Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам - Дуглас Мюррей
Эта привычка нападать на вторичные симптомы проблемы, а не на ее основную суть, имеет множество причин. Не последняя из них заключается в том, что критиковать людей с белой кожей, особенно если они принадлежат к рабочему классу, бесконечно легче, чем критиковать людей с темной кожей, независимо от их происхождения. И это не только легче, но и возвышает критикующего. Любая критика исламизма или массовой иммиграции - даже критика терроризма и изнасилований - может быть воспринята любым другим человеком как проявление расизма, ксенофобии или фанатизма. Обвинение, каким бы ложным оно ни было, может исходить откуда угодно и всегда несет в себе некий моральный оттенок. В отличие от этого, любой, кто критикует кого-то как расиста или нациста, каким-то образом возводится в ранг судьи и присяжного как антирасист и антинацист. Также применяются разные стандарты доказательств.
Так, например, председатель Лутонского исламского центра Абдул Кадир Бакш одновременно является директором местной школы, общается с местными политиками, включая членов парламента, и вместе с местными чиновниками работает в межконфессиональной сети "Лутонский совет конфессий". Он также считает, что ислам ведет 1400-летнюю войну с "евреями", что в идеальном обществе гомосексуалисты должны быть убиты, и защищает отрубание рук ворам и битье женщин по исламским законам о наказаниях "худуд". Однако ни один из этих фактов - все они были легко доступны, все были известны или известны - не сделал его изгоем или неприкасаемым. Местная полиция никогда не совершала рейдов по домам его родственников в поисках хоть какого-нибудь повода для ареста. Напротив, с момента появления Томми Робинсона все стремились навесить на него обвинения в "расизме" и "нацизме", что бы он ни делал. Исламисты, против которых протестовали EDL и подобные им движения, были невиновны, даже когда их признавали виновными, а те, кто на них реагировал, были виновны, даже когда они были невиновны. Европейские правительства пытались избежать признания исламистов виновными, но сделали все возможное, чтобы признать виновными движения, которые реагировали на них. Большинство СМИ демонстрировали аналогичный порядок приоритетов, самым ярким примером которого было стремление доказать антисемитизм со стороны любого реагирующего движения, игнорируя при этом фактический антисемитизм в первичном движении, против которого возражало вторичное движение. Так, хотя все немецкие СМИ бросились доказывать антисемитизм лидеров или членов Pegida, они оказались почти такими же медлительными, как и немецкое правительство, когда дело дошло до выявления антисемитизма среди салафитов и других, против которых, по словам Pegida, она выступает. Только после того, как правительство впустило поток мигрантов в 2015 году, члены правительства и СМИ Германии начали признавать, что антисемитизм среди мигрантов с Ближнего Востока, в частности, может быть проблемой.
Но это не только политическая, но и общественная неудача. Когда речь заходит об антифашизме в большинстве стран Западной Европы, на данный момент кажется, что существует проблема спроса и предложения: спрос на фашистов значительно превышает реальное предложение. Одной из немногих основ послевоенной политики был антифашизм, решимость никогда не допустить повторного появления фашизма. И все же со временем это стало, пожалуй, единственной оставшейся уверенностью. Чем дальше фашизм уходил в историю и чем меньше было видимых фашистов на виду, тем больше самопровозглашенные антифашисты нуждались в фашизме, чтобы сохранить хоть какое-то подобие политической добродетели или цели. Оказалось политически полезным называть фашистами людей, которые не были фашистами, точно так же, как оказалось политически полезным называть расистами людей, которые не были расистами. В обоих случаях термины позволялось применять как можно шире. В обоих случаях все, кого обвиняли в этих пороках, платили огромную политическую и социальную цену. И все же несправедливое обвинение людей в этих пороках не имело никакой социальной или политической цены. Это было беззатратное занятие, которое могло принести только политические и личные выгоды.
Тем не менее, хотя можно отметить, что подобный "антикоммунистический" пыл никогда не поддерживался в Западной Европе, а в тех случаях, когда его подозревали в "охоте на ведьм", антифашисты в Европе не всегда были на пустом месте - и этот факт привносит еще один слой сложности в социальные проблемы Европы. В Соединенных Штатах популярное протестное движение любого рода, включая то, которое связано с иммиграцией или исламом, скорее всего, привлечет несколько эксцентричных или даже сумасшедших людей со странными знаками. Но оно редко будет состоять из настоящих нацистов, тем более на первых порах. Когда в 2004 году голландский депутат Геерт Вилдерс отделился от Либеральной партии Нидерландов (VVD) из-за того, что VVD поддержала вступление Турции в ЕС, он создал собственную партию. Партия за свободу (PVV) получила девять из 150 мест в парламенте Нидерландов на своих первых выборах в 2006 году. Опросы общественного мнения в 2016 году показали, что эта партия является самой популярной в Голландии. Несмотря на растущее число членов парламента, Вилдерс до сих пор остается единственным действительным членом своей партии. Когда партия только создавалась, Вилдерс сам позаботился о том, чтобы так и было. Ни представители общественности, ни, в конечном счете, члены парламента от его собственной партии не могли вступить в партию. При этом Вилдерс лишился значительных сумм государственного финансирования (которое в Голландии увеличивается с ростом размера политической партии). Единственная причина, по которой Вилдерс решил организовать партию именно таким образом, заключалась в том, объяснял он в то время в частном порядке, что если бы он сделал партию членской, то первыми в нее вступили бы те немногочисленные скинхеды, которые существуют в Голландии, и из-за них следующие группы людей не смогли бы в нее вступить. 16 Он не хотел позволить крошечной части настоящих неонацистов разрушить политические перспективы целой страны.
Это указывает на глубокую проблему современной Европы и представляет собой серьезный вызов для любого движения людей, готовых бросить вызов вопросам, которые стоят на первом месте в европейской проблематике. Та же история повторяется в парламентских партиях и уличных движениях. Когда Томми Робинсон создал EDL, ему вскоре сообщили, что настоящий нацист, находящийся за границей, настаивает на том, чтобы прийти и взять
