Братья. Джон Фостер Даллес, Аллен Даллес и их тайная мировая война - Stephen Kinzer
В конце той недели Фостера прямо из Уолтера Рида отвезли в Национальный аэропорт, откуда он вылетел в Париж на встречу НАТО. Эйзенхауэр, очевидно, почувствовав, что конец близок, одолжил Фостеру свой личный самолет и пилота. Поездка оказалась тяжелой. Вместо того чтобы вернуться в Вашингтон, Фостер полетел на Ямайку, где провел две недели в поместье финансиста Кларенса Диллона.
"Я чувствую себя в состоянии продолжать работу", - сказал он журналистам по возвращении в Вашингтон.
В конце января 1959 г. Фостер вылетел в Европу, что стало его последней зарубежной поездкой. Его здоровье ухудшилось настолько, что он не мог самостоятельно мыться и одеваться. В Бонне он встретился со своим старым товарищем, канцлером Аденауэром, и, как оба предполагали, в последний раз. Он мог есть только кашу.
10 февраля Фостер вернулся в госпиталь Уолтера Рида. Там ему была сделана операция по удалению грыжи, а также проведено зондирование на предмет рака. Выйдя из больницы, он потребовал от врачей правды о своем состоянии. Они были уклончивы.
"Фостер знал о некоторых медицинских фактах и о своих тяжелых физических страданиях, - писала впоследствии Элеонора, - но, похоже, он не предполагал, что его работа на земле должна закончиться".
30 марта, после нескольких дней отдыха во Флориде, Фостер решил, что у него нет сил продолжать работу на этом посту. Он попытался написать заявление об отставке на одном из своих всегдашних желтых блокнотов, но его почерк оказался слишком неустойчивым. Тогда он надиктовал его Джанет. Она напечатала его на машинке и передала Аллену, который доставил его Эйзенхауэру. Президент ответил письмом, в котором поблагодарил Фостера за то, что он был "стойким оплотом нашей нации против махинаций империалистического коммунизма".
Три женщины бдительно следили за палатой Фостера. Джанет была тихо убита горем, Элеонора - стоически спокойна, а Кловер - обезоруживающе весела, рассказывая о чудесных исцелениях и глупости врачей. Пока они ждали, Фостер прошел курс лучевой терапии, но отказался от наркотических обезболивающих. Рак дал метастазы в кости. Он умер вскоре после рассвета 24 мая 1959 года. Народ оплакивал его так, как мало кто ожидал.
"За несколько недель до этого его имя было синонимом непримиримости, жесткости, негибкости до такой степени, что он предпочитал вооруженный конфликт уступкам", - писал один из комментаторов. "Теперь молодые мужчины и женщины плакали над его телом".
Американцы воспринимали Фостера так, как дети воспринимают старого строгого школьного учителя. В конце жизни он казался застывшим в неподвижности, анахронизмом, пленником прошлого. Однако когда его не стало, нация почувствовала себя обделенной. Долгие годы он возглавлял сопротивление смертельной опасности. Его смерть заставила многих задуматься о том, что они пережили страшный период, и в этом была немалая его заслуга. Практически каждый американец знал его имя. Как и большинство грамотных людей на Земле. Когда он умер, мир вдруг стал казаться другим.
Аллен предложил почтить память брата на небольшой частной службе, но его предложение было отклонено. Его опасения оправдались, когда в день похорон стояла сильная жара, собралась огромная толпа, а причитания были нескончаемыми.
"Какой-то парень встал и прочитал весь Ветхий Завет", - ворчал бывший госсекретарь Дин Ачесон за бокалом вина. "Потом кто-то другой, не уступая, прочитал весь Новый Завет. К тому времени я так устал, что едва мог это вынести. А сколько было хвалебных речей - вы не поверите: "Самой большой ошибкой было то, что я не умер на посту".
Аллен, естественно, был потрясен смертью человека, с которым он был связан как лично, так и профессионально всю свою жизнь. Он больше не был частью дуэта, способного потрясти мир. Эйзенхауэр стал реже приглашать его в Белый дом и сказал помощникам, что при каждой встрече Аллена с ним должен присутствовать еще один человек.
Некоторые полагали, что Эйзенхауэр может назначить Аллена преемником своего брата, предоставив ему пост, о котором он давно мечтал, но это так и не стало реальной перспективой. В итоге Эйзенхауэр остановил свой выбор на заместителе министра Кристиане Хертере, патриции из Новой Англии, который, как известно, морщился от некоторых воинственных высказываний Фостера.
"Кристиан Хертер так и не заменил Даллеса", - пишет историк Бланш Визен Кук. "Никто не заменил. Жесткий парень, который огрызался, ушел".
Первой новой фигурой, появившейся на мировой арене во время пребывания Хертера на посту президента, стал тот, кто будет десятилетиями досаждать и одерживать американских лидеров: Фидель Кастро. 1 января 1959 г. Кастро захватил власть на Кубе, свергнув военного диктатора Фульхенсио Батисту. В течение многих лет Батиста был верным слугой США, а люди Аллена обучали его тайную полицию, которая прославилась пытками и убийствами революционеров. Уже одно это придавало Кастро угрожающую ауру. В первые месяцы своего пребывания у власти он воздерживался от прямой конфронтации. Затем, когда Фостер умирал в клинике Уолтера Рида, он объявился в Нью-Йорке.
Одиннадцатидневный визит Кастро стал сенсацией. Молодой, бородатый, длинноволосый и невероятно романтичный, он принимал гостей в легендарном отеле "Тереза" в Гарлеме, присутствовал на бейсбольном матче на стадионе "Янки", посетил зоопарк Центрального парка, ел хот-доги и гамбургеры и был поцелован королевой красоты. "Он пришел, он увидел, он покорил", - писала газета Daily News.
Эйзенхауэр избегал встреч с иностранными лидерами, лояльность которых была неопределенной, и поручил встречу с Кастро вице-президенту Никсону. Они беседовали в течение трех часов. В своем отчете Никсон написал, что Кастро "обладает теми неопределенными качествами, которые делают его лидером людей", и выразил опасение, что США не смогут "сориентировать его в правильном направлении".
"В своем отношении к коммунизму, - заключил Никсон, - он звучал почти так же, как Сукарно".
Это оказалось провидением. В течение нескольких месяцев после возвращения из Нью-Йорка Кастро провел масштабную земельную реформу, запретил иностранцам владеть собственностью и подписал торговое соглашение с Советским Союзом. Казалось бы, произошло немыслимое: страна, находящаяся на пороге Соединенных Штатов, попала под советское влияние.
Хотя Эйзенхауэр был почти в панике от такой перспективы, он направил свой гнев на Кастро, а не на Советский Союз. Более того, когда его антикастровский пыл нарастал, он решил пригласить Никиту Хрущева в Вашингтон - что было бы немыслимо еще при жизни Фостера.
Когда 15 сентября 1959 г. Хрущев прибыл в США, он стал первым советским лидером, ступившим на американскую землю, и объектом огромного восхищения. Эйзенхауэр
