Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам - Дуглас Мюррей
Все это ставит перед Европой множество вопросов. Краткосрочным ответом тем, кто возражает против последствий массовой иммиграции, было отстранение их от участия в дискуссии, называя их расистами, нацистами и фашистами. Если было признано, что по крайней мере некоторые из тех, кого так называли, не заслуживали такого ярлыка, то это, очевидно, считалось ценой, которую стоило заплатить. Но что делать политическому классу и средствам массовой информации, когда они обнаруживают, что взгляды, которые они пытались вывести за пределы политического поля, на самом деле являются взглядами большинства населения?
Управление люфтом
Один из путей к ответу - рассмотреть, что могут сказать или сделать "обычные" люди, возражающие против массовой иммиграции в их общество и некоторых негативных последствий, которые она влечет за собой. Как выглядело бы достойное движение, выражающее подобную озабоченность? Будет ли в нем хоть один представитель рабочего класса? Должны ли все участники иметь высшее образование, или люди без высшего образования могут выражать озабоченность тем, в каком направлении движется их страна, не будучи при этом "нацистами"? В 2014 году канцлер Меркель могла бы сама начать этот процесс. Вместо того чтобы использовать свое новогоднее послание для осуждения Pegida за холод в сердце, она могла бы сказать немецкому народу, что салафиты и другие радикалы, против которых Pegida себя провозгласила, имеют самый ужасающий холод в сердце - проблема, на которую немцы должны найти ответ, не отвергая при этом всех беженцев в мире. То же самое произошло и с реакцией немецкого политического истеблишмента на недавно созданную Alternative für Deutschland. Концентрация на атаке взглядов и сторонников AfD при одновременном усилении причин их беспокойства была глубоко краткосрочной политикой. Однако атаковать все проявления беспокойства, не обращая внимания на их причины и никак не сдерживая их - атаковать вторичную проблему, а не первичную - стало в эти годы европейской привычкой и признаком грядущих серьезных проблем.
Европейские СМИ страдают тем же недугом. Восприняв фетву Рушди, датские карикатуры и уроки Charlie Hebdo как никто другой, европейские СМИ знают, что углубление в исламскую тематику сопряжено не только с физическим, но и с репутационным риском. Пока они прикрываются защитой "хорошего вкуса" в таких вопросах, все время находятся более легкие темы, к которым они могут вернуться. В частности, "подъем крайне правых" - это такой журналистский троп, что о крайне правых говорят, что они поднимаются даже тогда, когда они терпят крах, как это было в Британии в последнее десятилетие. Тем не менее этому мощному тропу часто придают дополнительную окраску, например, когда о правых или ультраправых говорят, что они "на марше". Утверждение в заголовке: "Крайне правые на марше по всей Европе" в последние годы используется очень часто, независимо от того, являются ли люди, о которых идет речь, правыми или нет. Как заметил писатель Марк Стин во время возвышения Пима Фортуина в 2002 году, "Гей-профессионалы на марше" просто не имеет того же звучания. 1.
В то же время навязчивая идея о якобы распространенности европейского расизма означает, что в любой день в новостях доминируют подобные вопросы. В любой обычный день, выбранный наугад в любой точке Европы, можно увидеть заголовки, подобные тому, что был на первой странице голландской газеты de Volkskrant летом 2016 года: "Hoe racistisch is Nederland" ("Насколько расистскими являются Нидерланды?"). 2 Ответ обычно "очень", и ответственность за любые неудачи в интеграции или ассимиляции возлагается непосредственно на европейцев. Таким образом, европейцев обвиняют в том, что с ними происходит, лишают возможности возразить, а взгляды большинства выставляют не просто опасными, а маргинальными. Из всех европейских стран, пытающихся провести этот эксперимент, Швеция - одна из самых интересных, не в последнюю очередь потому, что в ней наиболее жестко соблюдается политический и медийный консенсус из всех стран Европы. Несмотря на это или благодаря этому, политика в этой стране меняется быстрее, чем где бы то ни было.
На первый взгляд может показаться, что ситуация в Швеции отличается от ситуации в других европейских странах. Единственная страна, в которой в 2015 году уровень иммиграции был сопоставим с Германией, Швеция, в отличие от Германии, не кажется придавленной грузом своей истории. Напротив, она представляет себя на условиях своего политического класса: как либеральная, благожелательная "гуманитарная сверхдержава". Этот самый северный форпост Европы с населением менее 10 миллионов человек славится своими расходами на социальное обеспечение, высокими налогами и высоким качеством жизни. Но проблемы, с которыми она столкнулась в связи с иммиграцией, такие же, как и везде.
Как и во всей Европе, после Второй мировой войны Швеция начала принимать трудовых мигрантов. Периодические волны беженцев в годы коммунистического правления в Восточной Европе (в частности, в 1956 и 1968 годах) убедили многих шведов в том, что они не только могут принять этих людей, но и успешно их интегрировать. На протяжении всего этого периода репутация Швеции как безопасного убежища для лиц, ищущих убежища, росла и способствовала укреплению самооценки страны, а также ее имиджа во всем мире.
Однако под этой оболочкой скрывается другая правда. Хотя на первый взгляд может показаться, что Швеция принимает мигрантов из искренних и беспристрастных побуждений, чувство вины перед Европой в шведском обществе прослеживается лишь более тонко, чем у ее южных соседей. Имея минимальную колониальную историю, страна не испытывает серьезного наследия колониальной вины. А сохранив нейтралитет во время Второй мировой войны, она не испытывает вины за военные действия. Однако чувство вины все еще витает вокруг тех лет. Хотя Швеция преподносит свой нейтралитет как пример высокой морали, чем дальше мы отходим от 1940-х годов, тем более позорным становится этот изученный нейтралитет. И тем яснее становится, что Швеция вовсе не оставалась нейтральной, как она утверждает. Не только потому, что она позволила поездам с нацистами и припасами проехать через свою
