Опасный метод лечения шизофрении - Сабина Шпильрейн
Также она понимает вопрос «Почему?». Так, напр[имер], вчера вечером она говорила: «Бедная, бедная венка». Я спрашиваю ее: «Почему овечка бедная?» – «Сломаны ноги», – ответила малышка.
Вопрос «Когда?» Ренаточка точно не понимает. Для нее все происходит в настоящем. Сейчас я научила ее «после того», «скоро», «позже», «вскоре» – она понимает это как сразу, это не может длиться долгое время. Я часто говорю ей (во время умывания): "Сначала личико – потом ручки". Я не помню, чтобы она повторяла это, потому что, если она интересуется тут же приходящим, то для нее нет ничего прошедшего. Она всегда использует глагол в настоящем времени. Я часто говорю ей: "Славная Ренаточка, так хорошо покушала", – это значит: "Кушать хорошо", иногда "Кушать! Сейчас!" – при этом она совершенно не голодна».
Наблюдения, очевидно, затрагивают время как направление. Предпочтение настоящего и будущего по отношению к прошедшему понятно: сначала ребенок ведет себя волюнтаристски и прежде всего интересуется тем, чем он уже обладает или чего может достичь; чтобы все на свете было подвластно изменениям и было прошлым, сначала ничего не говорит ему и ускользает от него. Другой вопрос, как ребенок представляет себе будущее, и насколько он отличает будущее от прошлого. На это нам дает несколько намеков учение о сновидениях и наука о языке.
Известно ли сновидению настоящее, прошедшее или будущее? Нет и да! Нам известно, каким образом совершенно произвольно сновидение смешивает бывшее, существующее и будущее, как будто это разделение на три части для него вообще не существует! И все-таки это не совсем так: если мы видим нежеланного человека не мертвым, а умирающим – дается идея перемены в смысле становления. Каждое действие – собственно становление. В качестве становления оно указывает на будущее – но одновременно оно длительное, таким образом, постоянно изменяющееся настоящее. Идею будущего мы усматриваем в том, что мы так часто ожидаем в сновидении или чего мы боимся. Однако мы никогда не видим будущее представленным самостоятельно, скорее, эта идея внушается нам исключительно продолжительностью действия, так что с таким же успехом можно говорить о настоящем. Возможно ли вообще самостоятельное представление будущего в сновидении?
По отношению к будущему, понимаемому в этом смысле, представления прошлого в сновидении являются гораздо более редкими, но более самостоятельными: в сновидении одной дамы, например, которая видела блеклое изображение своего аналитика, эта блеклость сразу же производит впечатление чего-то, что было, и чего сейчас нет. Один господин, который принял решение расстаться со своей возлюбленной, отчего очень сильно страдает, видит во сне даму в виде поросшего мхом предмета. Изображение выражает его тогдашнее желание преодолеть мучительный час расставания, превратить его в старое, поросшее мхом дело. Этот сновидец вообще охотно использует в сновидении прошлое, чтобы освободиться от мучительных впечатлений.
Также и прошлое в сновидении понимается не в этом смысле, как мы понимаем его сейчас: акцент ставится не на том, что было, а на том, чего нет, возможно, на том, чего больше нет318.
Итак, маленький ребенок представляет прошлое, потому что идея прошлого должна бы внушаться ему через констатацию исчезновения. Сначала ребенок представляет себе исчезновение как пространственное отдаление: предмет или человек «далеко, далеко-предалеко», «дальше». Теперь нам понятны упомянутые Фрейдом сновидения о путешествии в качестве представления смерти: это представление временного путем пространственного. Фрейд отмечает здесь, что сновидение действует как ребенок, который не знает никакого уничтожения и представляет себе смерть как отъезд319. Еще отчетливее пространственным является другое сновидение недавно упомянутого господина, который видит мучительное для него положение уменьшающимся, двигающимся вдаль ландшафтом. Этим он говорит, как и в своем более раннем сновидении: «Это относится к далекому прошлому», точнее, «Скоро это будет относиться к далекому прошлому». Это снова становление, которое с таким же успехом является длящимся настоящим, как будущее.
А теперь еще интересный пример представления оценки продолжительности времени в предсознательном мышлении. Я обязана этим одному молодому учителю: однажды он просыпается в 5 утра; он говорит себе, что еще слишком рано, он может спать еще два часа. Он действительно снова засыпает и просыпается в 7 часов, как хотел. В течение этих двух часов он переживает следующее:
«Я вижу сон, – пишет он мне, – я нахожусь на большой белой асфальтовой площади. Улицы расходятся в различных направлениях. Восточная улица вела к озеру. Я иду на запад и говорю себе: через два часа я должен проснуться. Улица на запад идет немного в гору и два раза пересекается под прямым углом прямыми улицами. Я думаю: это первый час, а это второй».
Дальше воспоминание прерывается.
Представлено ли здесь действительно сновидение? Сновидение и еще что-то. Мы можем непосредственно наблюдать, как сознательное намерение, а именно, пробуждение через два часа, облекается в предсознательный язык образов, переживается и перерабатывается: два временных пространства (два часа) становятся двумя участками пути; этот образ используется с его стороны как материал сновидения.
Если однажды временное пространство стало в предсознательном участком пути, то вместе с этим оно получает значение жизненного пути, благодаря чему начинается собственное образование сновидения. Это два жизненных пути, между которыми должен выбирать погруженный в сон человек: восточный, как он говорит во время анализа, – это путь свободной любви, западный означает отказ от этой любви и возврат к отцу, священнослужителю. Белая асфальтированная площадь определена многими эротическими желаниями. Поэтому именно здесь начинается проблема двух жизненных путей.
Дальнейший анализ, который я не привожу из личной тактичности, показывает, что западный путь означает лишь мнимый отказ. Желание умеет настаивать на своих правах, применяя знаменитый механизм представления через негатив.
Многие из наших сновидений действуют таким же образом, в то время как они используют представление настоящего положения сновидца сразу же в пользу сновидца и, соответственно, дают иное толкование. Но есть еще случаи, когда образное мышление ограничивается простой переработкой нашего настоящего положения без подтверждения малейшей активности желания. В тяжелом состоянии утомления господин «видит сон» о корабле, который тащит тяжелый груз. Проснувшись, он испытывает чувство, что он сам был этим кораблем. Должны ли мы говорить в таких случаях о сновидениях? Фрейд придерживается мнения, что лишь при наличии образующей желание деятельности можно говорить о сновидении. Это должно быть definition sine qua non320. Очень трудно разрешить этот вопрос. Что-то могло бы говорить в пользу этого определения. Я, например, наблюдала, что эти, скажем, «несовершенные» сновидения, в которых перестает действовать преобразующая деятельность желания, проявляются в состоянии сильного
