Ата Каушутов - Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) [сборник]

Мы постучали еще в две двери, но опять напрасно: знакомых не оказалось дома. Естественно, к себе мы вернулись расстроенные. Жена нервно ходила по комнате, не зная, что предпринять. Я посоветовал ей позвонить маме.

— Это идея! — воскликнула жена и тут же сморщилась. — Не хочу, там, наверное, моя распрекрасная сестрица с мужем.

— Ну и что, я отлично лажу с Джерен и ее мужем.

— А я нет. Хоть она и сестра мне, а ненавижу ее за то, что она выманивает у мамы деньги.

Стрелки часов приближались к семи. Мне не терпелось сесть за праздничный стол, поэтому я решил подействовать на свою половину уже не раз проверенным способом.

— А ты не прозеваешь, милая? Ведь мама всегда готовит сюрприз тому, кто первый поздравит ее с праздником.

Хорошо, что напомнил. Жена бросилась к телефону.

— Это ты, мамочка! Поздравляю с праздником, родненькая! Сейчас мы приедем к тебе. Тебе нездоровится? Но ты уже приняла лекарство? Не помогает, говоришь? Надеюсь, тебе не очень плохо? Ой, как я рада, что чуть легче. Ты напугала меня, мама. Тогда мы сейчас приедем к тебе. Что? К Джеренке собралась? А мы? Нет уж, туда мы не придем!

Жена со злостью бросила трубку.

— Вот и сюрприз. Ты слышал, куда она собирается?

— Слышал, слышал. — Я глубоко вздохнул. — Послушай, милая, а что, если мы подадимся к моим родным?

— Никогда! — вскричала жена. — Один раз сходишь к ним, потом от них отбоя не будет. И так еле избавились…

— А что, если позвать гостей к себе?

— Да ты в уме? — вытаращила она глаза. — Знаешь, сколько хлопот с гостями! Готовь да подавай. Потом сколько грязи после них. Выкинь эту мысль из головы.

В это время к нам постучали. Я направился к двери.

— Не открывай! — прошептала жена. — Никого мне не надо.

— Может быть, это мой дядя из аула. Помнишь, он писал, что приедет.

— Хоть сам аллах — не открывай дверь! — кричала жена, но я уже повернул ключ. Действительно, стучал мой дядя. Мы поздоровались. Жена скрылась в другую комнату. А дядя развернул какой-то сверток и вынул каракулевую шкурку. Сур!

— Это мой подарок к празднику, — улыбаясь сказал он.

Не знаю, как жена могла из другой комнаты разглядеть подарок, только она выскочила оттуда сияющая.

— О, дядюшка пожаловал к нам! — защебетала она. — Пойду чай приготовлю.

— Это он тебе, — протянул я жене шкурку. — Как раз воротник для твоего пальто.

Радость жены не берусь описывать. Запомнил только возглас ее:

— Дядя, почему вы так редко навещаете нас? Приезжайте почаще!

Николай Золотарев

За что?!

Меня в нашем доме считают сплетником и кляузником. А за что, спрашивается? Ну возьмем хотя бы моих соседей Котовых. Образцово-показательная семейка, так сказать. Б боскетах цветочки разводят, в подъезде несколько раз в неделю полы моют. Муж, Валерий Семенович, научной работой занят. Диссертацию пишет. Я, конечно, не видел его пьяным, но могу сказать: пьющий он. Почему я так считаю? А потому, что на днях видел, как жена Котова несла сдавать целую авоську пустых бутылок. Для маскировки — несколько штук из-под масла, но остальные-то из-под коньяка! Меня не проведешь! Вот вам и образцово-показательные Котовы! Чем же, с позволения спросить, этот Валерий Семенович лучше, скажем, Карягды Бяшимова? Ничем. Я Бяшимова даже больше уважаю. Этот — выпьет на людях. Придет домой — скандальчик учинит. Хе-хе-хе… Я в такие дни телевизор выключаю. Скандал у Бяшимовых лучше любого спектакля. А Котов — тихий пьяница. Терпеть таких не могу.

А Стукатуловы? Эти два раза водой залили соседей внизу, Ниязовых. Объясняют: кран испортился. Не меня они залили. Я бы им показал — «испортился». А Ниязов — ни рыба, ни мясо. Посоветовал я ему жалобу написать, а он говорит: «Да что вы, Иван Харитонович? Они же не умышленно!..» Комиссия разобралась бы, умышленно или не умышленно.

На первом этаже в третьем подъезде живут Багировы и Аванесовы. Живут душа в душу. Каждую субботу во дворе шашлыки жарят, пиво пьют. Как-то зовут меня: «Заходи, Иван Харитонович, — пиво свежее, шашлычком угостись». А у самих ехидные улыбки на физиономиях. Я стерпел, виду не подал, даже поблагодарил и прошел мимо. Но ухмылочек этих я им не простил. В тот же вечер письмецо чиркнул куда следует. Так, мол и так, проверьте, на какие такие доходы пируют Багировы и Аванесовы, когда один работает простым техником, а другой и вовсе — шофер. Откуда каждую субботу шашлыки и пиво? Даже если комиссия их ни в чем не уличит — улыбаться теперь буду я, а не они. Хе-хе-хе…

А Галина Васильевна Терентьева? «Прекрасная дама».

