Еврейское остроумие. Земля обетованная - Белочкина Юлия Вадимовна
— А если она моя, то кому какое дело, все ли на ней пуговицы?
* * *
Фельдфебель поймал Когана на нарушении порядка. Поставил его перед строем и спрашивает:
— Почему солдату нельзя с горящей сигаретой идти через казарменный двор? Коган:
— Ой, мне и самому интересно, герр фельдфебель: почему нельзя?
* * *
Фельдфебель отругал солдата Когана за то, что тот побежал в столовую, не убрав рабочее место. Тот оправдывается:
— Вам, герр фельдфебель, хорошо. Вы рот закрыли — и рабочее место убрано.
* * *
Офицер проводит с солдатами занятия по теоретической подготовке. На следующий день он спрашивает стоящего в строю новобранца Когана:
— Почему солдат должен всегда быть готов отдать жизнь за родину?
— Да, в самом деле, господин лейтенант, почему?
* * *
Перед боем приходит в часть офицер и торжественно говорит:
— Солдаты! Сейчас начнется битва: армия против армии, солдат против солдата!
Новобранец Коган:
— Вы случайно не можете показать мне моего солдата? Может, я с ним договорюсь по-хорошему.
* * *
Рота готова к атаке. Звучит сигнал, все устремляются вперед, только Коган бежит назад. Его перехватывает капитан:
— Неприятель — там, впереди!
— Но должен же я сделать разбег?
* * *
Рабинович приезжает в Израиль и идет в армию. Его направляют в авиацию и обучают прыгать с парашютом. Рабиновичу страшно, он просит у Бога отпустить все грехи и благополучно прыгает. На земле он докладывает командиру отделения:
— Запишите, что я прыгал два раза.
— Но вы же прыгнули только один раз!
— Нет, два. В первый раз и в последний.
* * *
Рабинович приезжает в Израиль и идет в армию. Его направляют в авиацию и вместе с другими новобранцами обучают прыгать с парашютом. На тренировке пилот кричит:
— Эй вы, олимы! Перестаньте прыгать, мы еще не взлетели!
* * *
Советские евреи совершенно не рвались в армию. По правде говоря, готовы были на все что угодно, только чтоб увильнуть от этого почетного долга.
Абрам вызван на призывную комиссию. Он не хочет служить и спрашивает у друга Мойше: не посоветует ли тот что-нибудь, чтобы комиссия признала его негодным?
Мойше говорит:
— Если у тебя не будет зубов, тебя точно признают негодным! Ведь ты не сможешь есть солдатскую пищу.
* * *
Абрам пошел к зубному врачу и с большим трудом уговорил его вырвать ему все зубы.
Несколько дней спустя Мойше встречает злого, мрачного Абрама. Тот с ходу напускается на него:
— Хороший же совет ты мне дал, придурок!
— А чем ты недоволен? Тебя же признали негодным!
— Да. Но из-за плоскостопия.
* * *
Дело было в девяностых годах двадцатого века в Украине. Город уточнять не буду. В призывной комиссии был врач, известный тем, что за взятку всего в сто долларов объявлял негодным к военной службе еврейских юношей, которым часто приходилось в армии несладко. Происходило это следующим образом. Призывник говорил: «Доктор, у меня геморрой!» Врач осматривал призывника, вытаскивал спрятанную у того между ягодицами сотенную купюру и говорил: «Не годен!»
У одного парня было всего пятьдесят долларов. Он надеялся, что врач удовлетворится и этим. Врач нашел купюру, посмотрел на нее и сказал: «Годен!»
— Доктор, — взмолился еврей, — у меня же геморрой!
— Да, — буркнул врач, — но слишком мелкий…
* * *
Молодой Кацнельсон не хочет служить. Он приходит к военкому и предлагает ему взятку. Сторговались на пятистах долларах.
— Только сюда мне их не приноси, — шепчет военком. — Встретимся ночью, на кладбище, в полнолунье.
Не то чтоб парень хотел идти ночью на кладбище, но делать нечего. Пришел и видит: сидит военком на кресте, совсем голый, но в фуражке. Он деньги взял, в фуражку положил, потом с креста слез и говорит:
— А давай потанцуем под луной, раздевайся!
Страшно парню, но в армию уж очень не хочется. Разделся он, покружился с военкомом между могил. Потом военком снова залез на крест и говорит:
— Иди, завтра на комиссии встретимся.
Приходит Кацнельсон на комиссию, его быстро прогоняют по всем пунктам и говорят: «Годен!»
— Как годен?! — в ужасе спрашивает парень.
— Так, годен! — невозмутимо говорит военком.
— Как годен?! Я же дал вам пятьсот долларов.
— Какие пятьсот долларов?! Когда вы мне их давали? — в свою очередь кипятится военком.
— Ну как же?! Вчера ночью, на кладбище!
— Вы хотите сказать, что я вчера ночью был на кладбище?! И что я там делал?
— Как что! — орет призывник. — Я пришел, вы сидели на кресте, голый, в одной фуражке. Взяли у меня деньги, спрятали в фуражку, а потом я тоже разделся и мы с вами вместе танцевали вокруг могилы!
Тут военком строго смотрит на врача. Тот машет руками:
— Не годен! Не годен!
* * *
В глухой деревне стоит памятник неизвестному солдату.
Приезжает экскурсия.
— А вы действительно не знаете, кому этот памятник?
— Почему, знаем.
— Кому?
— Хаиму Рабиновичу.
— А почему он называется памятник неизвестному солдату?
— А неизвестно, был ли он солдатом!
Встречаются как-то друзья евреи после долгих лет разлуки, глядят — у Абрама руки нет.
— Абрам, ты что, на фронте был, руку потерял?!
— Да нет! В армию тянули… оторвали…
* * *
Коган в чем мать родила стоит перед врачом призывной комиссии. Тот командует:
— Повернуться! Наклониться! Годен.
Коган возмущенно:
— Что, стыдно сказать мне такое в лицо?!
* * *
— Абрам, почему тебя не взяли в армию?
— Из-за зрения. Вот ты, например, видишь гвоздик? Вон там!
— Где?
— Ну вон там!
— Да где? Не вижу…
— Да вон!
— А… Вижу!
— А я — нет.
* * *
Рабиновичу удается убедить врача в том, что он почти слепой. Получив освобождение от воинской службы, он прямиком направляется в кино. Купив билет, садится в один из последних рядов и вдруг видит рядом с собой того самого врача. Другой бы растерялся, но Рабинович спокойно спросил:
— Девушка, я правильно сел в автобус — мы едем на Пушкинскую?
* * *
Милиционеры обыскивают дома в поисках призывников, уклоняющихся от службы в армии. Старик Рабинович нервничает и просит семью спрятать его в погребе.
— Тебе-то чего бояться, в твои-то годы? — успокаивает его жена.
— Да? А генералы в армии уже не нужны?
* * *
В принципе, в армии Когану были не шибко рады, но тут-то и проявлялась наследственная живучесть его предков, сорок лет скитавшихся по пустыне.
Обойдя своих товарищей, Коган устраивался на самом теплом местечке, еще и норовил провернуть какой-нибудь гешефт, по своему обыкновению.
