Не закончено. Освободите свой разум и выиграйте войну внутри себя - Дэвид Гоггинс
Однако, поскольку я не хотел подвергать себя травмам, на утро гонки я уже несколько лет не выезжал на улицу, не привык к своему новому гоночному седлу, а Киш никогда не передавал мне бутылку с водой или еду в движении. Поэтому за те несколько минут, которые у нас были до начала гонки, мы с Кишем отработали решающий обмен в крытом гараже.
Старт был дан в шахматном порядке, как на соревнованиях на время. Каждый гонщик был сам по себе. Я стартовал одним из последних, и первые мили мне было немного не по себе, пока я заново учился переключать передачи, но вскоре я выехал на Natchez Trace Parkway, живописное шоссе с богатой американской историей, которое плавной волнистой лентой протянулось от Нэшвилла (штат Теннесси) до Нэтчеза (штат Миссисипи). Оно пролегало мимо ручьев и болот, прослеживало изначальные тропы, которыми пользовались купцы, исследователи и коренные американцы, и огибало старые места церемоний и торговых постов коренных жителей. Заросшие мхом старые живые дубы выгибались дугой и склонялись над двумя полосами движения с обеих сторон, но я не замечал всего этого. Я сосредоточился на белой полосе и весь день без передышки вкалывал, и к тому времени, как пересек границу штата Миссисипи, я был на четвертом месте.
Я преодолел более двухсот миль за двенадцать с половиной часов, не делая перерывов на туалет, но по мере того как садилось солнце, мне становилось все труднее игнорировать изматывающую боль в ноге. Она была вызвана установкой металлической пластины, которая ущемляла подколенное сухожилие. Я чувствовал ее каждый раз, когда моя нога сгибалась, а когда ты едешь на велосипеде сотни миль, нога сгибается очень часто. Когда это стало невыносимо, я остановился на повороте, чтобы Киш мог свернуть рядом со мной.
"Это была плохая идея", - пробормотал я. "Это было чертовски глупо". Я забрался в машину, волоча за собой ногу и досадуя на то, что попал в очередную мучительную ситуацию. Я официально решила участвовать в забеге всего десять дней назад и не готовилась к нему как следует. Я несколько месяцев занималась спин-классом и восемь раз монотонно ездила на велотренажере, пока смотрела ESPN. И все же мне удалось проехать двести миль. В таком виде это выглядело как адское достижение. Более чем достаточно, чтобы убедить меня завязать с этим делом. Я закрыл глаза и настроился на голос в своей голове. Тому, который не возражает против того, чтобы быть достаточно хорошим.
Двести гребаных миль, сука! Кто так делает? Кто проедет двести миль через тринадцать недель после серьезной операции на ноге? Ты плохой ублюдок, Гоггинс!
Все это было правдой, за исключением того, что во время 444-мильной гонки никто не вручит вам значок Bad Motherfucker за то, что вы проедете меньше половины дистанции. Лучше спросить: "Кто проедет 444 мили через тринадцать недель после операции?
Это звучит как несбыточная мечта, я знаю. Именно так я думал, когда открывал дверь машины и снова забирался на борт своего старого боевого коня Griffen. Я не думал, что продержусь дольше, и поэтому мой выбор, вероятно, не будет иметь никакого смысла для большинства людей. Они сочтут, что рисковать усугублением травмы, пытаясь завершить невозможное, - глупость. Но доктор Гомолл заверил меня, что я не рискую повредить колено и что пластина надежна. Кроме того, я знаю, на что мы все способны, когда готовы мыслить неразумно и пробиваться дальше того места, где почти все остальные умоляют остановиться.
Боль никуда не делась. Все зависело от того, сколько я готов вытерпеть. Я думал об этом, когда в нескольких милях по дороге, во тьме ночи, моя Полярная звезда отодвинула два облака, и Гоггинс восстал из пепла впервые за почти год.
Кто проезжает 444 мили через тринадцать недель после операции? Я, ублюдок!
Я погрузился в транс. Половину времени я даже не осознавал, что Киш все еще позади меня. Я просто ехал по белой линии, проносясь мимо всех исторических придорожных достопримечательностей и попадая в призрачный мир беглых рабов и работорговцев, коренных американских воинов, солдат Гражданской войны, Льюиса и чертова Кларка, и мысленно стирал все это. Я писал новую историю Натчезской тропы. Она была о самом крутом ублюдке, который когда-либо проезжал по этой суке на двух колесах.
Когда до конца пути оставалось около восьмидесяти пяти миль, начался дождь. Весь день я ехал на карбоновых колесах и остановился, чтобы поменять их на алюминиевые. Я все еще был на четвертом месте, и к тому времени я знал, что смогу справиться с болью и доехать до Натчеза. Я снова отправился в путь в комфортном темпе и сразу же заметил, насколько лучше я себя чувствую с новыми колесами. Я всегда предпочитал алюминиевые колеса и теперь вспомнил, почему. Они были тяжелее и давали немедленную отдачу. Я чувствовал силу, которую вкладывал в каждый гребок, и питался ею. Я понятия не имел, насколько сильно отстал от лидеров, пока не пролетел поворот и не вышел на прямую, где увидел впереди двух следующих гонщиков на расстоянии нескольких сотен ярдов друг от друга.
Я с легкостью обогнал их обоих и ускорился до самого дома. Я был самым быстрым гонщиком на протяжении последних восьмидесяти пяти миль и пересек финишную черту на берегу реки Миссисипи на втором месте, проехав 444 мили за двадцать пять часов с мелочью. Победитель тренировался двенадцать месяцев и финишировал чуть более чем на три часа раньше меня. Моя первая поездка состоялась за одиннадцать недель до дня соревнований. Я только семь недель как встал на костыли и все еще не мог ходить без хромоты.
Времени на празднование не было. Я взял несколько дней перерыва в учебе, чтобы успеть на гонку, и, как только уложил велосипед в дорожный чемодан, засел за учебник. Те огромные усилия на велосипеде уже были в прошлом, потому что я не мог отстать. Я занимался в аэропорту и во время полета домой, и через восемь недель я закончил курс продвинутой медицинской помощи с отличием.
В декабре мое внимание переключилось на национальный экзамен. Десять ночей подряд я не спал до двух часов ночи, проходя пробный тест
