Великое море. Человеческая история Средиземноморья - David Abulafia
III
Византийцы с переменным успехом противостояли наступлению мусульман. Сдержав арабов у стен Константинополя в 718 году, в начале восьмого века они мобилизовали свои флоты в Средиземноморье, но местные восстания, особенно на Сицилии, поставили под угрозу их контроль над морскими путями через Средиземное море. С шестого века в византийском флоте доминировал дромон - вариант военной галеры, который со временем увеличивался в размерах и стал стандартным военным кораблем, использовавшимся во всем Средиземноморье до двенадцатого века; его особенности включали использование латин вместо квадратного паруса, банки весел, расположенные под главной палубой, и (возможно) скелетную конструкцию корпуса вместо панцирной. Первоначально они управлялись небольшой командой из пятидесяти гребцов, по одному с каждой стороны (поэтому они назывались "моноремами"), но затем превратились в биремы, где каждым веслом управляли пары гребцов, насчитывавшие до 150 человек.23 Мусульманские флоты, оснащенные подобными кораблями, столкнулись с большой трудностью: мели, скалы и песчаные отмели североафриканского побережья затрудняли движение вдоль береговой линии с востока на запад. Судоходство было вынуждено выбирать маршруты, пролегающие через острова, дальше на север, и это, а также пиратство и работорговля, стало веской причиной вторжения мусульманских флотов в воды вокруг Балеарских островов, Сардинии и Сицилии.24 Сказать, что эти флоты "держали воды", значит лишь сократить описание того, как действовали флоты: для эффективного патрулирования морского пространства было жизненно важно, чтобы галеры имели доступ к дружественным портам, где они могли бы принимать припасы. Дистанционное управление в виде флотов, отправленных из центра Византии, было невозможно, и лучшим вариантом было создание византийских баз на морской границе.25 Византийцам удалось удержать воды к северу от Кипра и Крита (которые они на время потеряли из-за арабов). Это позволило им поддерживать коммуникации в Эгейском море и немного дальше, но на окраинах Византийской империи, в частности в Адриатике, ситуация была более плачевной.
Их трудности в этой зоне начались не с арабов, чей захват Бари произошел сравнительно поздно, а с франков, правивших к концу VIII века обширными территориями Италии, включая (в 751 году) бывшую византийскую провинцию, или экзархат, чья столица находилась в Равенне. Франкские войска все еще действовали вблизи Адриатики в 790-х годах, когда Карл Великий сокрушил великую и богатую империю аваров, присоединив к своей империи обширные территории нынешних Словении, Венгрии и северных Балкан. В 791 году франки захватили Истрию, скалистый полуостров в верхней части Адриатики, который все еще находился под номинальным византийским владычеством.26 Эти походы привели к столкновению франкских и византийских интересов. Неприязнь между франками и византийцами усугубилась после коронации Карла Великого в качестве императора Западной Римской империи на Рождество 800 года в Риме, хотя новый император посмеялся над этим событием как над малозначительным. Византия оставалась глубоко чувствительной к своим претензиям на роль истинной преемницы Римской империи вплоть до своего падения в 1453 году. Сообщения о том, что Карл Великий подумывал о том, чтобы захватить Сицилию, усиливали беспокойство. Казалось, он даже вступил в сговор с аббасидским халифом Багдада Харуном ар-Рашидом, который в знак своего уважения прислал ему слона, а также ключи от храма Гроба Господня в Иерусалиме, на который византийцы претендовали как на защитную власть.
Из Константинополя Адриатика рассматривалась как первая линия обороны от враждебных армий и флотов, которые пытались проникнуть в византийские земли. Оборона Виа Эгнатия, которая проходила от Диррахиона до Фессалоники, имела военное обоснование, помимо ее важности как торгового пути.27 Поэтому византийцы тратили силы на защиту далматинского и албанского побережья от франков, славян, арабов и других захватчиков и налетчиков. Несмотря на то, что в таких городах, как Пореч в Истрии, сохранились великолепные ранневизантийские мозаики, это был регион, где господствовала латинская церковь и где говорили на низком латинском языке, который превратился в ныне исчезнувший далматинский язык.28 Византийское влияние также распространялось на итальянскую сторону Верхней Адриатики, простираясь большим полумесяцем через лагуны и болота Градо и вниз по итальянской стороне через ряд песчаных отмелей, или лиди, к порту Комаккьо, недалеко к северу от Равенны. Потеря Равеннского экзархата не полностью лишила Византию итальянского владения, и даже если оно было населено скорее рыбами, чем людьми, и производило больше соли, чем пшеницы, оно оказалось незамеченным активом.
Это был нестабильный мир, в котором вода и ил боролись за власть. Именно здесь сбрасывали свои отложения реки Пьяве, По и Адидже, а также множество более мелких рек. По словам писателя VI века Кассиодора, первые обитатели этих болот жили "как водоплавающие птицы, то на море, то на суше", а их богатство состояло только из рыбы и соли, хотя он вынужден был признать, что соль в одном смысле ценнее золота: соль нужна всем, но должны быть люди, которые не испытывают потребности в золоте. Кассиодор идеализировал болотных жителей, утверждая, что "у всех одна и та же пища и одинаковые дома, поэтому они не могут завидовать очагам друг друга и свободны от пороков, которые правят миром".29 Вторжения варваров изменили эту местность, но не за счет завоевания лагун, а за счет превращения их в убежище для тех, кто спасался от войск германского народа, известного как лангобарды. Иммиграция происходила не сразу, но возникло несколько деревень в Комаккьо, Эраклеа, Езоло, Торчелло и скопление маленьких островков вокруг "высокого берега", или Риво-Альто, позже сокращенного до Риальто. В маленькой общине Торчелло еще в седьмом веке существовали стекольные мастерские. Комаккьо получил привилегии от лангобардских правителей, возможно, уже в 715 году. Один из островов, Градо, стал резиденцией патриарха с большим титулом, чья церковная власть распространялась на все лагуны, хотя отдельные епископы были многочисленны - каждое поселение любого размера имело одного, а впечатляющие церкви начали возводиться в восьмом и девятом веках, что убедительно свидетельствует о процветании торговли.30 Как и в Далмации, епископы следовали латинскому обряду, хотя политическая лояльность была направлена на Константинополь. До падения византийского экзархата жители обращались к Равенне за
