Генезис Мити Тракторенко на просторах Руси - Виталий Левченко
Я немного помедлил, решив, что пожилая женщина занята медицинскими процедурами, вполне естественными для ее возраста. Шагнул в комнату и от изумления замер.
Бабы Насти я не увидел. Передо мной была подтянутая моложавая дама с собранными в хвостик светлыми волосами. Стоя посреди полупустого зала, одетая в синий, с белой полосой, спортивный костюм, она бодро выполняла наклоны, держа в руках довольно увесистые гантели.
— Ну вот еще разок. И все. Закончила! — весело доложила она и, отдуваясь, сняла со стульчика полотенце. — Здравствуйте, Вадим. Мой знакомый профессор, Костик Никитин, сто лет назад программу упражнений для меня составил. В тонусе потрясающе держит! Вижу, не ожидали?
— Приятно поражен, — признался я.
— Меня Настасьей можете звать, — заулыбалась хозяйка. — Пойдемте. Покажу прялку. Чаю хотите? Карина, включи чайник! — крикнула она.
Мы прошли в кабинет. На изысканном столе из розового дерева поблескивала рычажками пишущая машинка антикварного вида с лихой надписью наискось — «Rheinmetall». Отодвинутое от стола кожаное кресло выглядело потертым, но взгляд безошибочно говорил: потертость эта дорогого стоит. На стенах рядами расположились картины с пейзажами: судя по технике исполнения, весьма недурными. В углу благородно чернели резной комод и пара стульев с узорными спинками.
— Компьютером стараюсь не пользоваться, — показала хозяйка на пишущую машинку. — Еще в советское время из ГДР привезла. Ни разу не подводила. Умели делать.
У меня возникло легкое ощущение нереальности. «Сейчас я услышу: «Хоть немцы не испаскудились»» — подумалось мне. Этого, конечно, не произошло.
Настасья открыла комод, порылась в нем и вытащила половинку прялки.
— Она была цельная, но когда-то сломалась, — объяснила она.
Я кивнул и сказал:
— Корневая прялка. Вытачивались такие из цельного куска дерева, в отличие от составных. А это ее верхняя часть — лопаска, где крепилась кудель будущей пряжи. Нижняя же часть, на которой сидела пряха, называлась по-простому: поджопницей.
Хозяйка удивленно взглянула на меня.
— А вы… ах, да! Вадим, вы же этнограф! Простите меня, идиотку. Ну кому же, как не вам, такое знать, — виновато улыбнулась она. — А я по образованию искусствовед. Специализация — пейзажная живопись.
Настасья положила лопаску на стол. Подвинула стул.
— Ну вот. Смотрите. А я пока бумаги переберу, — она уселась в кресло и выдвинула ящик.
Я взял лопаску. Она была широкой. Ее верхний край украшала сквозная резьба в виде солярных знаков. По нижнему волнистому краю, у излома, шла резьба мелкая, состоящая из ромбов и квадратов. Лицевая сторона разделялась линией горизонтально на две части. Верхнюю, большую, занимали изображения, расположенных треугольником трех лунных дисков. Нижняя часть, усеянная черточками и одним солнцем с коротенькими лучиками, возможно, символизировала подземный мир и ночное время.
Я перевернул прялку и от волнения задохнулся.
Здесь была нарисована потускневшими красками сцена весенней пахоты. По коричневому полю шел старый, с железными колесами-обручами, открытый трактор. На нем восседал, выведенный черным, костлявый тонкий силуэт, одна рука которого крепко держала длиннющими пальцами руль; другой — он указывал на тучу, висящую над трактором. Из тучи тянулись к земле пунктирные нити. По верху лопаски шли полукругом слова: «Мора-Митя Тракторенко пашет, сеет, жнет. Одних прибирает — другим жизнь дает». Судя по современной орфографии, надпись была сделана после языковой реформы тысяча девятьсот восемнадцатого года. Рисунок, видимо, тоже.
— Нашли что-то интересное? — спросила Настасья, видя мое волнение. Я повернулся к ней.
— Необычная лопаска. А откуда она у вас?
— Да на блошином рынке увидела. За копейки отдавали. Уже не скажу, когда это было, — потерла она пальцем переносицу. — Где-то в начале восьмидесятых. Да-да, верно! А насчет рисунка не знаю. Странный, конечно. Но вам виднее, — хозяйка встала из кресла, прикоснулась к лопаске. — Я порывалась на реставрацию отдать. А руки не доходили. И до сих пор вот, — махнула она. — Хотя надо. Маме моей уж больно нравится. А хорошо, что вы приехали! — глаза Настасьи блеснули. — Вот решено: завтра же знакомому мастеру-реставратору отвезу. И маме подарю. Давненько-то я у ней не бывала.
Я положил лопаску на стол.
— Спасибо вам, Настасья.
Пойдемте чайку попьем, — предложила она, открывая дверь кабинета.
В коридоре маячила Карина.
— Ой, я забыла чайник поставить, — зевнула она. — Ба, дай денег, я на дискач вечером иду. У Машки днюха.
Настасья неловко взглянула на меня.
— Карина, я позавчера дала тебе довольно большую сумму. И вообще — позже поговорим, у нас гость.
Глаза девахи вылупились как у ленивца.
— Я же диски купила с музоном. Ты забыла? А подарок? Мне надо. Я не успею позже!
Я почувствовал, что лучше уйти.
— Настасья, вы простите, но мне ехать очень долго. А там дела. Я вынужден все же откланяться.
Хозяйка не настаивала, видимо, готовясь к очередной истерике внучки. Мы попрощались.
«А ведь раньше действительно и солнце светило ярче, и трава была зеленее» — размышлял я, спускаясь по лестнице под доносящиеся визги девахи.
По пути назад я старался ни о чем не думать. Сказывалась усталость. Вечерело. Я остановился поспать, приткнув на стоянке «Ниву» в уголок возле длинных фур.
Вернувшись в Москву, я продолжил вспоминать о прялке. Еще до того, как я ее увидел, у меня сложилось убеждение, что в конечном счете я столкнулся с культом древнего могучего божества, имеющего отношение к жизни и смерти. Надпись на лопаске «Мора» убедила меня в этом окончательно.
Мора, Мара, Морена, или Марена, в славянском пантеоне — это богиня смерти, холода и зимы. Так как Сарасвати связана, в числе прочего, с ведическими знаниями, вполне возможно, что наши предки вполне четко представляли себе тандем противоположностей «Марена — Сарасвати» как синкретический образ единой богини, которая с помощью тайных знаний повелевает смертью и обращает время вспять. В потоке тысячелетий менялись представления людей о богах. Зарождались новые смыслы. Слово «Марена» превращается в «Митья». И гораздо позже, когда функция древнего божества стала утрачивать свою связь с названием, возникает «Митя». И совсем недавно, в начале двадцатого века, появляется и «Тракторенко».
Теперь, когда в поле зрения вошла Марена, я понял, что могу попытаться выяснить в изучаемом веровании изводные смыслы странной современной фамилии, которая, если быть точным, не существует. Это искусственное образование, встречающееся лишь в комедийных произведениях — Тракторенко.
С богиней Мареной, или Марой, как с образом самой Смерти, связаны и представления об ужасах, страхах и кошмарах. В английском языке есть любопытное и далеко не простое слово «Nightmare», имеющее индоевропейские корни. Его части по отдельности — «Night» и «Mare»
