К вам мой попугай не залетал? - Автор Неизвестен
Франц.
248
«Что могут мне сделать вельможи и государи!? — восклицал М. — Разве в силах они вернуть мне молодость или отнять у меня способность мыслить, утешающую меня во всех невзгодах?»{27}
Франц.
249
Генерал Мак Кпеллан был сторонником «выжидательной» тактики, сам никогда не вступал в бой с южными частями. Как-то он получил от Линкольна записку: «Мой дорогой Мак Клеллан! Если Вам сейчас не нужна Ваша армия, я хотел бы одолжить ее на некоторое время. С уважением — Линкольн».
Мак Клеллан ответил: «Господин президент, Вы считаете меня дураком?» Линкольн написал на этом письме: «Разумеется, нет… но я могу ошибаться».
Амер.
250
Некий английский дипломат, придя в Белый дом, застал Линкольна за вполне прозаическим занятием: президент чистил туфли. «Как, господин президент! — воскликнул он. — Вы себе сами чистите обувь?» — «Конечно, — ответил Линкольн. — А вы кому чистите?»
Амер.
251
Однажды А. Линкольн, еще будучи кандидатом на высший государственный пост, получил письмо от одной девочки из Филадельфии. Она писала: «Мистер Линкольн, я вас очень люблю и хочу, чтобы вы были президентом, но я боюсь, что у вас не получится, потому что у вас лицо очень невыразительное, а вот если вы отрастите бороду, оно сразу станет более значительным и вы привлечете гораздо больше внимания публики».
Линкольн подумал и отрастил бороду, а через некоторое время, уже став президентом, поехал в Филадельфию, где, выступая на большом митинге, вспомнил этот случай и спросил, есть ли здесь эта девочка. Оказалось, что девочка пришла на встречу с Линкольном, она вышла к нему. Он поднял ее на руки и сказал:
— Вот благодаря кому я стал президентом!
Амер.
252
М, известный литератор, за три года ни разу не удосужился попросить, чтобы его представили кому-нибудь из иностранных государей, то и дело посещавших Францию. Когда я осведомился о причинах подобной непредприимчивости, М ответил: «В театре жизни я люблю лишь те сцены, где коллизии просты и естественны. Я понимаю, например, что и как связывает отца с сыном, женщину с любовником, друга с другом, сановника с искателем места, даже покупателя с продавцом и так далее. В сценах же вроде аудиенции у иностранного государя, где все подчинено этикету и даже диалог как бы расписан заранее, нет, на мой взгляд, никакого смысла; поэтому они не вызывают у меня интереса. Предпочитаю итальянскую комедию — там по крайней мере импровизируют».{28}
Франц.
253
Факт, засвидетельствованный очевидцами. Дочь короля, играя с одной из своих нянек, случайно взглянула на ее руку и машинально сосчитала пальцы. «Как! — удивленно вскричала девочка, — У вас тоже пять пальцев?». И, чтобы проверить себя, пересчитала их еще раз.
Франц.
254
Г-н Д попросил епископа отдать ему загородный дом, куда тот никогда не ездил. «Разве вам не известно, — ответил прелат[57],— что у каждого человека должно быть такое место, куда ему никак не попасть, но где, как мнится ему, он был бы счастлив». Г-н Д. помолчал, потом ответил: «Это верно. Видимо, потому-то люди и верят в рай».{29}
Франц.
255
Когда принц прусский гостил в Петербурге, шел беспрерывный дождь. Государь выразил сожаление. «По крайней мере принц не скажет, что Ваше Величество его сухо приняли», — заметил Нарышкин.
Рус.
256
Друг французского писателя Никола де Шамфора, возражая ему, говорил:
— Надо уметь побуждать в людях своекорыстие или подстегивать их самолюбие.
— Неубедительно, — не соглашался с ним писатель.
— Ну, тогда может быть сумеешь объяснить: почему обезьяны прыгают лишь тогда, когда видят орех или боятся хлыста.
Франц.
257
Один старик пригласил священника в гости и велел жене зажарить пару цыплят на ужин. Жена зажарила, попробовала, готовы ли, да не удержалась — съела обоих.
