Страшные русские сказки - Русские сказки
И долго бы проплакал, да слышит: в лесу шумит, трещит – идёт Верлиока, ростом высокий, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в пол-аршина, на голове щетина, на одной ноге – в деревянном сапоге, костылём подпирается, сам страшно ухмыляется. Схватил деда и давай бить; насилу бедный вырвался да убежал домой. Прибежал, сел на лавку, отдохнул и говорит: «Эге, над нами строить штуки! Постой, брат, у самих есть руки… Языком хоть что рассуждай, а рукам воли не давай. Мы и сами с усами! Задел рукой, поплатишься головой. Видно тебя, Верлиока, не учили сызмала пословице: делай добро – не кайся, а делай зло – сподевайся[65]! Взял лычко, отдай ремешок!» Долго рассуждал дед сам с собою, а, наконец, наговорившись досыта, взял железный костыль и отправился бить Верлиоку.
Идёт-идёт и видит ставок[66], а на ставке сидит куцый селезень. Увидал деда селезнь и кричит:
– Так, так, так! Ведь я угадал, что тебя сюда поджидал. Здоров, дед, на сто лет!
– Здорово, селезень! Отчего же ты меня поджидал?
– Да знал, что ты за старуху да за внучек пойдёшь к Верлиоке на расправу.
– А тебе кто сказал?
– Кума сказала.
– А кума почём знает?
– Кума всё знает, что на свете делается; да другой раз ещё дело и не сделалось, а кума куме уж о том на ухо шепчет, а нашепчутся две кумы – весь мир узнает.
– Смотри, какое диво! – говорит дед.
– Не диво, а правда! Да такая правда, что бывает не только с нашим братом, а водится и промеж старшими.
– Вот что! – молвил дед и рот разинул; а потом, опомнившись, снял шапку, поклонился куцему селезню и говорит:
– А вы, добродею[67], знаете Верлиоку?
– Как, как, как не знать! Знаю я его, кривого.
Селезень поворотил голову на сторону (сбоку они лучше видят), прищурил глаз, поглядел на деда, да и говорит:
– Эге! С кем не случается беда? Век живи, век учись, а все дурнем умрёшь. Так, так, так!
Поправил крылья, повертел задом и стал учить деда:
– Слушай, дедушка, да учись, как на свете жить! Раз как-то вот тут на берегу начал Верлиока бить какого-то горемыку. А в те́ поры была у меня за каждым словом поговорка: ах, ах, ах! Верлиока потешается, а я сижу в воде, да так себе и кричу: ах, ах, ах!.. Вот он, управившись по-своему с горемыкою, подбежал ко мне, да, не говоря худого слова, хвать меня за хвост! Да не на таковского напал, только хвост у него в руках остался. Оно хоть хвост и невелик, а все-таки жаль его… Кому своё добро не дорого? Говорят же: всякой птице свой хвост ближе к телу. Верлиока пошёл домой, да и говорит дорогою: «Постой же! Научу я тебя, как за других заступаться». Вот я и взялся за ум и с той поры – кто бы что ни делал, не кричу: ах, ах, ах! а всё придакиваю: так, так, так! Что же? И житьё стало лучше, и почету от людей больше. Все говорят: «Вот селезень – хоть куцый, да умный!»
– Так не можешь ли ты, добродею, показать мне, где живёт Верлиока?
– Так, так, так!
Селезень вылез из воды и, переваливаясь с боку на бок, словно купчиха, пошёл по берегу, а дед за ним.
Идут-идут, а на дороге лежит бечёвочка и говорит:
– Здравствуй, дедушка, умная головушка!
– Здравствуй, бечёвочка!
– Как живёшь? Куда идёшь?
– Живу и так и сяк; а иду к Верлиоке на расправу; старуху задушил, двух внучек убил, а внучки были такие хорошие – на славу!
– Я твоих внучек знала, старуху поважала[68]; возьми и меня на подмогу!
Дед подумал: «Может, пригодится связать Верлиоку!» – и отвечал:
– Полезай, когда знаешь дорогу.
Верёвочка и поползла за ними, словно змея.
Идут-идут, на дороге лежит колотушка, да и говорит:
– Здравствуй, дедушка, умная головушка!
– Здравствуй, колотушка!
– Как живёшь? Куда идёшь?
– Живу и так и сяк; а иду к Верлиоке на расправу. Подумай: старуху задушил, двух внучек убил, а внучки были на славу.
– Возьми меня на подмогу!
– Ступай, когда знаешь дорогу.
А сам думает: «Колотушка и впрямь поможет». Колотушка поднялась, упёрлась ручкой о землю и прыгнула.
Пошли опять. Идут-идут, а на дороге лежит жёлудь и пищит:
– Здравствуй, дед долгоногий!
– Здравствуй, жёлудь дубовый!
– Куда это так шагаешь?
– Иду Верлиоку бить, когда его знаешь.
– Как не знать! Пора уж с ним расплатиться; возьми и меня на подмогу.
– Да чем ты поможешь?
– Не плюй, дед, в колодезь – достанется водицы напиться; синица не велика птица, да всё поле спалила. А ещё говорят: мал золотник, да дорог; велика Федора, да дура!
Дед подумал: «А пускай его! Чем больше народу, тем лучше», и говорит:
– Плетись позади!
Какое – плетись! Жёлудь так и скачет впереди всех.
Вот и пришли они в густой, дремучий лес, а в том лесу стоит избушка. Глядят – в избушке никого нет. Огонь давно погас, а на шестке стоит кулиш[69]. Жёлудь не промах – вскочил в кулиш, верёвочка растянулась на пороге, колотушку положил дед на полку, селезня посадил на печку, а сам стал за дверью. Пришёл Верлиока, кинул дрова на землю и стал поправлять в печке. Желудь, сидя в кулише, затянул песню:
– Пи… пи… пи! Пришли Верлиоку бить!
– Цыц, кулиш! В ведро вылью, – крикнул Верлиока.
А жёлудь не слушает его, знай своё пищит. Верлиока рассердился, схватил горшок да бух кулиш в ведро. Желудь как выскочит из ведра, щёлк Верлиоку прямо в глаз, выбил и последний. Верлиока кинулся было наутёк, да не тут-то было – верёвочка перецепила его, и Верлиока упал. Колотушка с полки, а дед из-за дверей, и давай его потчевать; а селезень за печкой сидит да приговаривает:
– Так, так, так!
Не помогли Верлиоке ни его сила, ни его отвага. Вот вам сказка, а мне бубликов вязка.
Дока на доку
Пришёл солдат в деревню и просится ночевать к мужику.
– Я бы тебя пустил, служивый, – говорит мужик, – да у меня свадьба заводится, негде тебе спать будет.
– Ничего, солдату везде место!
– Ну, ступай!
Видит солдат, что у мужика лошадь в сани запряжена, и спрашивает:
– Куда,
