Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена
Со всем тем последняя зима тяжко сказалась на них. Лиза пролежала шесть недель в постели вследствие ушиба, нанесенного ей Ранбером. Наступили прогульные дни, и Ранбер оставался без работы в течение двух месяцев. Не стало ни топлива, ни хлеба; чета голодает и мерзнет. Одним январским вечером в особенности пришлось им так плохо, что Ранбер, по природе своей не из чувствительных людей, разрыдался, как девчонка, сидя на полу и опустив голову на руки. Чета уже два дня, как ничего не ела. Лиза, только что начинающая поправляться от болезни, оделась, ни слова не говоря, и потащилась на улицу. Она решилась просить милостыню, чтобы купить хлеба в пекарне. И вот, насторожив глаза и уши, избегая полицейских, она пробирается вдоль домов и останавливает прохожих, которые покажутся ей с виду добрыми. На дворе собачий холод, прохожим неохота вынимать руки из карманов, и они прибавляют шагу, ни слова не говоря. Проходит час, и мужество покидает ее; она плачет от холода и стыда и собирается вернуться домой, как вдруг замечает молодого аббата, торопливо бегущего по улице в такой поношенной сутане, что лицо и руки у него совсем посинели. Уж конечно, не этот аббат подаст ей копейку; ему самому не лишне было бы попросить милостыни. Она недолюбливает священников и обыкновенно осыпает их жестокими насмешками, свойственными парижскому населению. Однако протягивает руку, чтобы поглядеть, какую мину скорчит он.
— Подайте копеечку, умоляю, мы умираем с голоду…
Он останавливается, шарит в кармане — и краснеет.
Потом говорит ей торопливо:
— Ведите меня к вам, но только скорее, я очень тороплюсь.
Ранбер, свидетель ее возвращения с этой «вороной», вскакивает с места, разъяренный, воображая, что над ним собираются подшутить. Он тоже не любит священников. Встречаясь с ними на улице, он непременно всякий раз плюнет на тротуар. Он постоянно твердит, что следовало бы их всех гильотинировать. Но аббат, замечающий его гневное движение, нисколько этим не смущается. Он окидывает взглядом чердак, убеждается в отчаянной нищете четы, и, вынимая из кармана старинные серебряные часы на черной шелковой ленточке, отдает их Лизе, говоря ей тем же торопливым голосом:
— Вот, снесите это сейчас же в ломбард… Да живо, я вас подожду.
Лиза, сраженная таким приключением, кубарем скатывается с шести этажей. Все время ее отсутствия священник стоит молча, бледный и серьезный, а Ранбер, снова прикорнувший в углу, подперев кулаками лицо, не спускает с него воспаленного взгляда. Они не обмениваются ни единым словом. Каменщик злится, что к нему забрался священник, и если бы не история с часами, он без церемонии спустил бы его с лестницы. Лиза возвращается и приносит двенадцать франков. Аббат берет квитанцию, бормоча:
— Оставьте деньги у себя… Если я вам понадоблюсь, то спросите аббата де Вильнев, в приходе святой Маргариты.
И поспешно уходит, не выслушав даже благодарности. Ранбер сначала собирается выбросить деньги в окошко, крича, что такие деньги — отрава для добрых людей. Но Лиза крепко зажимает деньги в ладони, и когда приносит четыре фунта хлеба и две порции говядины с бобами из соседнего трактира, каменщик перестает ворчать и жадно набрасывается на еду. И даже вечером чета устраивает пирушку на деньги аббата. Лиза покупает пятифранкового гуся, вина, салату и приглашает двух соседей. Пока гусь жарится, все общество прыгает по комнате, крича: «Жарься, Вильнев! жарься, Вильнев!» Это они гуся величают Вильневом. И за трапезой шутки не умолкают. Пьют и курят за здоровье «ворон». Вечером следующего дня от двенадцати франков не остается ни гроша. К счастью, Лиза находит себе занятие и зарабатывает достаточно на хлеб себе и Ранберу.
В вечер пирушки аббат де Вильнев вернулся к себе, стуча зубами от холода, и, по своему обыкновению, пообедал двумя ломтями хлеба с маслом; затем засел за работу в нетопленной комнате, прикрыв ноги одеялом. Аббат — высокого роста, худой и бледный, с продолговатым лицом, пересеченным уже двумя глубокими морщинами, несмотря на то что ему всего только двадцать восемь лет. Он родился на юге Франции в семье мелкопоместных дворян, совсем разорившихся. Осиротев на десятом году своей жизни, он проникся глубокой набожностью и вступил в семинарию с порывистой верой, повергавшей его в настоящий экстаз. Учителям приходилось его сдерживать, их тревожило его усердие, они угадывали в нем одну из тех восторженных душ, которые не умеют сохранять равновесие. Затем он пережил эпоху страшной борьбы. Будучи чрезвычайно живого ума, он пристрастился к ученью, и его начали одолевать сомнения; он спорил с профессорами, тщетно искал примирить требования веры с новыми истинами, которые, ему казалось, он предугадывал. Чтобы избавиться от этого кризиса, ему приходилось налагать на себя самые тяжкие епитимьи. И не взирая на все его усилия, внутренняя борьба раздирает его и поныне, хотя бледно-спокойное лицо и не выдает этой борьбы с самим собой. В епархии находят, что за ним надо следить и в случае нужды подвергать искусу, во избежание скандала.
