты — жена главного, дорвалась, от тебя он уже не уйдет, разве что на пенсию, некогда ему уже перебежками-перебежками. У меня мои садово-огородные радости, (о Щипалиной) у нее — кошки. Пять штук, одна другой злее, все в хозяйку. (Тронула струны гитары.) Как я когда-то пела, господи, как я пела!..