К вечеру пришел священник, муж его встретил, усадил за стол и говорит: «Ну давай, жена, тащи угощение, а я за большим ножом пойду».
Жена запричитала:
— Ай-яй-яй, опять он за свое!
— А что такое? — спросил священник.
— Да любит он у священников уши отрезать.
Вскочил священник да бежать. А в тот момент муж вошел. Жена ему и говорит: «Вот ведь, схватил обоих цыплят и домой».
Муж подбежал к двери с ножом в руках и закричал: «Эй, отец святой, может, тебе одного хватит?!» Тот, конечно, припустил еще быстрей. «Не-е-ет! — вопит, — не-е-ет!».
Так вот и бывает, когда люди не понимают друг друга.
Амер.
258
За слово зачастую страдают смельчаки, непокорные, писатели. Однако бывали случаи, что за меткое слово и миловали.
Предстал как-то пред очи кардинала вероотступник — в лохмотьях, все тело в кровоподтеках. Слово за слово, скоро уже и конец бедняге, как вдруг кардинал спросил:
— А есть ли между тобой, несчастный, и мной что-либо общего?
А тот нашелся:
— Очень много — и вы кардинал, и я кардинал!
Высокое лицо опешило поначалу, потом рассмеялось. Потом — помиловало беднягу.
А дело в том, что кардиналы ходили в красных мантиях, а тело бедняги тоже было сплошь красным. А испанское слово cardenal означает сразу и «кардинал» и «кровоподтек».
Исп.
259
Галиматьей называют всякую болтовню и бессмыслицу. Слово это произошло от имени французского крестьянина Матиаса, который имел в суде дело о петухе. Адвокат его, по тогдашнему обыкновению, говоривший перед судом по-латыни, несколько раз ошибался и вместо слов gallus Matiae, то есть петух Матиаса, говорил galli Matias — Матиас петуха. Так стали называть всякую бессмыслицу — галиматья.
Франц.
260
Президент Академии предложил в почетные члены Аракчеева[58]. Лабзин спросил, в чем состоят заслуги графа в отношении к искусствам. Президент не нашелся и отвечал, что Аракчеев — самый близкий человек к государю.
— Если эта причина достаточна, то я предлагаю кучера Илью Байкова, — заметил секретарь, — он не только близок к государю, но сидит перед ним.
Рус.
261
Подытоживая свершенное, Жан-Поль Марат сказал:
— Что мы выиграли от уничтожения рядовой аристократии, если ей на смену пришла аристократия богачей!
Франц.
«О ЧЕМ ЖЕ ТЫ, СТАРИК, ПЛАЧЕШЬ?»262
Президент Соединенных Штатов давал у себя обед. В числе приглашенных находилось и несколько индейских вождей. Во время ужина один из молодых индейских вождей заметил, что белые положили себе на тарелку какую-то неизвестную еду. Это была горчица. Видя, что белые берут ее себе такими небольшими порциями, он заключил, что, должно быть, это чрезвычайно дорогое кушанье и взял себе порядочную порцию, отправив ее разом в рот. После этого не так-то легко было удержать слезы, которые так и катились по его щекам. Сидевший вблизи него старый индеец спросил:
— О чем ты, Джоз, плачешь?
— Я плачу потому, — ответил молодой вождь, — что вспомнил, как мой отец утонул в волнах Гуронского озера!
Ничего не подозревая, старый вождь взял себе такую же порцию горчицы, сразу отправил ее в рот, конечно, с такими же последствиями.
— О чем же ты, старик, плачешь? — спросил молодой коварно.
— Я плачу о том, что ты не утонул вместе с твоим отцом!
Амер.
263
Во время Французской революции суд приговорил к смерти троих: француза, англичанина и поляка.
— Выбирайте: гильотина или расстрел? — спросили француза. Он выбрал гильотину, она не сработала, и по закону его отпустили на свободу. Он успел передать остальным, что гильотина не работает, и когда дошла очередь до англичанина, тот тоже выбрал гильотину и избежал смерти. Последним вывели поляка.