Вот почему аббат де Вильнев, при всем его высоком уме, служит викарием в церкви св. Маргариты, маленьком приходе одного из парижских предместий. Начальство держит его там, чтобы наказать за гордость и вымуштровать как следует; он же принял место викария с полной безмятежностью души. Начальство ошибается — он не честолюбив. Он просто поглощен задачей — примирить веру и разум, религию с духом времени. Ему не хочется отвергать ни науки, ни прогресса, ни новейшего общества и вместе с тем хочется удержать полную веру в католические догматы. И вот эти-то неустанные попытки, полные тревожных мук, нагоняют морщины на его чело. Он рад, что живет в парижском предместье, в самом центре рабочего населения, потому что хорошо понимает, что религии следует прежде всего вновь завоевать население городов. Но целым дням бродит он в толпе рабочих, изучает их нужды, старается с рвением апостола обратить их к церкви, помогает им, утешает их. Но все усилия его разбиваются о непреодолимое отвращение. Предместье не только не верит и равнодушно к религии, оно ненавидит священников, ненавидит религию, на которую смотрит сквозь священников. До сих пор аббат де Вильнев наталкивался только на враждебное отношение, и сердце его обливается кровью от такого положения вещей, которое представляется ему громадным недоразумением.
Встреча с Лизой, вымаливавшей кусок хлеба, и вид Ранбера, голодного, непримиримого в своей ненависти к черноризникам, сильно поразили и взволновали его. Неделю спустя он опять наведался на улицу Шарон, где застал переплетчицу одну, в то время, как она ставила на огонь котел с картофелем. Она приняла его не худо, потому что женщины гораздо мягче мужчин и потому что она сердечно благодарна ему за двенадцать франков. Он уселся и разговорился с ней. Лиза спокойно сообщила ему все подробности своего житья-бытья. Нет, она не замужем за Ранбером; они сошлись в один прекрасный вечер и будут жить друг с другом, пока поживется.
— Но это очень дурно, — заметил священник, — вам следует обвенчаться. Зачем жить вне брака, если вы уживались друг с другом в течение трех лет и подходите один к другому?
Тут Лиза рассмеялась и пожала плечами.
— О! Нам так лучше, господин кюре. По крайней мере, если в один прекрасный день не поладим друг с другом — разойдемся без хлопот… Люди сошлись, потом разошлись — вот и весь сказ… Разве, вы думаете, венец обогатит нас хотя бы на пять франков? Нет ведь? Ну, так и толковать не о чем!.. Все равно, и так проживем; оно не чище и не грязнее!..
Однако он настаивает, толкует про общество, нравственность, худой пример. Но Лиза по-прежнему качает головой.
— Послушайте, сударь, напротив нас живут женатые люди. Ну, и что ж? Они ежедневно дерутся между собой, и у них есть пятнадцатилетняя дочка, которую они готовятся пустить по худой дорожке… Вы видите, что не венец делает людей честными… Полноте, Ранбер по-прежнему будет приходить пьяный в дни получки жалованья, и мы будем по-прежнему таскать друг друга за волосы, когда вздумается…
И так как аббат, уходя, оставил потихоньку десять франков на столе, переплетчица позвала его назад и попросила взять деньги обратно. Она ему очень благодарна, но теперь она больше не нуждается; у нее есть работа и у ее сожителя тоже; милостыню можно принять только тогда, когда умираешь с голоду и не знаешь, как быть. И говорит ему, что в доме напротив проживает одна несчастная старуха; она больна, и у нее нет ни копейки денег на лекарство. Пусть он отнесет ей десять франков, старуха с благодарностью их примет. Они же с Ранбером могут, слава тебе господи, работать.
С этого дня викарий повадился навещать Лизу и беседовать с ней. Он угадал доброе сердце у этой надшей женщины и хочет непременно повенчать ее с Ранбером. Затем он постарается обратить на путь истинный и самого каменщика. Для него это становится вопросом самой страстной пропаганды, в конце которой ему мерещится торжество религии, вера, внедряющаяся в сердца народа и обновляющая отечество. Для нации нужна вера, а аббат, который не может возвыситься до новых социальных верований и весь еще проникнут своим долгим католическим воспитанием, продолжает мечтать о неокатолицизме, который бы слился с демократическим движением нашего века. Но опыт постоянно готовит ему жестокие уроки.
