Мойте руки перед бедой - Андрей Эдуардович Бронников
Охранники, не замечая и не слыша его, смотрели друг на друга. Через мгновение мужчина старательно вытер сапоги о крыльцо и скрылся за дверями.
Приятели под пристальным вниманием больницеармейцев также вошли внутрь. Длинный коридор был пуст. Только уборщица Фрося старательно мыла полы, лихо размахивая шваброй.
25
Понедельник, 21 января 1924 года. Горки
Крепкая зима, казалось, умертвила всё живое в некогда ухоженном парке. Теперь он, занесённый снегом, выглядел заброшенным, пустынным. Только одна старательно очищенная аллея говорила о том, что здесь бывают люди. От сильного мороза с ночи до полудня в парке держалась туманная дымка. Даже кормушка для птиц, висевшая на заледенелой берёзе, опустела.
Всё замерло в ожидании близкой смерти вождя мирового пролетариата. Ещё недавно он совершал здесь прогулки в крестьянских розвальнях, закутанный в тулуп и наряженный в нелепый женский берет, натянутый по самые уши. Голова его качалась, как у китайского болванчика, в такт лошадиной рыси. Иногда, когда чуть теплело, больного вывозили в инвалидном кресле, которое толкал впереди себя санитар Попов. Надежда Константиновна шла рядом и что-то рассказывала Ульянову. А тот только бестолково улыбался доброй улыбкой, и сердце его пребывало в покое и полной безмятежности, чему Крупская была очень рада.
Было так невыносимо смотреть, как умнейший, энергичный человек постепенно впадал в слабоумие, живой огонёк в его глазах угасал, а взгляд становился бессмысленным. Координация движений терялась и, как правило, в такие моменты случалось самопроизвольное мочеиспускание, homo sapiens покидал тело, оставляя место жалкому подобию человека по имени Вова. А затем уходили недели и месяцы мучительных упражнений, обучения грамоте, элементарным бытовым приёмам, подвластным даже ребёнку, чтобы это существо вновь обратилось в слабое подобие Владимира Ленина. Об управлении государством уже не могло быть и речи.
Бог ввергал вождя мирового пролетариата в пышущую жаром пучину безумия, ломая гордыню, затем вновь поднимал в мир людей, как будто давая возможность к покаянию, но тщетно. Этого не случилось ни в один, ни в другой, ни в третий, ни во все последующие ремиссии болезни, которую можно было отнести, скорее, в духовную плоскость, поскольку точного диагноза так до сих пор никто не смог поставить
Волны агрессии, ночных кошмаров, тягучей слюны, испражнений, остатков пищи размазанной по усам и бороде накатывали уже много раз, но борьба продолжалась. В течение двух лет Надежда Константиновна совершала настоящий подвиг. Ужасы и страхи, слезливость и озлобленность, беснование и мучения беспомощности, надломленная гордыня, вероятно, были следствием нарушений законов духовных, и всё это Крупской пришлось разделить со своим венчанным супругом в полной мере.
Весной 1923 года Ленина привезли в Горки, как только он немного пришёл в себя после сильного приступа болезни, последовавшего в ночь на десятое марта. Это был, пожалуй, самый тяжелый случай рецидива болезни, хотя начало конца можно отнести ещё к 1922 году. Тогда недуг наступал постепенно и выражался головными болями, бессонницей и снижением работоспособности.
Официальный диагноз гласил: «расстройство речи при сосудистых заболеваниях головного мозга на почве тромбоза».
Пребывание в Горках оказало весьма благотворное влияние на Владимира Ильича. Он прибыл туда в тёплый весенний день 15 мая. После мартовского рецидива Ульянов чувствовал себя значительно лучше. Всю дорогу с интересом смотрел по сторонам, улыбался.
Автомобиль остановился, немного не доезжая до помпезной колоннады центрального входа. Медик-студент Рукавишников и водитель Гензель бережно пересадили Ульянова из машины в инвалидное кресло-каталку. Владимир Ильич благодарно поглаживал то одного, то другого помощника по плечу.
Вся прислуга высыпала встречать Ленина и теперь стайкой стояла у входа. Как только Рукавишников тронул с места каталку, все приветственно замахали руками. Вперёд выбежала сестра Ульянова – Мария Ильинична. Владимир Ильич, увидев её, радостно захохотал и начал энергично стучать левой ладонью о подлокотник – парализованная правая лежала недвижимо на колене – затем закричал: «Вот-вот!! Гыг-гыг. Ма-му! Конференция, гмы, м-а-а, революция!» Это был весь его словарный запас после третьего удара.
С момента выделения усадьбы Горки председателю Совнаркома, Ленин жил в бывшей будуарной комнате вдовы Саввы Морозова. Даже мебель осталась прежней, за исключением кровати. Теперь там стояла узкая односпальная койка, а розовые цветочки на шторах и обивке кресел Ульянова не смущали. Он их не замечал, как не замечал и изысканный трельяжный столик, и прочие дамские мелочи в интерьере комнаты. В связи с болезнью вождя менять там ничего не стали, только возле кровати разместили переносную ширму.
Между тем делегация, возглавляемая начальником охраны товарищем Пакалном, внесла Владимира Ильича, сидящего в инвалидном кресле, на руках на второй этаж. Председатель Совнаркома в это время радостно хохотал и подбадривал носильщиков возгласами: «Вот-вот! Гыг-гуг! Конференция!»
Впоследствии, когда ему стало лучше, на лестнице по просьбе Ленина были сделаны вторые, чуть ниже обычных, перила, и он мог самостоятельно, правда, под присмотром Крупской, спускаться на улицу.
Поднявшись на второй этаж, помощники бережно пересадили Владимира Ильича в новейшую выписанную из-за рубежа инвалидную коляску на электрическом ходу, и дружно покатили. К сожалению, коляска оказалась сделанной под правую руку, которая у Ленина была парализована и сам он с нею управляться не мог.
По пути встретилась мраморная фигура бога Гименея с приоткрытым ртом, и санитар Попов сунул туда потухшую папироску. «Вот-вот! Вот-вот!» – засмеялся Владимир Ильич. Шутка удалась.
Угомонились едва-едва к вечеру. После ужина стали укладывать Ульянова спать. По-видимому, от переизбытка впечатлений он изрядно утомился, но был в приподнятом расположении духа. Только успокоительные капли умерили эмоции. Последним уходил Попов. Он поправил красное одеяло и тихо произнес: «Спокойной ночи, Владимир Ильич». Тот повернул голову и ласково ответил: «Вот-вот». Санитар потушил лампу и вышел. Ночная тишина опустилась на большой, похожий на музей помещичьего быта, дом.
Попов вышел в смежную комнату, где был оборудован медицинский пост. Сел за стол, сдвинул в сторону недавно установленный телефонный аппарат, положил рядом взведённый револьвер и принялся мастерить из газеты самодельный абажур для лампы. Установил его на место, и теперь свет падал только на раскрытую книгу.
Повсюду было темно и тихо-тихо. После полуночи раздались шаркающие шаги в коридоре. Это пришла Надежда Константиновна. Её комната также была неподалёку.
– Ну как? – почти беззвучно спросила она.
– Всё хорошо. Уснул, – ответил санитар.
Крупская не стала заглядывать в комнату мужа. Посидела несколько минут в кресле и неслышно удалилась. Бывало, что она приходила глубокой