Вуальку на глаза напустит, зонтик раскроет. Строгая, серьезная. В юности была влюблена, но жених погиб на фронте. Она верна ему осталась… Хоть роман с нее пиши. Такой вид она всегда имеет, что даже я чуть не обманулся. Но где-то в глубине души не верил ей. И точно! На прошлой неделе смотрю — в моем почтовом ящике письмо на ее имя. Обратного адреса нет. Но почерк мужской. Дай, думаю, проверю вас, Галина Васильевна. Вскрыл письмо, так и есть, любовник. Приглашает ее к себе в Омск. И упала Терентьева в моих глазах. Низко-низко упала.

Эх-х, люди… Не люди в нашем доме, а людишки. Любого копни — что-нибудь найдешь… А меня сплетником и кляузником считают.

Николай Золотарев

Сколько волка ни корми

Спохватился как-то по весне Лев — конец квартала, а в зоопарке ни одного общего собрания не проведено.

— Пока сам не возьмешься… — рыкнул Лев. — Шакала ко мне!

Шакал числился по особо важным поручениям, и насчет всяких собраний лапу набил, знал, что собрание без персонального дела — дело дохлое. В зевоте зверье пасти будет рвать.

Льву шакалья повестка дня понравилась. Особенно последний вопрос — «Персональное дело Волка».

— Пр-рекр-расно! — облизнулся он и встряхнул гривой.

…Собрание клокотало и бурлило, как кипящий казан.

— Ты почему на всех волком смотришь? — спросил Козел. — А-а?

Волк пожал плечами.

— Ты, Серый, не юли, — сказал Слон. — говори прямо, чем недоволен. Может быть, скажем, кормят неважно, или там еще что…

— Его накормишь… — подал голос Баран.

Волка прошиб пот. Он сглотнул слюну и осипшим голосом попросил:

— Мне бы напиться…

Но это был голос вопиющего в пустыне — волчьих слов никто не расслышал.

— А почему ты, Волк, так страшно щелкаешь зубами? — топнув копытцем, спросила Косуля. — Что за манера? Послушаешь тебя — жуть берет.

Долго слушал Волк, терпел, но в конце концов не выдержал, взвыл.

— То-то же, — сказал Лев и поставил вопрос на голосование.

«Сколько Волка ни корми…» — единогласно решили звери. Но главное ведь не в этом, а в том, что собрание состоялось.

Николай Золотарев

Почему ссорятся кошка с собакой

По утрам, когда в саду начинают свой гомон и бесконечную возню воробьи, из дома выходит Кот. Сытый, всем на свете довольный, любимец хозяев, потягиваясь, выгибает спину и долго щурится от яркого света.

В собачьей конуре у амбара Пес. Заметив Кота, он рычит про себя: «У-у, лизоблюд, вор-ришка… Шкодит, плутует, но умеет, негодяй, хозяйке пыль в глаза пустить, вовремя у ног потереться. И та пичкает его сметанкой да печенкой. У-у, пр-рох-вост… Ты же всю ночь глаз не сомкнешь, двор стережешь, а кормят костями и объедками. Где же пр-равда?»

Лениво зевнув, Кот направляется к садовой калитке: «Воробья что ли поймать?» Не от голода, конечно, а так, развлечения ради.

Пес, звеня цепью, выскакивает из конуры. Кот фыркает и, отпрянув в сторону, прыгает на забор, на какое-то мгновение застывает в угрожающей позе: хвост трубой, усы торчком, в глазах блеск…

Пес кидается еще раз. Кот исчезает. В саду, шурша листьями, бросаются врассыпную воробьи.

«Лизоблюд, — возвращаясь в конуру, рычит Пес. — Вот, говорят, живем мы с ним как кошка с собакой. А как еще прикажете жить с этим подлым животным?»

Рахман Овезов

Короткие диалоги

(перевод Т.Курдицкой)

— Товарищ Кулиев, как специалист по овцеводству, вы направляетесь в новый совхоз.

— Да это же в пустыне! Обидно, целых пять лет учился…

— И все-таки не поняли, где овцы пасутся?

Преподаватель произносит внушительно:

— Труд и только труд сделал из обезьяны человека.

Услышав это, ленивый ученик встрепенулся и спросил с надеждой:

— Но безделье не может обратить человека в обезьяну?

— Сколько тебе лет, Батыр?

— Восемнадцать.

— Значит, Мурад у вас старший…

— Нет, старший я.

— Это как же? Ему ведь двадцать.

— А из столовой каждую субботу не я тащу его на своей спине?

Ученик перед картой.