Компания, которую я держу. Моя жизнь в мире красоты - Leonard A. Lauder
Мой отец много смеялся и всегда был добродушным. Он рассказал мне историю о первой сигаре, которую он выкурил. От нее его вырвало. Он рассказал мне это, чтобы рассмешить меня. И, возможно, чтобы предостеречь меня от курения. Это сработало: Я никогда не курил.
После обеда мы могли пойти в Центральный парк или в парк за Американским музеем естественной истории, чтобы поиграть в мяч. У моего отца была хорошая рука, поэтому, когда он бросал мяч, мне приходилось использовать свою варежку. Он также научил меня бить, и когда мне было девять лет, я написал ему открытку из летнего лагеря: "Я сделал то, что ты мне сказал, и сделал двойной удар".
ПЯТЬ ЦЕНТОВ В НЕДЕЛЮ
В сентябре 1939 года я пошел в первый класс в школу № 87 на углу Амстердам-авеню и 77-й улицы. Во второй день занятий каждому из детей в моем классе было велено принести в школу пять центов. Наши пятицентовики запечатывали в конверт из стеклоткани и относили в Центральный сберегательный банк на Бродвее и 73-й улице - внушающую благоговение торговую крепость, занимавшую целый квартал. (Когда я впервые увидел палаццо эпохи Возрождения во Флоренции, Италия, мне сразу вспомнился Центральный сберегательный банк). Взамен каждый из нас получил голубую книжечку. Теперь я был гордым владельцем сберегательного счета.
Моя расчетная книжка на долгие годы стала моим самым ценным приобретением. Нам рекомендовали каждую неделю вносить на счет по пять центов, и я это делал. Каждый раз, когда я делал вклад, я получал обратно книжку с начисленными процентами. Как хороший ребенок времен депрессии, я любил наблюдать за тем, как растут проценты. Это показывало мне силу бережливости.
Хотя я рос во время Депрессии, я не знал, что было тяжело. Мы жили в гостиницах, где были швейцары и лифты. Мне и в голову не приходило, что мой отец испытывает трудности. Я просто видел, что оба моих родителя бережно относились к деньгам. Я тоже научился следить за своими расходами и всегда оставаться в рамках своих возможностей, и эта привычка сохранилась у меня на всю жизнь.
Что касается счета в Центральном сберегательном банке, то я хранил его до самой взрослой жизни. В конце концов я снял деньги - к тому времени довольно большие - чтобы восполнить недостачу в зарплате Estée Lauder.
СТИЛЬ ЧЕРЕЗ ОСМОС
Каждый январь мы с мамой отправлялись на юг, в Майами-Бич.
Мы останавливались в крошечных семейных отелях на Саут-Бич, но моя мать сосредоточила свои операции на шикарных отелях, расположенных на Коллинз-авеню: the McAllister, the Flamingo, the Nautilus и, особенно, Roney Plaza, фальшивый венецианский дворец, спроектированный тем же архитектором, который создал Breakers в Палм-Бич и Biltmore в Корал-Гейблз. Будучи первым отелем на Майами-Бич, предлагавшим кабаны, он привлек блестящий список голливудских знаменитостей, таких как Орсон Уэллс и Рита Хейворт, представителей высшего общества Восточного побережья и даже европейских королевских особ, включая герцога и герцогиню Виндзорских. Радиоведущий Уолтер Уинчелл проводил многие свои передачи из "Бамбуковой комнаты".
Это была идеальная стартовая площадка для моей матери. Гостями были именно те клиенты, на которых она ориентировалась: элегантные женщины и те, кто хотел им подражать, поднимаясь по социальной лестнице.
Сидя в холле отеля "Рони Плаза", я в первом ряду наблюдала за продолжающимся парадом мод. И что это был за парад! Для похода по магазинам или чаепития с друзьями "умная" женщина могла надеть дневное платье с развевающимися рукавами-бабочками и расклешенным подолом, короткие перчатки, собранные у запястья, и обязательно шляпу - обычно маленькую соломенную, надетую под лихим наклоном, часто с одним пером в качестве акцента. Ношение брюк на публике стало приемлемым для женщин, особенно широкополых пляжных пижам - по сути, цельных комбинезонов с облегающими поясами и топами-халтерами, где передняя часть может быть скромной, а задняя - сплошная кожа! Для тенниса и других видов спорта в моде были матросские миди.
Я впитывала моду с помощью осмоса. Она впиталась в меня до мозга костей: какие наряды подходят одним женщинам, какие не идут другим, как маленькие детали имеют значение, как уверенный воздух может объединить все. Позже я поняла, что вестибюль Roney Plaza был моей школой стиля.
В любом случае, я не могла не знать о моде, поскольку моя мама уделяла много внимания тому, как она выглядит, и всегда была прекрасно одета. Однажды я спросила ее, почему она одевается так, как одевается. Это было в Нью-Йорке, и на ней было пальто с елизаветинским воротником - очень шикарно. Она ответила: "Я должна. Я должна хорошо выглядеть для своего бизнеса".
Ее бизнес шел успешно. Ушел макияж в виде масок, нарисованных на лице 1920-х годов; пришел здоровый, естественный вид. Американский Vogue отмечал: "Вам приходится использовать больше косметики, чем раньше, но она должна выглядеть меньше. Если лицо не накрашено должным образом, оно выглядит испуганным и раздетым; но даже малейшая тяжесть выглядит вопиюще, особенно днем". Идеалом стал безупречный, атласный цвет лица, оттеняемый ярко-красной помадой - идеальная парадигма для маминой продукции.
МОЯ ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Настоящая привлекательность Roney Plaza для меня заключалась не только в пятнадцати акрах садов, по которым можно было бегать, и огромном бассейне, но и в том, что в его общественных комнатах висели бесконечные открытки с изображением отеля. Мои одноклассники по Нормандской школе собирали и обменивались открытками с изображением местных дворцов, как другие дети обмениваются бейсбольными карточками: "Я дам тебе отель Shelborne за Roney Plaza". Именно тогда меня впервые укусил жучок-коллекционер.
Как и многие мальчишки того времени, я также собирал марки. После того как мы вернулись в Нью-Йорк, однажды в субботу я отправился в магазин, где продавались старинные открытки с картинками. Один из покупателей показал мне несколько немецких и американских открыток конца девятнадцатого - начала двадцатого века. Я был сражен наповал.
Каким открытием это стало для меня! Каждая карточка содержала целую историю в одной фотографии: взрыв цеппелина "Гинденбург" в Лейкхерсте, штат Нью-Джерси; австро-венгерский эрцгерцог Франц Фердинанд, спускающийся по ступеням ратуши в Сараево за несколько минут до убийства, которое спровоцирует Первую мировую войну. Каждый раз, глядя на одну из них, я чувствовал, что присутствую при этом событии. Держа фотографию в руках, я был там.
Под руководством Уолтера Чувея, покупателя, который познакомил меня с винтажными открытками, я начал посещать антикварные магазины и других торговцев марками. В конце концов я собрал коллекцию из более чем 125 000 открыток и был настолько без ума от них, что моя
