Эдуардо де Филиппо - Филумена Мартурано

Эдуардо де Филиппо

Филумена Мартурано

Действующие лица

Филумена Мартурано

Доменико Сориано

Алфредо Аморезо

Розалия Солимене

Диана

Лючия — служанка

Умберто

Риккардо

Микеле

Адвокат Ночелла

Терезина — портниха

Первый официант

Второй официант

Действие первое

В доме Сориано.

Просторная столовая в роскошной меблировке которой явно виден стиль 900–х годов. Во всем, однако, заметен довольно посредственный вкус. Несколько картин и безделушек, этих милых воспоминаний о временах короля Умберто, когда, очевидно, они завершили обстановку родительского дома Доменико Сориано, аккуратно развешены на стенах и расставлены на мебели. Они резко контрастируют по стилю со всей мебелью.

Дверь, находящаяся на месте первой левой кулисы, ведет в спальную комнату. У второй кулисы угол комнаты срезан стеклянной рамой, сквозь которую зритель видит широкую террасу с цветами. Сверху терраса защищена полотняным тентом, разрисованным цветными полосами. Направо в глубине сцены — входная дверь. Комната расширяется вправо, глубоко входит в кулису. Ее продолжением служит наполовину скрытый за шелковым занавесом «кабинет» хозяина дома. Для обстановки своего «кабинета» Доменико Сориано избрал все тот же стиль 900–х годов. В этом же стиле стеклянный шкаф, в котором выставлено большое количество кубков разнообразной формы и размеров. Это — «первые премии», завоеванные его рысаками. Два скрещенных «знамени» висят прямо на стене, позади письменного стола. Они получены за победы, одержанные на празднике Монтеверджине. Не видно ни одной книги, газеты, бумаги.

Этот угол, который один только Доменико Сориано осмеливается называть «кабинетом», прибран и чист, но без признаков жизни.

В центре столовой с некоторым вкусом и даже изысканностью накрыт стол не две персоны. В центре стола, как и положено, — букет свежих красных роз.

Поздняя весна, почти лето. Вечереет. Последние лучи солнца исчезают с террасы. Филумена Мартурано стоит, вызывающе скрестив руки, у самого порога спальни. На ней длинная белая ночная рубашка. Волосы не причесаны, в спешке они слегка приведены в порядок. На ее босых ногах — ночные туфли. Лицо этой женщины — само страдание: в нем отразилось ее прошлое, полное борьбы и разочарований. Во внешнем облике Филумены нет вульгарности, но она не может скрывать своего плебейского происхождения, она даже и не хотела бы этого. Ее жесты широки и открыты; тон ее голоса — всегда решительный и искренний, присущий женщине совестливой, наделенной природным умом, внутренней порядочностью и силой. Это тон женщины, которая по — своему понимает законы жизни и по — своему пользуется ими. Ей всего сорок восемь лет. О ее годах говорят несколько седых волос на висках, но глаза сохранили юношескую свежесть, присущую неаполитанскому бедному люду.

Она мертвенно бледна, частично из-за своего притворства: ей необходимо было заставить окружающих поверить в свою близкую смерть. Частично от ожидания бури, которую ей теперь неизбежно придется перенести. Но она не чувствует страха, наоборот, она напоминает раненого зверя, готового прыгнуть на врага. Из противоположного угла — а точнее, из первой кулисы — Доменико Сориано смотрит на женщину с выражением человека, не видящего никаких препятствий к тому, чтобы доказать свою священную правоту, избавиться от позора и продемонстрировать всему миру низость обмана, жертвой которого он стал. Он чувствует себя обиженным, оскорбленным, словно в нем убили что-то, по его мнению, святое, но в чем он не может выглядеть в глазах окружающих потерпевшим поражение, выводит его из себя, лишает его здравого рассудка. Это — здоровый, крепкий человек лет пятидесяти. Он хорошо прожил свои пятьдесят лет. Благодаря обеспеченности и успешным делам сохранил горячность и внешность молодого человека. «Добрая душа» его отца, Раймонда Сориано, одного из самых богатых и хитрых кондитеров Неаполя, имевшего фабрики в Вирджинии и Форчелле и популярнейший магазины на неаполитанских улицах Толедо и Фория, существовала только для сына. Капризы Доминико (в молодости он был известен как «Синьорино дон Мими») не имели границ ни по своей экстравагантности, ни по оригинальности. Они составили целую эпоху: в Неаполе до сего времени рассказывают об этом. Страстный любитель лошадей, он был способен целыми днями вспоминать с друзьями свои спортивные доблести, «подвиги» самых выдающихся породистых лошадей, которые проходили через его богатые конюшни. Сейчас на нем пижама, застегнутая на несколько пуговиц, Он стоит бледный и судорожно вздрагивающий перед Филуменой, перед этой «ничтожной» женщиной, с которой он столько лет обращался как с рабыней и которая сейчас держит его в руках и может раздавить, как цыпленка.

