О скоротечности жизни - Луций Анней Сенека
25. (1) Слабый человек утешается в несчастьях тем, что и великим мужам изменяет счастье; ему легче оплакивать смерть сына в своем убогом углу, если он увидит, что даже из царского дома выходит горестная погребальная процессия; так и обиду или оскорбление мы станем переносить с более спокойной душой, если нам придет в голову, что никакое могущество не может защитить от обиды. (2) Если и самым благоразумным случается поступать дурно, то чье заблуждение нельзя оправдать объективными причинами? Вспомним собственную юность: сколько раз мы пренебрегали нашими обязанностями, вели нескромные речи, предавались неумеренному винопитию. Если кто-то разгневан, дадим ему время прийти в себя и увидеть, что он наделал; он сам себя выбранит. Может быть, он и заслуживает наказания, однако это еще не повод для нас вести себя так же, как он. (3) Не сомневайся, что всякий, кто попросту не замечает оскорбляющих его, поднялся выше толпы и встал над нею. Признак истинного величия – не ощущать ударов. Так огромный зверь не спеша оглядывается и спокойно смотрит на лающих собак; так волны в бешенстве наскакивают на неподвижно возвышающийся утес. Если человек не гневается, значит, он стоит твердо и обида не в силах поколебать его; если гневается, значит, она его пошатнула.
(4) А тот, кого я только что поместил на высоту, недосягаемую для любых неприятностей, держит как бы в своих объятиях высшее благо и отвечает не только человеку, но и самой судьбе так: «Делай, что тебе заблагорассудится, все равно у тебя не хватит сил омрачить мою ясность. Этого не допустит разум, которому я дал управлять своей жизнью. Гнев принесет мне больше вреда, чем обида. А как же иначе? У обиды есть определенная мера, а куда завлечет меня гнев – неизвестно».
26. (1) Ты скажешь: «Нет, не могу терпеть. Тяжко сносить обиду». Ты лжешь; кто же не может снести обиду, если может снести гнев? Скажи лучше, что тебе приходится одновременно и стерпеть обиду, и сдержать гнев. Но отчего ты спокойно выносишь припадки бешенства у больного, брань помешанного, дерзкие удары младенческих рук? Ну разумеется, потому что видишь, они не ведают, что творят. Но какая разница, какой недостаток заставляет каждого поступать неразумно? Неразумие служит общим и одинаковым оправданием всем проступкам. (2) «Неужели же, – воскликнешь ты, – оставить его безнаказанным?» Не бойся, это не сойдет ему с рук, даже если бы ты захотел этого. Самое большое наказание обидчику – то, что он нанес обиду; самая тяжкая месть – предоставить человека мукам раскаяния.
(3) Кроме того, следует принимать в расчет общечеловеческие свойства, чтобы выступать во всех случаях справедливым судьей: ведь ставить в вину одному порок, присущий всем, было бы несправедливо. Эфиоп не выделяется цветом кожи среди своих соплеменников; у германцев рыжие волосы, стянутые в пучок, не позорят мужчину. Ты не станешь осуждать как странное или постыдное в одном человеке то, что принято у целого народа; а ведь оправданием ему служит обычай лишь какой-то одной местности, небольшого уголка земли. Посмотри же сам, насколько справедливее будет извинить то, что распространено у всего рода человеческого? (4) Все мы непоследовательны, все неуверены, придирчивы, честолюбивы – впрочем, что я прячу нашу общую язву под покровом смягчающих слов? – все мы дурны. Так что все, что не нравится нам в других, каждый из нас может, поискав, найти в себе самом. Перестань тыкать пальцем: как этот, мол, бледен, а тот вон исхудал, это чума, и заразная. Нам нужно быть терпимее друг к другу: нам приходится жить дурными среди дурных. Единственно, что может обеспечить нам покой, – это договор о взаимной снисходительности. (5) «Но он уже навредил мне, а я ему еще нет». Но, наверное, ты в свое время навредил кому-нибудь другому или даже сейчас это делаешь. Не стоит принимать в расчет лишь один этот день или час: взгляни на общий строй твоей души: даже если ты до сих пор никому зла не сделал, то можешь сделать.
27. (1) Насколько лучше залечить обиду, чем мстить за нее! На мщение мы тратим много времени и, страдая от одной обиды, подставляем себя множеству других; да и гневаемся все мы дольше, чем ощущаем причиненную нам боль. Чем отвечать на скверный поступок столь же скверным, не лучше ли избрать противоположное поведение? Если кто-то кинется лягать лягающегося мула или кусать укусившую его собаку, разве не покажется нам не в своем уме? (2) «Но они, – скажешь ты, – не сознают, что поступают дурно». Во-первых, неужели быть человеком – означает иметь меньше права на снисхождение? Несправедлив тот, кто так думает. Во-вторых, если всех прочих животных освобождает от твоего гнева необдуманность поведения, то изволь так же относиться и к людям, действующим необдуманно. Может быть, в чем-то они и отличаются от бессловесных, но какое это имеет значение, если душа их окутана точно таким же мраком, что освобождает бессловесное существо от ответственности за дурные поступки? (3) Он согрешил, но разве в первый раз? Разве в последний? Не верь ему, даже если он скажет: «Никогда больше не буду так делать». И он снова будет поступать дурно, и с ним будут дурно поступать другие, и вся жизнь будет метанием от одного заблуждения к другому.
