Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия - Philip Dwyer
Определение идеологической основы систематизированного насилия в Британской империи относится к XIX веку. Расширение глобальной власти и господства Великобритании привело к возникновению вошедших в историю дискуссий о всеобщих принципах, свободных рынках, защите собственности и верховенстве закона, а также, что немаловажно, о том, кто обладает правами и обязанностями гражданина, а кто нет. Развитие либеральной мысли в Европе пересекалось с ростом империй. Между либерализмом и империализмом возникла взаимообусловленная связь, которая имела глубокие последствия для британских представлений о свободе, прогрессе и управлении как внутри страны, так и за рубежом.
Определяющим в британской мысли было категорическое предположение о том, что приходской западный либерализм, по своей сути универсальный, принадлежит всем людям мира. Однако в либеральном имперском проекте существовали глубокие противоречия - противоречия, которые все чаще понимались через расовую призму. Джон Стюарт Милль сопоставлял цивилизацию и варварство, создавая новые идеологические идиомы. Он выступал за прогрессивное понятие гражданства и повествование о развитии человечества, которое было тесно связано с цивилизаторской миссией Великобритании. Хорошее правительство в империи должно было соответствовать местным "стадиям цивилизации", и Милль выступал за патерналистскую форму деспотизма для воспитания детей империи. По мнению Милля, «цивилизованное правительство, чтобы быть действительно полезным для [подвластного населения], должно быть в значительной степени деспотичным: таким, над которым они сами не осуществляют контроль и которое налагает на их действия значительные принудительные ограничения». По сути, Англия имела право, если не обязанность, править деспотично, чтобы исправить варварское население мира.
Универсалистские идеи уступили место культуре и истории, определяющим характер человека. В формирующемся глобальном гражданстве инклюзивность будет проявляться постепенно, если вообще будет проявляться. В условиях политического господства Британии над подданными Милль заявил, что "одни и те же правила международной морали не применяются между цивилизованными нациями и между цивилизованными нациями и варварами". Несмотря на то, что Милль писал в середине викторианской эпохи, отголоски исключения "варваров" из "международной морали" "цивилизованных наций" будут звучать в оправданиях и отрицаниях репрессий двадцатого века, а также в отказе имперских подданных от законов о правах человека. По мере того как империя расширялась, а подданные отказывались подчиняться британским представлениям о прогрессе и цивилизационной щедрости, либеральный империализм Милля - который отказывал в индивидуальном суверенитете коричневым и черным народам по всему миру, а обещал реформы - открывал оправдательную дверь для принуждения как инструмента колониального правления.
Череда насильственных событий в империи приведет к ужесточению представлений об имперских подданных и их правах. Героическая цивилизаторская миссия, несмотря на риторическую устойчивость, которую так умело использует в своей работе Пинкер, на практике была в значительной степени уничтожена и заменена моральным разочарованием и отказом от способности либерализма хотя бы частично преобразовать отсталые народы империи. На его месте возникло бы британское имперское правление, которое, продолжая проецировать свои моральные претензии на цивилизаторскую миссию, подчеркивало и кодифицировало различия, а также допускало угрозу и применение различных форм насилия. Восстание в Индии в 1857 г., за которым последовало восстание в Морант-Бей на Ямайке, а вместе с ним и кризис губернатора Эйра, должны были ускорить этот переворот. Англо-имперский маятник качнулся в консервативную сторону, и Томас Карлайл и Джеймс Фицджеймс Стивен использовали этот момент для развития авторитарных взглядов на имперское правление. Они осуждали "сентиментальный либерализм" Милля, который, по их мнению, подрывал политическую стабильность в империи и внутри страны. Стивен, в свою очередь, был неумолим, утверждая безапелляционное расовое превосходство и выступая за абсолютное правление в колониях, а вместе с ним и за необходимость принуждения. Что касается любимого Миллем принципа верховенства закона, важного для тезиса Пинкера, то Джеймс Фицджеймс Стивен не стал хеджировать, написав: "Сила является абсолютно необходимым элементом любого закона. Действительно, закон есть не что иное, как регулируемая сила, подчиненная определенным условиям и направленная на определенные объекты".
Оглядываясь назад, можно сказать, что либеральное в британском либеральном авторитаризме зачастую трудно обнаружить в империи. Первоначальные акты завоевания уступили место в ХХ веке тщательно разработанным правовым кодексам, распространению полиции и сил безопасности, ограничениям на свободную рыночную экономику для колонизированных народов и административным аппаратам, которые маргинализировали и угнетали целые группы населения, усиливая расовую и этническую рознь внутри и между ними. Жизненные реалии бремени Британии в империи значительно отличались от саморепрезентаций нации, основанных на историческом сознании, которое было столь же искусным в коллективном стирании и создании одобрительных версий прошлого нации, как и в распространении этих идей по официальным и неофициальным каналам либерализма.
Если бы Пинкер признал обфускационные способности либерализма, он бы обнаружил парадокс между живым имперским опытом колонизированных и хвалебными заявлениями о цивилизаторской миссии Британии. Действительно, силу обфускаций либерализма можно проследить не только по сохранению британских имперских мифов в современной англо-популярной культуре, но и по научным работам, подобным работам Пинкера, которые не исследуют стирания и отрицания - например, во время арабского восстания - колониального прошлого Великобритании. В этих работах также не рассматривается взаимное конституирование либерализма и империализма, а вместе с ними и доминирующий нарратив о всеобщем освобождении человека, равенстве, правах и цивилизаторской миссии, который материализовался одновременно с подноготной репрессий, выраженных, в частности, в эволюционной мысли, расизме, классовом и сексизме. Привилегированные средства, с помощью которых либерализм выполнял свою работу, - бюрократия, СМИ, право, грамотность и научная академия - стали как средствами эмансипации и инклюзии, так и инструментами репрессий и затуманивания.
Эволюция узаконенного беззакония и его сосуществование с развивающейся военной доктриной во многом стали эпифеноменом либерального авторитаризма. Расовые и культурные различия институционализировались на всех уровнях исполнительной,