В левом углу комнаты, почти у самой террасы, видна кроткая и покорная фигура донны Розалии Солимене. Ей семьдесят пять лет. У нее неопределенный цвет волос: скорее, белый, чем серый. Она одета в темное платье «траурного цвета». Розалия Солимене слегка горбиться, но все еще полна жизни. Она жила в одном из нищих кварталов, в переулке Сан — Либорно, напротив дома, где жила семья Мартурано, о которой ей известно все: «жизнь, смерть и чудеса». Она знает Филумену с младенческих лет, была рядом с ней в самые горестные минуты ее жизни, никогда не жалела слов утешения, сочувствия, нежности, на которые так щедры женщины из народа. Их участие для страдающего сердца — настоящий бальзам. Розалия с тревогой следит за движениями Доминико, ни на мгновение не теряя его из виду. Из своего горького опыта она хорошо знает последствия гнева этого человека. Охваченная ужасом, словно окаменелая, она смотрит на него застывшим взглядом.

В четвертом углу стоит еще один персонаж: Альфредо Аморозо. Это приятный человек лет шестидесяти, плотной комплекции, сильный, мускулистый. Друзья дали ему прозвище Ложечка. Он был хорошим наездником, за что и взял его к себе Доминико. Альфредо остался у Доминико навсегда, выполняя функции рабочего козла отпущения, сводника, друга. С ним связано все прошлое хозяина. Достаточно посмотреть, как Альфредо глядит на Доминико, чтобы понять, до какой степени, вплоть до самопожертвования, он предан своему хозяину. Одет он в серый, несколько «раскованный» для своего возраста пиджак прекрасного покроя. Брюки на нем другого цвета. На голове набекрень кепка цвета «ореховой скорлупы». На жилете видна золотая цепочка. Альфредо в ожидании. Он, возможно, самый спокойный из всех, так как знает своего хозяина. Сколько раз ему доставалось от него! Когда поднимается занавес, мы видим четырех персонажей в положении, напоминающем игру в «четыре угла». Кажется, что они стоят там, играя как дети; но это жизнь сталкивает их друг с другом. Продолжительная пауза.

ДОМЕНИКО (некоторое время ожесточенно осыпает себя пощечинами). Сумасшедший, сумасшедший! Сто раз, тысячу раз сумашедший!

АЛЬФРЕДО (робко пытается прервать). Что вы делаете?

Розалия подходит к Филумене и набрасывает ей на плечи шаль, которую взяла со стула в углу.

ДОМЕНИКО. Ничтожество, вот кто я! Мне надо встать перед зеркалом и без устали плевать себе в лицо. (Обращается к Филумене, и ненависть вспыхивает в его глазах). Рядом с тобой, возле тебя я растратил всю свою жизнь, двадцать пять лет здоровья, сил, ума, вся молодость! Чего же тебе еще надо? Чего ты еще хочешь от Доменико Сориано? Тебе нужны и последние клочья моей шкуры, вот этой самой, из которой вы делали все, что хотели. (Вне себя, всех обвиняет). Все делали со мной что хотели! (Обращаясь к себе, с презрением). Пока ты верил в Иисуса Христа, сошедшего на землю, все распоряжались твоей шкурой, как им вздумается. (Указывает на всех, словно обвиняет).. Ты, ты, ты… весь переулок, квартал, Неаполь, мир. Все принимали меня за дурака! Всегда! (Вдруг вспоминает, как обманула его Филумена, кровь вскипает в его жилах). Даже думать об этом не могу — ужас какой-то! А ведь я должен был этого ждать. Только такая женщина, как ты, могла сделать то, что сделала! Двадцать пять лет не смогли изменить тебя! Но не надейся, что ты добилась своего: до победы еще далеко! Я убью тебя и отделаюсь тремя грошами. Такие женщины как ты, недорого стоят: три гроша! А всех, кто помогал тебе: врачу, священнику… (указывает с угрожающим видом на Розалию, которая вздрагивает, и на Альфредо, стоящего спокойно) этих двух мерзавцев, которых я кормил столько лет… убью всех! (Решительно) Револьвер… дайте револьвер!